План на озимые дали
больше в два раза, чем был.
Вешки тихонько роптали:
«Уж-то, нас Бог позабыл,
что насылает нам муки?
Что нам, подохнуть совсем?
Где же отыщутся руки,
чтобы осилить посев?
Вся молодёжь разбежалась
в город за лучшей судьбой…
Самая малость осталась
тех, кто в работе любой
может себя со сноровкой
нужной всегда проявить —
сладить с конём и коровкой,
сноп, так как надобно, свить.
Уж-то, там, сверху, не знают
то, что гутарит народ?
В будущий год выпадает
снова к беде поворот.
Бабки по верным приметам
определили – грядёт…
Нет!
Не скончание света!
Голод и мор…
Недород…»
Но исполкомовец Раскин
дал однозначный ответ:
«Всё это – бабкины сказки.
Бога, товарищи, нет!
А, что касаемо беглых,
тех, кто покинул село —
всех возвернём…
И оседлость
правилом, беглым назло,
станет законом железным:
Паспорт имеешь? Живи
в городе…
Будешь полезным?
То и к тебе —
по любви…
Стало быть, сельскому люду
паспорт не нужен совсем.
Беглых в деревне не будет!
Ясно, товарищи, всем?»
Ропотом площадь накрыло:
«Что ж так, крестьян-то родных?
И при царе так же было…
Что мы, опять в «крепостных»?
Как же нам в гости?
В больницу?
Как нам на рынок попасть?
Даже во сне не приснится
то, что придумала власть…»
«Дело решаемо, братцы!» —
Раскин прикрикнул в ответ —
«Надо на рынок собраться?
Сразу ступай в сельсовет,
и получай по закону
справку с печатью о том,
что ты отпущен из дому,
и возвращаешься в дом».
«Раскин! Ответь для проформы,
или ступай себе на…
Трижды нам подняли нормы
по госзакупкам зерна!» —
выкрикнул кто-то, скрываясь
где-то в серёдке толпы —
«Я вон, пашу, надрываясь.
Баба, вон, вяжет снопы…
Как же нам выполнить этот,
трижды завышенный план?!
…Или опять от Советов —
кукиш, брехня и обман?!
Вновь продразвёрстка? Ответь-ка!
Снова придёт продотряд
и, как при Тимке и Петьке,
будет нас драть всех подряд?!»
«Кто это свару затеял?!
Кто это воду мутит?!
Кто там, о шкуре радея,
прячась за спины, вопит?!» —
Раскин, скрипя желваками,
взглядом буравит народ —
«Снова от вас «кулаками»
и «подкулачником» прёт?!»
Глякось, как распетушился!
Нас на «ура» не возьмёшь!» —
выкрикнуть кто-то решился —
«Что ж, ты никак не поймёшь,
что не осилить нам плана.
Нету в запасе семян!
Или рождён ты по-пьяни,
или же, попросту, пьян?
Или ты, Раскин, зараза,
ночь перепутал и свет?
Хлеб не растёт по приказу!!!
Вот тебе Вешек ответ…»
(октябрь 2017 г. СПб)
В осень дожди зарядили…
Сеяли в грязь, как могли.
Люди по полю ходили
в жиже, не чуя земли.
А в октябре потеплело,
словно по-летнему, вновь…
Вырвалось, зазеленело
всё, что посеяли… В кровь
были истоптаны ноги…
Вешки свалил ревматизм…
Люди, конечно, не боги
но, проявив героизм,
сами решили засеять
землю зерном яровым…
…Чтобы жила мать-Расея
хлебушком не дармовым…
Сделали доброе дело —
тут же ударил мороз.
Всё, что взошло – почернело…
…Люди жалели до слёз
то, что зазря погубили,
следуя воле ЦК,
столько зерна… Подрубили
власти тогда мужика
тем, что, не зная порядка,
гнали скорее пахать…
Сеять? Лишь по разнарядке…
А на природу – начхать!
Снега почти не видали
этой зимою поля…
Люди почти что рыдали —
мёрзнет родная земля
вместе с зерном, что весною
было б залогом того,
что им не станет виною
самоуправство… Его
больше всего и боялись…
Раскин узнает – каюк!
И, однозначно, не жалясь,
быстро отправит на юг…
Нет!
Не России…
Таймыра!
Заступ вострить в мерзлоте…
…Даже лихие задиры
разом заткнулись… А те,
кто против воли района
сеял весенний запас,
дома сундук похоронный
перебирали не раз…
Влаги полям не хватило.
