– А теперь еще одно письмо, написанное уже через девять лет: «Прощайте, дорогой брат, верьте нежности вашей несчастной сестры. Главное, остерегайтесь всякого масонского сообщества. Этим путем все здешние чудовища стремятся во всех странах к достижению одной и той же цели».

– Кстати говоря, – теперь уже вглядывалась в свой гаджет Затейкина, – я нашла! Шестнадцатого октября девяносто третьего здесь казнили и королеву. Да, очень гуманные люди! – поджала губы она…

Грубо, потому что смущен, вступился за своих французских собратьев Мировой:

– В конце концов, Великая французская революция продвинула Францию вперед. Так что масоны, несмотря на все, что вы о них говорите, сыграли прогрессивную роль!

– Одно слово – «Париж стоит обедни», – съязвила Бархатова.

– Об истории Французской революции написано множество книг, в которых все, как кажется, расписано по минутам. Однако, как ни странно, все равно остаются тайны. Смерть короля. И то, как он попал сюда на эшафот, тоже до конца не проработанный, но очень интересный вопрос, – вступил в свои права гид Мишель.

– А что же тут таинственного? Его приговорил Конвент, – заметила Бархатова.

– В том-то и дело, что король оказался на эшафоте против мнения Конвента. Сейчас появились новые исследования, которые говорят о том, что четырнадцать голосов при голосовании были подложными. Вот так вот! И это при том, что сторонники казни получили всего на один голос больше. И подозревают в этом подлоге никого иного, как масонов, которые фальсифицировали голосование.

Пока идет этот безнадежный разговор, Олег Мировой ловит в себе какие-то странные, причудливые ощущения. Во-первых, ему кажется, что он уже когда-то стоял на этом месте. В каком-то другом измерении. И еще в его сознании появляется картинка: кругом – коленопреклоненные в каре ряды солдат в старинных, времен войны восемьсот двенадцатого года, мундирах. Он видит амвон, священников, образа. А вокруг – толпы французов. Еще он видит странных воинов на конях – это, несомненно, казаки с пиками. И в овчинах – калмыки с плоскими бурыми лицами и маленькими глазами. А также вооруженные луками башкиры и какие-то кавказские воины в блестящих кольчугах… Он видит эти неясные тени. Они окружают его. Реальнее, чем сама реальность.

– А в память о жертвах революции в тысяча восемьсот четырнадцатом году, когда русские войска заняли Париж, здесь был отслужен грандиозный молебен, на котором присутствовал Александр Первый, – продолжал свой рассказ Мишель то ли Безухофф, то ли Бездухофф.

* * *

Последний пункт их экскурсии – тюрьма Консьержери. Грозный боевой замок посреди Парижа на набережной Сены они посетили уже после усыпальницы Сен-Дени, где долго стояли у двух фигур. Короля в короне и мантии со сложенными руками. И королевы.

Так что мрачные кельи-камеры Консьержери их уже особо не удивили. Ну что ж, тюрьма она и есть тюрьма. Каменный пол. Дубовая кровать. Грубый стол. Стул. Коврик.

Удивил разве что низкий дверной проем. Гид пояснил:

– Так низко сделали его по приказу Робеспьера. Он специально издал по этому поводу декрет. Хотел, чтобы гордая австриячка Мария Антуанетта кланялась, выходя и входя сюда. Правда, спустя год он сам попал в эту камеру. И разбил себе лоб об эту притолоку!

– Не рой яму другому! – прошептала на ухо Олегу Марина.

Вспомнили слова о том, что Мирабо и Робеспьер были иллюминатами. И о том, что всякая революция первыми пожирает своих детей. Бархатова покопалась уже не в айфоне, а в своей обширной памяти и рассказала о том, как глумились в последние дни перед казнью над павшей королевой:

– Когда она находилась здесь, у нее начались месячные. И «добрые» тюремщики не дали ей даже лоскутка. А все парижские бабы – кабатчицы, судомойки, шлюхи издевательски судачили, обсуждая судьбу несчастной жертвы: «Посмотрите, она такая же, как и мы! Она потекла…» Никто не пожалел женщину, которая готовилась умереть на эшафоте. Какой гуманизм со стороны масонов!..

