Глава девятая. Попытка ограбления

Соломон Давидович как в воду глядел. По пути к таверне меня встретили трое парней.

Чтобы сократить расстояние, я свернул в неширокий переулок, обильно заросший травой; с одной его стороны стоял высокий глухой забор, а с другой – два старых заброшенных дома с пустыми глазницами окон и провисшими потолками.

Они подъехали на мопедах. Мысли мои ещё витали вокруг только что совершившейся купли-продажи, от радости хотелось петь и плясать, и шум моторов дошёл до меня лишь в последний момент. Парни выросли передо мной словно из-под земли.

– Стой, пацан! – сказал самый высокий из них, загораживая дорогу. – А ну покажь, что в карманах!

Это был Шкворень, тип, которого я видел, когда приезжал в августе прошлого года к тёте Розе. Вспомнилось, как он обещал своим родителям удавить их. Ничего хорошего от него ждать было нельзя. В этой троице он отличался не только высоким ростом, но и длинными сильными руками. Внимание привлекал его взгляд – холодный, пустой, словно Шкворень был человеком без души.

– Ничего нет, – сказал я, оглядываясь и прикидывая, можно ли от них убежать.

– А вот сейчас узнаем – есть или нет. Что там сбоку у тебя? Кабан, Ряха, держите его!

– Уже держим!

Я и глазом не успел моргнуть, как был схвачен с двух сторон. Высокий протянул руки, чтобы обшарить мои карманы, в одном из которых лежали деньги, вырученные от продажи перстня, но тут вновь послышался быстро приближающийся шум, раздался знакомый голос, меня резко потянуло в сторону, и я упал.

Крики, злобная брань, шарканье ног, звуки ударов, мелькание фигур и теней – всё смешалось во что-то невообразимое. Когда я опомнился и вскочил на ноги, то увидел, что один из гопников сидит с выпученными глазами на дорожке и прижимает ладони к области солнечного сплетения, а над ним, слегка склонившись, стоит Гриша Калитин. Второго держал за грудки Василий Камашов, самый сильный и надёжный из всех ребят, которых я знал. Рядом лежали велосипеды моих друзей. Немного дальше различилась фигура Антошки Файзулина.

– Не бойся, – бросил Василий, глянув на меня, – мы с тобой!

Ловкий борцовский приём, и грабитель, взбрыкнув ногами, полетел в заросли бурьянника.

С противной стороны лишь один Шкворень был готов к продолжению схватки, причём нешуточной. Он отскочил в сторону и выставил перед собой нож, из рукояти которого со щелчком выскользнул остро заточенный клинок.

– Ну что, твари, подходите! – крикнул он, принимая боевую стойку и перекидывая ножичек из одной руки в другую и обратно. – Сейчас я вас всех порешу!

Если откровенно, я испугался. Гриша с Антошкой тоже оторопели. Только Василий сохранял присутствие духа; глаза его налились непривычной лютой ненавистью, губы стиснулись в прямую линию. В руках у него оказались две короткие палки, соединённые тонкой цепочкой, – самодельные нунчаки, восточное холодное оружие. Я и не заметил, когда он достал их из недр своей одежды.

Ловко вращая перед собой этим экзотическим приспособлением для драки, Камаш бесстрашно двинулся на противника.

Главарь же уличных бандитов дрогнул, попятился, повернулся бежать, но Василий в два прыжка настиг его, замахнулся нунчаками и…

Шкворень негромко всхрапнул, потерял равновесие и, сделав по инерции пару шагов, растянулся на земле. Наш командир подбежал к нему и нанёс ещё несколько ударов нунчаками и ногами. Раздался истошный вой.

– Ты мне руку сломал!

– Это тебе за нож! – несколько возбуждённо сказал Василий. – Чтобы знал в другой раз, за что хвататься нельзя. Руку я тебе не сломал, а вот с «выкидушкой» можешь распрощаться.

Сказав так, он наступил на клинок ножа, лежавшего рядом с бандитом, и, взявшись за рукоять, рывком потянул её вверх. Раздался слабый хруст.