Всюду проплешины прут
там, где зерно не всходило.
…Попусту траченный труд
стал основанием чётким
органам НКВД —
Вешки принять в разработку
по саботажу… Везде,
в каждой избе и сарае
шорох такой навели…
…Дескать, крестьяне скрывают
хлеб у себя… Как могли
люди, спасаясь, бежали —
кто в города, кто в леса.
Тех, кто остался, прижали
так, что полезли глаза…
Тридцать расстрелянных… Сорок —
на эшелон, и в КарЛАГ.
…И, никаких оговорок!
Всех припечатали – «враг»!
На яровые прислали
в Вешки худое зерно…
Где его, черти, держали?
Было подгнившим оно…
Сеяли и матерились
в поле тогда мужики:
«Всё! До портков разорились!
Всё! Ни кормов, ни муки!»
Засуха грянула разом…
Пекло такое пришло —
хуже чумы и проказы…
…Словно всемирное зло
вырвалось скопом из ада…
«Где Ты, Господь? Отзовись!
Дождика! Дождика надо!
Господи, Боже, явись
и пожалей нас, убогих,
сгорбленных в тяжком труде…
…И позабывших о Боге
в этой нежданной беде…
Господи! Ты ж, милосерден!
Видишь страданье людей!
Сохнут и небо, и тверди…
Дай же нам, Боже, дождей!»
…Небо немое молчало,
солнце палило хлеба…
Это и стало началом
голода… «Видно судьба
нам подыхать… А, селяне?» —
люд потихоньку ворчит —
«Кто нас схоронит? Помянет?
Что же, район-то, молчит?»
Но не явилась подмога
к жителям Вешек тогда…
Ни от уснувшего Бога,
ни от властей… А беда,
знамо, одна не приходит —
люди не зря говорят.
Был уж октябрь на исходе…
В Вешки пришёл продотряд
в сопровождении роты
вооружённых солдат.
… Остановили работы,
и предъявили мандат:
«Каждому жителю Вешек
сдать по три пуда зерна!»
Всем… Невиновным и грешным,
стало быть, братцы, хана!
Люди кричали: «Побойтесь
Бога! Откуда зерно?
Надо – ищите и ройтесь!
Но не найти все равно
вам трёхпудовых запасов
ни в закромах, ни внутри
брюха… Народные массы
все истощали… Смотри!»
Тщательно, долго искали,
но ничего не нашли…
А, как устали фискалить,
в ход кулачищи пошли,
и сапоги, и приклады,
и матюги заодно:
«Где же вы прячете, гады,
мать вашу, это зерно,
что продотрядцам умелым
сроду его не сыскать?
По уголовному делу,
всех – под статью, вашу мать!»
И, как урок, для острастки,
чтоб дурака не валял
больше народ, лично Раскин
в гневе троих расстрелял.
Все поначалу бодрились,
думали: «Сладим с бедой!»
…за зиму съесть умудрились
всё, что казалось едой:
клей, ремешки, и коренья,
что накопали, траву…
…к Сретенью вспухла деревня…
…и побрела наяву
бледная Смерть по подворьям
и просторам земли…
…и на погост, на угорье
полупокойники шли…
…шли, и ложились к могилам —
головы к предкам склонить…
У голодающих силы
не было, чтоб хоронить
тех, кто сподобился Богу
душу тихонько отдать…
«Сколько же ждать нам подмогу?
Сколько ещё голодать?»
Голос народного стона
весь воедино собрал
Шолохов… С тихого Дона
Сталину лично писал.
Сталин ответил: «Напрасно
вы так волнуетесь. Там
голода нет. Всё прекрасно.
Меры приняв по местам,
мы разберёмся сурово
с теми, кто слух распустил…
Будьте, товарищ, здоровы!
Добрых свершений и сил»
Тех, кто нашёл хоть немного
в поле худых колосков,
Раскин наказывал строго.
А приговор был таков:
«Три колоска? На три года
трудлагерей по суду».
…Так «помогали» народу
в эту лихую беду…
Беглых ловили повсюду
и, по этапу – в КарЛАГ.