– Ну, не все они были такими! – милостиво заступилась за вольных каменщиков Бобрина. – Я их не люблю. Но, как говорится, истина дороже. Многие из тех, кто сам был членом лож, не знали даже о тайной деятельности, которая велась в них. Герцог Орлеанский более двадцати лет был великим мастером Великого востока Франции. А когда узнал, что творилось у него под носом, отрекся от своих взглядов. Вот посмотрите, что он написал:

– Ну-ка, зеркальце, скажи да всю правду доложи нам о герцоге. А, вот. Пожалуйста: «Я поступил в масонство, которое явилось для меня залогом равенства, в такое время, когда никто не мог предвидеть нашей революции», – так, пропустим. Вот: «…Но с тех пор мне пришлось оставить эти мечты и обратиться к действительности. Не зная, из кого состоит Великий восток, я считаю, что республика, особенно при самом своем возникновении, не должна терпеть ничего скрытого, никаких тайных обществ. Я не хочу иметь более ничего общего ни с неизвестным мне Великим востоком, ни с собранием масонов». Масоны его не простили. И вскоре он оказался на эшафоте перед гильотиной.

– Да, Луи-Филипп Орлеанский, последний перед революцией великий мастер масонов, друг Дантона, сторонник свободы, равенства, братства, человек, сам голосовавший за смерть короля, – завершил заупокойную речь Мишель, – был казнен.

Его последним желанием было выпить две бутылки шампанского…

V

После напряженного экскурсионного дня в Париже народ старался расслабиться. Для этого на корабле куча баров. И в каждом наливают. Да не один раз. Так что можно так намохититься, что мама не горюй!

Раньше Олега удивляла и раздражала манера европейских спутников часами сидеть в барах, потягивать коктейли и болтать. Видя их, он с раздражением думал: «Ну, о чем можно часами молоть языком?»

А теперь он сам стал частенько задерживаться в большом музыкальном салоне лайнера, чтобы посидеть, поговорить. Вот и сегодня он не торопился после ужина в каюту. А просто спустился в пестро украшенный салон с «ползающими по потолку» похожими на крылатых жуков ангелочками. Нашел себе место у окошка.

Проходя мимо закрытых, с высокими подголовниками, кресел, он случайно услышал разговор на русском. И узнал голоса. Это были Бобрина и Бархатова. И, судя по всему, они перемывали косточки. Ему. Бобрина выговаривала Бархатовой:

– Машенька, ты что так ожесточилась, прямо пылаешь вся? Масоны, не масоны. У меня такое ощущение, что ты прямо давишь на всех. И особенно на такого милашку Олега Павловича! С чего ты на него взъелась?

– Мне кажется, что он масон!

– Ну и что, если масон?

– Неприятные они люди! Двуличные какие-то. Взрослые дяденьки. А все играют в какие-то тайные общества, наряжаются. Пароли.

– Ну, мужчины всегда мальчики. Почему бы не поиграть в масонов?

– Ох, Мария Степановна! Иногда такие игры заканчиваются очень плохо. И не только для окружающих, но и для тех, кто в них заигрывается.

– Наш Олег Павлович не из таких! При всех его закидонцах все равно чувствуется в нем какой-то стержень. Только он как-то не проявлен, этот стержень.

– Странный он, не женатый. Бездетный.

– Но он же был женат. Сам говорил.

– Может, нечем заняться по-настоящему. Вот и забавляется.

«И чего она, действительно, взъелась на меня?» – подумал Мировой. И решил выйти из тени:

– Здравствуйте, девушки! К вам можно подсесть?

– Всегда пожалуйста! – улыбнулась Бобрина.

А вторая «М» срочно поменяла тему:

– Вот так всегда, – сказала она, отпивая маленькими глотками черный крепкий кофе. – Европейцы отблагодарили нас за освобождение от наполеоновского диктата тем, что заразили нашу молодежь масонскими идеями, которые едва не разрушили Россию.

– Это вы, милочка, о декабристах? – полувопросительно-полуутвердительно заметила Бобрина.