– За нож ответишь, – сказал Шкворень, принимая сидячее положение.

– За то, что сломал твой «выкидыш»? – спросил Василий. – А за это тоже отвечу, да?

Он подошёл к мопедам, стоявшим сбоку дорожки, вынул из кармана коробок со спичками и, посмотрев на меня, спросил:

– Который его?

– Вон тот.

Отвернув крышку бензобака, Василий свалил шквореньский движительный аппарат на дорогу; из открытой горловины потекла, негромко булькая, сине-жёлтая горючая жидкость.

– Эй, что ты делаешь?! – крикнул главарь налётчиков.

Мгновенно оказавшись на ногах, он бросился к своему транспортному средству, но было уже поздно. Василий чиркнул спичкой по коробку, сера вспыхнула, движение руки – и мопед объяло жарким коптящим пламенем.

– А-а-а!!! – завопил Шкворень, потрясая кулаками. – Ну всё, Камаш, тебе конец! Ты за это ответишь, за всё ответишь!

То, что сделал Василий, был уже явный перебор. Так мне казалось. Я словно увидел происходившее со стороны, почувствовал настроение участников разборки, их психологическое состояние и прочитал мысли каждого.

У Шкворня кроме отчаяния был позыв уничтожить всех нас. Мыслительные способности Кабана и Ряхи перекрывались готовностью спасаться бегством.

Василием руководили железная воля и неумолимость к противнику. У Гриши от нервного напряжения сильно билось сердце. Он старался не показывать свою слабость, но это ему плохо удавалось. Антошка Файзулин стоял сам не свой и не знал, что делать.

Вдобавок мне привиделось, что впереди нас ждёт большая ожесточённая война, с одной стороны которой – наша компания, а с другой – шквореньская кодла.

В то же время где-то в подсознании теплилась надежда, что представившаяся военная эпопея не сбудется. Ведь были же у меня ошибки при определении мест для той же рыбалки! Хорошо было бы ошибиться и в этот раз.

Свёрнутый пакет с деньгами лежал возле моих ног. Я и не заметил, как он выпал из кармана. Быстро наклонившись, Камаш поднял его и взвесил на ладони.

– Твой?

– Мой.

– Его они хотели отнять?

– Да.

– Возьми.

Он даже не спросил, что находится в пакете, и мне не пришлось изворачиваться и врать.

– А мы едем, видим, они тебя окружают, – сказал Гриша, приблизившись. – Выручать, говорим, надо Чалдона. Ладно, успели.

– Берегитесь, сволочи! – крикнул Шкворень. – Мы вас где хошь достанем!

Наши противники стояли возле почерневшего от огня, ещё дымящегося мопеда и с ненавистью поглядывали в нашу сторону. Но на их лицах читалась и некоторая растерянность.

– Берегитесь сами! – ответил Василий. – Попадётесь ещё на какой-нибудь пакости, всем троим ноги переломаем.

Мы сели на велосипеды – Антошка посадил меня на багажник – и, воодушевлённые победой, покатили в сторону наших улиц.

Оглянувшись, я увидел, как Шкворень и его приятели о чём-то спорят, ожесточённо размахивая руками.

– Чего-то задумывают против нас, – сказал Гриша, тоже посмотрев назад. – Какую-то мерзость.

– Я им задумаю! – откликнулся Василий. – Не с теми они связались! Но всё равно надо быть осторожнее.

Обещание главаря шпанины отомстить нам вылилось в боевое противостояние, принявшее затяжной характер. Выходило, что моё предвидение было правильным.

Спустя неделю шквореньская кодла жестоко избила Файзулу, случайно столкнувшись с ним за городом. Его свалили на землю и долго с ожесточением охаживали ногами.

Нашего товарища забили бы до смерти, если бы Ряха, сообразив, чем всё может закончиться, не оттащил своих.

– Хватит, прекратите! – кричал он. – Сядем ведь! Оно нам надо?!