Сколько погублено люду
к тридцать четвёртому… Враг,
к нам приходивший с войною,
столько за раз не губил…
…Что сотворил со страною
тот, кто людей не любил —
стало огромным секретом
века двадцатого… Но…
Но перед Богом ответа
не избежать все равно
ни палачам безымянным,
ни палачу-усачу
с бандой его окаянной…
…Плачу…
Молюсь и молчу…
Сгублено голодомором
ради высоких идей
этой проклятою сворой
семь миллионов людей…
Волей «отца всех народов»
(чтоб ему в пекле гореть!),
Вешки в голодные годы
вымерли разом на треть…
(октябрь 2017 г. СПб)
Так, на подорванной вере,
Вешки воскресли… Село
выжило, по крайней мере,
и не пропало… Смогло
заново силой собраться,
как и бывало всегда…
Где ж мужику расслабляться?
Пахота, сев и страда —
Троица жизни крестьянской,
голод – двоюродный брат…
Вешкам, как помощь, германский
трактор прислали… Не рад
был только мёртвый, пожалуй,
этой машине в селе.
…Так грохотал, что дрожало
самоё сердце в Земле…
Улицы Вешек одели
в праздничный яркий кумач.
На колокольню воздели
«символ» – сусальный калач.
Двинул на митинге Раскин
речь о совместном труде,
жизнь превращающем в сказку
с техникой новой везде.
Что заживётся крестьянам
в индустриальной стране
весело, сыто и пьяно,
будто бы в сказочном сне.
Будут машины работать:
землю пахать и доить.
Смогут рубаху заштопать,
и молоком напоить
малых детей в колыбели…
Бороды даже побрить!
Что это всё, в самом деле,
Сталин сумеет внедрить.
Бабки шептались: «Народу
Сталин в беде не помог…
Это не сбудется сроду!
Снова надуть под шумок,
видимо, тужится Раскин…
Только старается зря…
Мы разуверились в сказках.
В тех, где восходит заря
светлых времён над Отчизной,
мачехой ставшей для масс…
Нет! Не бывать коммунизму!
А, если… То не для нас…»
Киров убит… И в народе
снова волненье и страх:
«Только наладилось, вроде
жизнь на колхозных паях…»
Вновь надоедливый Раскин
стал на собраньях села
петь об «особой окраске»
нового, страшного зла.
Дескать, троцкистские гады,
скрывшись под ликом «своих»,
сеют раздор… Значит, надо
быстренько выявить их.
И, как на грех, среди люда,
что испокон проживал
здесь… отыскались «иуды»
(помнил бы, точно б назвал
всех поимённо… но время
стёрло, увы, имена…) —
подлое, гнусное племя…
Тех, кого наша страна
много и часто рожала,
как незаконный приплод…
…На поводке их держала
власть, как надёжный оплот —
бывших всегда наготове
выразить гнев, осудить,
чтоб на законной основе,
в лагерь «врага» засадить.
«Правда» писала, что Сталин
был недоволен весьма
тем, что «двурушники» стали
сеять в народных умах
мысли негодные, вражьи,
вредные новому дню.
И, что обязан их каждый
уничтожать на корню.
Чтоб изничтожить прослойки
новых идейных врагов,
он «чрезвычайные тройки»,
первым из важных шагов,
сделал для чистки от скверны,
корни пустившей везде…
С помощью славных и верных
органов НКВД.
И становился суровей
каждый кремлёвский указ…
Это, для жаждущих крови,
стало командою: «Фас!»
И понеслось… Без разбора…
Всех, кто виновен и прав,
грызла голодная свора,
честь и законы поправ.
Осенью тридцать седьмого
горе до Вешек дошло.
Ниткою тракта прямого,
к людям нагрянуло зло…
С виду-то, парень как парень,
много таких наяву.
В кожанке новенькой – Харин —
«опер» из ОГПУ.
Молод, красив и подтянут,
выбрит всегда и холён.
Образ, который обманет
с первого взгляда… Силён!
Мышцы под формой играют,
ладно ушитой… Идёт,
девки вокруг обмирают…
Бровью слегка поведёт,
зыркнет на них, улыбнётся,
ручкой поманит – «Иди!» —
девичье сердце взметнётся
птицей крылатой в груди…
Только вот, этот красавец,
как тут душой не криви,
стал палачом… Он, мерзавец,
Вешки утопит в крови
и наведёт в них порядок
крепкой рукою… Держись!
…В самой серёдочке Ада
легче покажется жизнь…
…Видимо, этого парня
дьявол в кармане таскал…
Тут же он в книге амбарной
«скрытую контру» сыскал:
Рыков, Зиновьев, Бухарин —
трое простых мужиков…
…Только увидел в них Харин
веточки от корешков
чёрной, троцкистской заразы…
О проекте
О подписке