IV

Запертые в казармах молодые, в самом соку, люди, лишенные какого-либо женского общества, предоставленные сами себе, естественно, находились в сильнейшем сексуальном напряжении. И это напряжение, а также общая скученность, отсутствие какой-то высокой цели давали о себе знать частыми вспышками раздражения, ненависти и насилия. Если в линейных частях, где были увольнения, а во многих еще и самоходы, проблема сексуальной неудовлетворенности как-то еще снималась, то здесь, в сержантской школе, где они были заперты наглухо, все обострилось до крайности.

Среди курсантов ходили разговоры о том, что в обед им подливают какие-то химические вещества, «то ли бор, то ли хлор», которые снижают желание и половую потенцию. Но так ли это было на самом деле, никто не знал. Судя по тому, как по ночам скрипели пружины на вторых этажах коек, «хлор и бор» помогали плохо. Дубравин мучился, как и все. Несмотря на постоянную занятость, на спорт, все равно мысли о женщинах терзали его целыми днями. А уж по ночам был полный простор для солдатского воображения. Сексуальные фантазии для него, если честно сказать, были еще и способом оторваться от действительности, настолько будничной и однообразной, что можно было сойти с ума. Здесь – серые солдатские будни, тупой, однообразный распорядок дня. А там – в свободном плавании сознания – красота и жизнь.

Так что вечером, укладываясь на жесткий солдатский тюфяк в свой «конверт» под байковым одеялом, он решал: «Сочиню-ка я историю о городе Лондоне. Пусть там будет школа секса. А я, например, буду молодым миллионером, который приехал туда на обучение». «И вот уже все плывет и пенится. Самолет преодолевает облачный покров и стремительно снижается на бетонную полосу аэропорта «Хитроу», четко касается ее колесами, и красавица стюардесса с улыбкой сообщает, что они уже на британской земле.

Молодой, семнадцатилетний, миллионер выходит на трап, где его уже встречают молчаливый водитель и стройная фигуристая женщина лет тридцати пяти – сорока. Они подходят к нему, и она протягивает руку:

– Миссис Грей, директор вашей школы.

– Александр Дубравин, – церемонно отвечает он, передавая водителю свой небольшой чемоданчик.

– Ваш отец, мистер Дуброффин, – говорит англичанка, – поручил нам ваше сексуальное обучение. Впереди у вас большая жизнь, карьера. И он хотел бы, чтобы вы могли наслаждаться этой жизнью, как он сам говорит, по полной программе, получая высшее наслаждение от общения с женщинами разных типов и народов».

Дубравин оторвался на секунду от сочинения своего сексуального романа. За окном спал военный городок, мирно светили звезды. Свистели в садочке рядом птицы. Тоска зеленая. И мрак. Он опять погрузился в мир фантазий.

«Замелькали за окном машины, дальние пригороды Лондона. Маленькие чистенькие домики на зеленых лужайках. Они быстро проносятся мимо них по дороге, обсаженной деревьями, тихо покачиваясь на задних кожаных сиденьях мощного «Роллс-Ройса». Но вот впереди показывается красивая черепичная крыша старинного особняка.

– Наша школа, – произносит миссис Грей.

Машина останавливается у белой высокой лестницы.

– Сейчас мы разместим вас, а потом за завтраком я познакомлю вас с персоналом.

Горничная в белом переднике и бантах проводит мистера «Дуброффин» в его апартаменты, состоящие из четырех шикарно обставленных комнат. Сашка принимает душ и выходит на балкон. Зеленые поля и лужайки простираются перед дворцом. Он вглядывается вперед и видит шикарную аллею каштанов, цветущую дурманом сирень и чистые песчаные дорожки, ведущие далеко-далеко.

Вскоре за ним приходит миссис Грей. Она присаживается на диванчик. Через минуту горничная приносит им завтрак на серебряном подносе. Здесь французские булочки, масло, чай, кофе, тающие во рту круассаны, яичница из трех яиц. Миссис Грей, отпивая маленькими глоточками черный кофе, рассказывает программу:

– Наша задача – научить вас наслаждаться любовью неограниченно долго в любом месте и в любое время. Уметь доставить наслаждение себе множеством способов. Вам будут помогать осваивать это наши девушки.

Она хлопает в ладоши. Дверь столовой приоткрывается, и в комнату входит шикарная красавица в русском наряде. На голове кокошник. В руках букет из ромашек и васильков. Она приседает, приветствуя. Представляется: «Таня!» – и выходит.

Следом появляется другая девушка, в короткой мини-юбочке и беленьких гольфиках. Она выглядит совсем юной. Просто девочкой-десятиклассницей.

– Это наша гордость – Мэри, – произносит миссис Грей. – Ее мастерство не знает себе равных. Подойди сюда, Мэри. Присядь с нами. Я думаю, тебе нужно сегодня снять напряжение у господина Александра.