В другой раз Шкворень собрал восемь парней, вооружённых палками и велосипедными цепями. Чтобы встретить Василия.

Вечером, уже по тёмному, тот возвращался с рыбалки. И вот его подкараулили и…

Не буду описывать, как всё происходило. Главное, что Василию удалось вырваться. Домой он пришёл весь в крови и разорванной одежде. Часть левого уха – сзади, вдоль по завитку – была откушена. Эта отметина так на нём навсегда и осталась.

Родители запричитали, отец сказал, что надо заявить в милицию, однако Василий ответил, что никуда заявлять не надо и что он сам со всеми разберётся. И разобрался. Отлавливая своих ненавистников по одному, по двое и по четверо – сколько попадалось. Бывало, и мы ему помогали, но обычно он действовал один.

Завидев его на улице, Шкворень с подельниками в большинстве случаев ныряли в какую-нибудь подворотню или переулок. Чтобы избежать неминуемых побоев. В нашей части пригородной Тихоновки никто из них не смел появляться. Так продолжалось несколько лет – всё то время, пока я оставался в Ольмаполе.

В мести неприятелю Василий был неукротим. Дважды на него подавали жалобы. Разбираться приходил помощник участкового лейтенант Зубревич.

– Видите, что они со мной сделали, – сказал наш товарищ в первую их встречу. И дотронулся до повреждённого уха.

– Вижу, – сказал милиционер. – Но ты всё же полегче со шквореньскими. Не убей кого-нибудь. А так… Спокойней стало в посёлке. Приутихли они. Благодаря тебе. Жаль, мне нельзя применять такие методы.

Глава десятая. Кладоискательство. Продолжение

Об истории с перстнем, найденным на Мелких песках, я никому не сказал. Никому ни полнамёка. Даже Василий Камашов и тётя Роза оставались в неведении.

В начале кладоискательских событий я думал, что подарок Ольмы в виде драгоценного перстня – случайность, всего лишь однократное везение. А мне мечталось отыскивать настоящие клады регулярно, на постоянной основе, сделать кладоискательство как бы своим ремеслом. Хотя бы в некоторой степени. Отыскивать всё то, что некогда было припрятано купцами и прочими зажиточными людьми.

Только где эти рукотворные сокровища могут быть спрятаны?! Об этом моя интуиция и в целом подсознание ничего не говорили.

Между тем мысли если не о богатстве, то о хотя бы получении достаточно стабильного заработка, овладевали мною всё сильнее и, кажется, уже не покидали ни на секунду.

Однажды, преследуемый размышлениями о золоте и прочих чудесных ценностях, таившихся в недрах земли, я забрёл в Злобинское урочище, что в километре от северной окраины Ольмаполя.

Когда-то там стояла усадьба богатейшего помещика Злобина. Сам помещик вместе с семьёй и ближними домочадцами в 1918 году эмигрировал за границу. Усадьбу же, представлявшую собой прекрасный архитектурный комплекс, революционно настроенные мужики разграбили, а то, что не удалось унести, предали огню.

Фотографии усадьбы экспонировались в Городском историческом музее. Я их там видел и очень внимательно рассмотрел. Поэтому представление о художественном облике зданий и прилегающей территории у меня было довольно полное.

Нагромождения кирпичных глыб, скреплённых цементным или каким-то иным раствором, единичные выступы фундамента над поверхностью земли – вот всё, что сохранилось от роскошных построек. Большая часть развалин поросла луговой травой, кустарником и деревьями.

Сумрачно было в урочище и тихо, как на кладбище. И настроение создавалось под стать кладбищенскому: спокойно-безрадостное, словно медитативное и отрешённое от мира сего.

С четверть часа ходил я по этому островку былой устроенности, меряя его шагами вдоль и поперёк.