– А о ком же еще?!

– В первый раз такое слышу! – удивился, подхватывая разговор, Мировой.

– А что ж тут удивительного? У нас реальная версия истории каждый раз меняется с приходом новой власти. В советское время, когда превозносилось все революционное, никто и не рисковал утверждать, да и не принято это было, что события на Сенатской площади в тысяча восемьсот двадцать пятом году – результат масонского заговора. Как и во Франции!

– Удивительный подход! – заметил в очередной раз слегка уязвленный таким заявлением Олег Павлович. – У нас что не так пошло – масоны виноваты. Но вы, наверное, все-таки знаете, что масонство в России постоянно подвергалось гонениям. Так что такие заявления звучали и тогда. Да и сейчас: «Масоны проклятые виноваты!»

– Ну почему же во всем? Во вступлении на престол династии Романовых они не виноваты. Их тогда еще не было. А вот к ликвидации Романовых они руку приложили.

– И в этом тоже! – Мировой сказал это резко и даже поставил свой стакан с коричневой колой со льдом так, что чуть не расплескал.

– Ну, это только потому, что ложи у нас возникли во времена Петра. Иначе и Романовых бы не было. Поговаривают, только поговаривают, что и сам Петр был посвящен в масоны. Но документов не сохранилось.

В эту минуту Мировой вспомнил Кронштадт, где он служил. Вспомнил старинное желто-белое здание, где находилось командование военно-морской базы. Дубовая дверь, возле которой с обеих сторон, как невиданные плоды, стояли две морские рогатые мины. А самое главное, он вспомнил зал, в котором на мозаичном полу была выложена пентаграмма – знак того, что здесь действительно располагался штаб вольных каменщиков. Да, действительно, там они и заседали. В Кронштадте.

– И соратники Петра Первого были, возможно, тоже братьями, – отвечает он. – Во всяком случае, наш флот полностью был скопирован с западных образцов. А стало быть, и масонство могло прийти отсюда. И вообще на флоте масонство, как говорят архивные данные, было очень даже развито. В разное время вольными каменщиками были шестьдесят два адмирала. Это не мешало им быть храбрыми флотоводцами и выдающимися командующими.

– Ой ли? Есть такая история, что когда эскадрой на Балтийском флоте командовал адмирал-масон Самуил Грейг, он во время войны со шведами повел себя предательски. Приказал во время стычки не стрелять по шведскому флоту. А когда его подчиненные нарушили приказ и дали залп, то наш адмирал направил шведскому свое письмо с извинениями. А, каково?! Вот что такое масонская солидарность. Оказывается, масонские клятвы выше воинского долга перед страной, – закончила Мария номер два.

Олег даже разозлился: «Да что эти тетки промывают мне мозги!? Сами-то они кто такие?»

А «тетка» тем временем стала рассказывать еще одну историю о масонах минувших дней:

– Странная история произошла в конце девятнадцатого века. Как известно, Россия продала Соединенным Штатам Америки Аляску. Оплата золотом была погружена на корабль военно-морских сил США «Оркней» и отправлена из Америки в Петербург. Это была гигантская сумма. Семь миллионов двести тысяч долларов. Курировал доставку морской министр и генерал-адмирал великий князь Константин Николаевич. Он же был и масоном, посвященным в Англии по шотландскому обряду.

«Оркней», набитый золотом под завязку, пропал без вести в Балтийском море. Исчезла и вся команда. А у исследователей зародилось большое подозрение: почему корабль шел один, без сопровождения?! Куда делись люди?! Обломки? А может, «русское золото» никогда и не покидало пределов США? И его получили американские братья-масоны? А масон-адмирал Константин Романов знал обо всем этом и участвовал? Вот вам и еще пример, когда долг перед государством отступает, возможно, перед долгом масонским?

– Ну, это как-то уж чересчур… – вяло отозвался по этому поводу Мировой.

– Ты уж точно слишком сгущаешь краски! – поддержала его Мария Степановна Бобрина. – Прямо какая-то теория заговора сплошная. Во всем виноваты масоны…

– Жидомасоны! – усмехнулся Олег.