– Да, мадам, я постараюсь, – опустив глазки вниз и лукаво глянув на него, отвечает Мэри.

– Ну, пойди подготовься! – сказала миссис Грей.

Только за Мэри закрылась дверь, как в комнату влетела тоненькая, длинная и грациозная негритяночка и остановилась на пороге.

– Вы меня звали? – по-английски с акцентом спросила она.

– Это Сьюзен, наша красавица. Она из Южно-Африканской Республики. Горячая, страстная, как героиня африканского эпоса…

Дубравин чувствовал огромное возбуждение. Но ему хотелось продлить это сладкое, мучительное напряжение.

– Сьюзен мастерски работает язычком. В ее племени женщины умеют возбуждать мужчин самыми разнообразными способами. Ее конек – работа ресницами, она вам покажет, как это делается. Я покину вас на некоторое время, – сказала миссис Грей и выскользнула за дверь.

«Следующая серия будет завтра», – подумал ефрейтор, засыпая.

V

Выстроилась модель жизни. Но жизни особенной, не естественной, а как-то по-особому извращенной, спрессованной жестким распорядком, расписанной на кубики-дни. Все вроде бы как на гражданке.

Вот спорт, который сам по себе везде одинаков. Культивировался он и в армии. Но только почему-то один вид – бег.

Утро. Вскочили и побежали. Ежедневно на спортивных занятиях тоже бегали. То полосу препятствий преодолевали, то какую-нибудь дистанцию. Сдавали зачет. Ну а по воскресеньям, естественно, в качестве отдыха в распорядке дня им предлагался марш-бросок или кросс километров этак на шесть. Да что по воскресеньям! По субботам они ходили в город в баню, так как своей в части не было. Процесс, конечно, смешной. На всю помывку, а велась она повзводно, отводилось полчаса. Затем должна была заходить следующая партия. Сержант Винник строил их, и они, освеженные, после баньки шли назад в городок. Начинались шуточки-прибауточки, разговорчики в строю. Пресекались они обычно очень простым способом. Сержант Винник подавал команду:

– Бегом марш!

И взвод в клубах пыли мерно начинал забег.

Минут через десять переходили на шаг. И таким вот образом они быстро преодолевали два километра цивилизации и соблазнов.

«А увольнения? Увольнения как же?» – спросит осведомленный в военной службе читатель. Бывали и увольнения. Но преподносились они так, будто ребята шли не в город за забор, а отправлялись в неведомую страну или космическое путешествие. Да и не любили отцы-командиры отпускать курсантов, будущих младших командиров, в увольнения. Боялись. Ведь Дубна – это город высокой культуры, где проживает научная элита.

Это вообще уникальный город, резко отличавшийся от других городов Советского Союза. Среди болот, на берегу Беломорканала, в подмосковном лесу в середине пятидесятых как грибы после дождя стали расти дома. В стране, где после войны девяносто процентов горожан жили в коммуналках по пять человек в комнате, вдруг вырос отдельный коттеджный поселок для научной элиты не только своей страны, но и стран-сателлитов. Здесь в Объединенном институте ядерных исследований работали мировые знаменитости, сюда приезжали делегации, здесь люди занимались управляемой ядерной реакцией.

Ну, соответственно, и быт их был налажен на мировом уровне. Курсанты часто, шагая на полевые учения, видели, как по каналу гоняли на водных лыжах за быстроходными скутерами ученые люди. С завистью следили за их пируэтами, прыжками. Наблюдали в бинокли из леса нарядную толпу на берегу, слышали музыку. Более того, летом самолеты посыпали окрестные леса, а заодно и вояк наших какими-то химикатами. Это чтобы ученых людей не беспокоили комары.

Но то комары, а вы представьте себе, что на улицы этого уютного, тихого, небольшого научного города выпускают в увольнение, к примеру, тысячу молодых солдафонов, одетых в хлопчатобумажную военную форму. Ведь солдату в увольнении что надо? Выпить втихаря, найти девчонку, подраться с кем-нибудь из местных.

Поэтому выпускали очень редко. И помалу. Чтоб пейзаж и воздух кирзой не портили. А тех, кого выпускали, уж так мотали, так мотали, что и не рады они были. Выдавали парадную форму. Затем эту форму гладили, утюжили. Потом увольняемого инструктировал старшина. Угрожал. Вел к командиру роты. Тот тоже пудрил мозги: смотри, мол, если что – посажу на «губу» и будешь там сидеть до «мартышкиного заговенья». Затем всех увольняемых собирали вместе. И мораль читал уже дежурный по части. Естественно, в том же стиле: «Посажу! Разорю! Негодяи, подонки! В прошлый раз отличились. Если кто опоздает из увольнения, тому не видеть больше белого света. Сгниет на полах! Я вам покажу половую жизнь!»

После этого им выдавали отпускные бумажки. И выпускали за ворота часов так на семь-восемь. Гуляй, рванина, в культурном месте.