Наконец, осмотрев руины, присел на один из обломков стены и в очередной раз огляделся. На всей пространственной композиции лежала лишь печать забвения и проступали многолетние следы воздействия природных явлений. Здесь и там, во многих местах, одни старые, замытые дождевой и талой водой осыпи каменной кладки. Но в трёх-четырёх метрах от меня обрушение стены было совсем недавнее, отличавшееся от остальных фрагментов развалин более свежим контрастным оттенком. А из середины обвала выступало нечто правильной геометрической формы…

Приблизившись, я смахнул с этого «нечто» кирпичный щебень, и взору моему представился угол ящичка, покрытого вековой пылью и неровным сморщенным слоем паутины, похожим на серую ткань.

От возникшего нервного напряжения знакомо уже, как и в случае с речным перстнем, обожгло в груди. Быстрый взгляд по сторонам. Нигде ни единой души, кроме стайки грачей в кронах деревьев на противоположном конце урочища.

На высвобождение находки из груды обломков ушло не больше двух минут. Это оказался не простой ящичек, а старинный ларец довольно искусной работы.

После непродолжительных попыток крышка ларца поддалась, открылась, и взору моему представился целый ворох украшений: жемчужное ожерелье, золотые и серебряные браслеты, подвески, цепочки и ещё что-то красивое, переливчатое, завораживающее. Под ними всю нижнюю половину ларца занимали золотые монеты размером примерно от восемнадцати до двадцати четырёх миллиметров в диаметре, с изображением Николая Второго на одной стороне и царским гербом – на другой.

Сколько монет находилось в ларце, навскидку неопытному человеку определить было невозможно. На первый взгляд показалось, что золотых кружочков больше трёх сотен; на другой день у себя в комнате заезжего дома, закрытой на ключ, я все их несколько раз пересчитал. Монет было ровно пятьсот.

На ум пришли несметные клады из книг «Остров сокровищ» и «Граф Монте-Кристо»!

Содержание обнаруженного тайника многократно уступало количеству золота и драгоценных изделий в упомянутых литературных произведениях. Однако моя находка тоже представляла немалое богатство.

Найденные ценности, несомненно, открывали передо мной новые перспективы. Важно только здраво распорядиться ими.

Я ещё раз огляделся. По-прежнему в урочище и вокруг него ни одного человека. Вспомнились грачи. Но и они улетели.

Что делать? Взять ларец и отправиться с ним в родительский дом? Или в «Таверну Кэт»? На ум сразу пришла шквореньская братва. Да мало ли других злоумышленников в городе. Вдруг меня ограбят по дороге!

Немного подумав, я взял лишь одно жемчужное ожерелье. Завернул его в носовой платок и сунул во внутренний нагрудный кармашек куртки. Ларец же поместил на прежнее место в стенном углублении. И завалил битым кирпичом и каменистым крошевом.

Где-то мне доводилось читать или слышать, что при длительном хранении жемчуг нередко тускнеет и даже сморщивается, то есть приходит в полную негодность. На мой жемчуг, однако, время не повлияло, и он сохранил первозданный насыщенный вид, словно только что был снят с женской груди. Видимо, условия в глубине мощной каменной кладки были для него достаточно подходящими.

Наступившей ночью, в самую глухую пору, когда абсолютное большинство людей крепко спят, я вновь побывал в Злобинском урочище и забрал ещё около половины клада. А спустя сутки, опять ночной порой, ближе к утру, унёс остальное – вместе с ларцом. Дорога туда и обратно в обоих случаях была пуста, и ценный груз был доставлен без происшествий.

Клад я разделил на две части. Одну спрятал на чердаке таверны. В той самой полости под стропильной ногой, где прежде хранилась коробочка из-под «Монпансье». Вторую, большую часть, закопал в винном подвале заведения. В самом его конце, возле задней торцовой стены. Поднял гвоздодёром несколько брусчатых камней, которыми был выложен пол, выкопал ямку, и вот в неё… После чего засыпал тайник вынутым до этого грунтом и водворил на прежнее место брусчатку. Следы работы присыпал песочком и размёл его по сторонам. Им были заполнены углубления между камнями по всей площади подвального пола. Моя маскировка была совершенно неотличима.