Но что мог солдат в чужом городе и при ограниченных материальных и временных ресурсах? Побродить по улицам, поудивляться чужому, нерусскому быту наукограда. Купить мороженого в киоске да сходить на дневной сеанс в кино – и обратно в свою нору, в койку.

Местное население на таких пришельцев тоже поглядывало косо. Город закрытый. Пускали только по пропускам. Они чувствовали себя элитой, кастой. А тут какие-то солдаты непонятные бродят. Ах, как бы чего не вышло!

* * *

Все на свете когда-нибудь кончается. Сержантская школа заканчивалась экзаменами, которые можно было условно назвать выпускными. Принимали их так. Преподаватели – по специальности: как соорудить дот, дзот, блиндаж, устроить мост, наладить переправу. Строевые офицеры – огневую, строевую подготовку, уставы, порядок службы.

Естественно, все роты хотели занять первое место в полку. И топили «чужих». А так как на промежуточных экзаменах десятая рота заняла первое место, то ей доставалось больше всех.

Господи, до чего человек может быть увлечен всякой ерундой. Одной лычкой больше, одной меньше. Что это значит по-настоящему в жизни? Ровным счетом ничего. Однако люди рвали попу.

Дубравин тоже старался изо всех сил. Он хотел остаться здесь, в учебке, замкомвзвода. А для этого надо было получить все пятерки. Сдавший на «отлично» получит звание сержанта и право выбирать место службы самостоятельно. Остальные станут младшими сержантами и поедут по своим частям.

Сегодня строевая. Принимает ее майор Петухов. Красавец мужчина, говорят, попавший сюда за какие-то грехи из кремлевского полка. Ну и, соответственно, большой знаток и любитель шагистики и всяких штучек, проделываемых с карабином. Он никому никогда из принципа не ставит пятерок. Но Дубравин – сильный, красивый, рослый парень – не боится. Строевая ему нравится. Он быстро и четко усвоил упражнения с оружием и без оружия. И уверен в том, что сейчас не ударит лицом в грязь.

Экзамен начался с построения у казармы. Раздается команда:

– В две шеренги становись!

И видно, что шесть месяцев не прошли зря. Двадцать секунд – и из рассыпанной по плацу массы образуются плотные квадраты взводов. Каждый знает свое место, свой маневр.

– Шагом марш!

И эта слитная живая масса одним шагом начинает движение к плацу. Быть в строю – незабываемое ощущение. Каждый словно становится частицей общего. И словно уже не люди с разными характерами и мыслями, а мощная, отлаженная машина, единое целое издает этот равномерный четкий звук. Нет ни разброда, ни шатания, ни топота отдельных ног. Слышно только: чок-чок-чок. Печатают асфальт кирзовые сапоги.

Отстроились на плацу. И пошел экзамен по строевой. Подойти к начальнику. Отойти от начальника. Подать команду. Упражнения без оружия. Потом с оружием.

И уже через двадцать минут ясно, что у Петухова не побалуешь. И пролетает их рота как фанера над Парижем. Петухов режет всех без ножа. Так, что из двадцати отличников учебы к концу экзамена не остается никого.

Вот подходит очередь сдавать еще у одного отличника. Дубравина.

Голос у него мощный, сильный, но главное даже не это. Важно, чтобы, отдавая приказ, командир как бы передавал свою волю. Настрой. Уверенность. Можно и негромко, но так рыкнуть, что люди сразу поймут, что к чему, и повинуются.

Дубравин так и делает:

– Взвод, равняйсь! Смирно! Равнение налево!

И шагает на доклад. Да как вышагивает! Петухов аж улыбается в свои гусарские усы:

– Ну ты даешь, курсант! – и, остановив его, обращается к взводу: – Вот так надо командовать! Молодец, курсант! Ставлю пять…

Единственная пятерка по строевой в их взводе.

Капитан Калмыков, расстроенный таким поворотом событий, ходит хмурый и злой.

Но Дубравин доволен. Он сдал на все пятерки и теперь имеет полное право выбрать себе место службы.

Но не тут-то было.

Последний экзамен – по боевой подготовке. Штатное оружие у них автоматы, пулеметы Дегтярева. Так что когда они по всем правилам инженерного искусства быстро окопались, отстрелялись и вернулись в казарму, то нашли уже вывешенные результаты экзаменов. Дубравин глядел на вывешенный листок и не верил своим глазам. У него, единственного круглого отличника во взводе, стояла четверка по строевой.

Это был удар под дых. А когда он обнаружил, что у Кабана стоят все пятерки, то, конечно, сразу кинулся к Калмыкову.

– Товарищ капитан! У меня же были все пятерки! А теперь в ведомостях я что вижу?

Калмыков, который еще имел совесть, смутился:

– Да, нехорошо получилось с тобою. Я разберусь.