При себе я оставил только жемчужное ожерелье, две золотые монеты и пустой ларец, который поставил внизу одёжного шкафа, прикрыв сверху разным тряпьём.

Какие чувства испытывал я при виде богатства, свалившегося на меня?

Не скрою, в первые минуты, ещё в урочище, мною овладело сильнейшее волнение, такое, что трудно было дышать. Что-то тяжкое подступило снизу к груди – вздохнуть было невозможно. Но почти тут же вспомнилась басня Крылова «Ворона и лисица» и слова из неё: «Вещуньина с похвал вскружилась голова, От радости в зобу дыханье спёрло…» Точь-в-точь как у меня.

Ещё на ум пришёл царь Крез, правитель Лидии, чьё богатство вошло в поговорку. Где он сейчас, этот царь? Что осталось от повелителя древнего государства и его несметного злата и серебра? История рассказывает, что лидийское царство было завоёвано персами, а сам царь пленён. Выходит, не помогли Крезу его сокровища.

Также в сознании всплыл разговор Креза с мудрецом Солоном. Именно тогда великий мудрец произнёс знаменитую фразу, что «никого нельзя назвать счастливым прежде его смерти».

Поэтому успокойся, сказал я себе, ещё неизвестно, какое счастье принесёт тебе злобинский клад и принесёт ли вообще!

Одно лишь отложилось у меня: да, золотые монеты и украшения могут гарантировать обеспеченное будущее и исполнение планов. Но только если ими расчётливо, грамотно распорядиться. Не трезвонить по их поводу. Полное молчание! Ни одной душе ни-ни!

Той части денег, что Эльдигер вручил мне за перстень, хватило ненадолго. Во-первых, я купил себе вполне приличный костюм к наступающему учебному году. Во-вторых, подарил матушке подержанную, но вполне добротную швейную машинку – она умела и любила шить. А отцу преподнёс торшер. У моего Егора Яковлевича была привычка читать перед сном. С торшером же как было удобно: протянул руку, щёлкнул выключателем – и баиньки. В-третьих, я обзавёлся новыми наручными часами взамен старых, которые утопил, рыбача с лодки. И осталось у меня наличных трень-брень да маленько.

На вопросы родителей, откуда деньги, сказал, что половину заработал, помогая Розе Глебовне в её таверне, а вторую половину выручил от продажи рыбы. Такой ответ их устроил, и больше они не приставали.

Жемчужное ожерелье словно обжигало сквозь ткань кармана, и мне не терпелось поскорее избавиться от него. Следуя пословице не класть все яйца в одну корзину, я отправился не в «Золотое руно», а в конкурирующий ювелирный магазин. Но царившая в нём атмосфера обмана подсказывала, что меня постараются облапошить и выпроводить вон с сущими грошами. Тогда я посетил второй магазин, торгующий золотыми украшениями, затем – третий. А в итоге вновь оказался у Соломона Давидовича.

– Шестое чувство таки подсказывало мне, что молодой человек опять принесёт нашему предприятию какую-нибудь редкостную красоту, – сказал ювелир, когда я вошёл в его заведение. – Полагаю, оно не было ошибочным. Итак, что у нас на этот раз? Вы же пришли не ради лицезрения моей персоны?

Я положил перед ним украшение.

– Ого! – воскликнул торговец, не сдержав эмоций.

Не буду рассказывать о способах, посредством которых Соломон Давидович оценивал качество жемчужин. Все они исчерпывающе описаны в том же Интернете.

– Юноша, вы меня удивляете! – вскричал торговец. – Где вы берёте такие чудненькие вещички? Может, опять на речке? Однако зачем я спрашиваю, вы же всё равно не скажете. Или всё-таки скажете?

– Нет, в этот раз не скажу. Зачем вам знать?

Соломон Давидович назвал цену, которую готов заплатить за ожерелье. И минут пять объяснял, почему именно столько. По его словам выходило, что исключительно из-за достоинств украшения.

– Надеюсь, наше взаимовыгодное сотрудничество так и будет продолжаться, – вновь, как и в первый мой визит, сказал он на прощанье.