Глава 9. Шествие по траве – «шишка или шрам?» – «А что вы тут делали?»

– Ну, и кто там лежит? – спросил сержант Ноплеф. – Прямо на лугу, гм?

– Это не он! – быстро сказал генерал-артиллерист. – Не может быть, чтобы снова он. Это, наверное, неизвестный.

– То я и вижу, что неизвестный, – проворчал сержант.

– Но я же не виноват! – воскликнул генерал. – Мои пушки ещё даже не надуты!

– Ну да. Ещё не надуты, а неизвестный уже лежит. Ну, ладно, пойдёмте. Только не говорите мне, что один снаряд дважды в одну воронку не попадает.

Никто и не говорил. Все знали, что сержант очень не любил, когда в одном предложении соединялись «один снаряд» и «дважды». Потому что никакой снаряд не может возвращаться назад, чтобы им потом снова выстреливали из пушки. Снаряды – это вам не бумеранги. Сержанту Ноплефу было очень важно, чтобы его подчинённые чётко это усвоили. В армии во всём нужна ясность.

Тем временем, процессия ноплов сошла с дороги и двинулась к озеру прямиком через луг, проминая в траве широкую полосу. Генералы шли в ряд. Их плащи раскачивались, как четыре зелёных колокола, а сапоги сбивали головки цветов и распугивали кузнечиков, которые тотчас замолкали. Это молчание сообщало лугу некоторую тревогу, как будто вот-вот должен произойти апокалипсис или хотя бы солнечное затмение. Солнце на это снисходительно улыбалось. Оно поднялось уже довольно высоко и прекрасно видело с высоты, что миру ничто не угрожает.

– Насколько я слышал, – обратился к сержанту генерал-артиллерист, – в последнее время этот Нопленэр стал каким-то странным. Говорят, он ведёт себя как самый настоящий лунатик. Так что он мог удариться обо что-нибудь сам.

Услышав про лунатика, смелый рядовой Ноплиан едва не споткнулся. Ему сразу вспомнились зловещие шаги в темноте, и от этих воспоминаний у него под мундиром пробежал лёгкий холодок. Однако он быстро взял себя в руки. Под солнцем даже отъявленные лунатики должны вести себя смирно.

Мир и покой царили на Земле, когда генералы, сержант, маленький капрал и смелый рядовой дошли, наконец, до озера и поднялись на небольшой пригорок, на котором росла берёзовая роща. Там дул ветерок, шелестела на деревьях листва, и кузнечики снова стрекотали, убедившись, что солнечное затмение откладывается до вечера. Страхи насчёт лежащего на траве неизвестного тоже быстро рассеялись, как только все убедились, что это был снова художник Нопленэр и снова, к счастью, живой. В любом случае, его хохолок весьма весело трепетал на ветру. Вряд ли бы у мёртвого нопла хохолок вздумал трепетать столь же весело.

Подсунув обе ладони под щеку, художник лежал на траве в своей обычной ежедневной одежде, которая состояла из модного сиреневого сюртука, белого галстука, прикрывающего розовую манишку, и тёмных панталон в белую полоску. На ногах у молодого человека сидели модные узкие башмаки, в каких было приятно скользить по зеркальным паркетам дворца Ноплдом.

Мудрый сержант Ноплеф осторожно попинал художника по подошве башмака. Башмак не ответил. Тогда сержант, покряхтывая, нагнулся и опять-таки осторожно потрепал Нопленэра по плечу.

– Без сознания, – сказал один из генералов. – Я таких видел.

– Да, без сознания, – согласился второй генерал. – Хорошо, что не убит. Хотя, может, ранен?

– Или контужен? – предположил третий генерал.

– Если контужен, на голове должна быть заметна шишка, – сказал первый генерал, разглядывая голову с хохолком.

– А если ранен, то шрам, – ответил второй генерал.

– Уверен, тут только шишка, – сказал третий генерал и встал прямо над головой лежащего. – Я не вижу крови.

– Там шишка.

– Шрам!

– Шишка!

Генералы так тесно сгрудились над лежащим, что уже никому не давали ни нагнуться, ни посмотреть, что там действительно скрывается, шишка или шрам.

– Караул! – внезапно раздался чей-то хриплый, сдавленный вскрик, и генералы резко отпрянули. На траве сидел перепуганный Нопленэр и нервно озирался по сторонам. – Мамочки мои, караул, – снова проговорил он, но уже не так сипло.

– Кар-раул?! – удивился сержант, машинально повторив про себя знакомое слово, и следом так же машинально скомандовал: – Стройсь!

В ту же секунду солдаты и генералы пристроились к сержанту в одну шеренгу и застыли по стойке «смирно». Всё это они проделали совершенно автоматически. Подсознательно. Даже генералы. Те считали себя старыми вояками и гордились тем, что выполнение строевых команд у них так же крепко засело в ногах, как и умение кататься на велосипеде в ногах у велосипедиста. Прямо на всю жизнь.

Художник Нопленэр с удивлением посмотрел на это внезапное построение и медленно, осторожно встал. Ему показалось неприличным сидеть, когда перед ним стоят. Тем более, навытяжку. Тем более, генералы. Пусть они были и не в своих парадных мундирах, в каких обычно появлялись во дворце, а в длинных зелёных балахонах без рукавов, и над головами у них торчали забавные прутики.

Нопленэр никак не решался спросить, что бы это всё значило, тем более, что лица у генералов оставались непроницаемы, а глаза устремлены вдаль, куда-то за спину художника. Боясь сразу обернуться, Нопленэр осторожно отошёл от военных подальше и только тут рискнул оглядеться по сторонам. Вроде никого. Учений тоже как будто не наблюдалось. Лишь после этого художник скромно кашлянул, одёрнул на себе сюртук, стряхнул с него прилипшие травинки, оправил на груди белый галстук и задумчиво прошёлся вдоль строя.

Все молчали. Все молчали просто потому, что в строю запрещено разговаривать, а сержант – ещё и потому, что генералы были старше его по званию. А ведь, как гласил воинский устав, младший по званию должен сначала спросить у старшего разрешения что-то говорить. Правда, и спросить разрешения было тоже «говорить».

Художник Нопленэр молчал тоже. Однако ему такое молчание давалось гораздо проще: он просто не знал, что должен сказать. Он даже не знал, что думать. Но всё же думать или не думать от человека не зависит, и вскоре Нопленэр догадался, что эти военные, наверное, захотели, чтобы он их нарисовал. В какой-нибудь батальной сцене. Какого-нибудь сражения. Прямо здесь, на лугу. За этим они и явились сюда.

– Так, значит, вы хотите, чтобы я вас нарисовал? – спросил Нопленэр.

Поскольку все продолжали молчать, он сделал вывод, что угадал правильно. И снова всех внимательно осмотрел. Затем он вывел из строя маленького капрала Ноплеона и попросил его повернуться лицом к солнцу. Потом от солнца. Потом направо, затем налево, а далее приказал ему поочерёдно нахмуриться, улыбнуться, округлить глаза, сделать их щёлочкой и, наконец, приложить к ним ладонь в виде козырька и пристально посмотреть вдаль.

Изучая данную позу, Нопленэр в задумчивости прошёлся по траве взад-вперёд, потом вернулся к маленькому капралу и, будто разговаривая сам с собой, произнёс, мол, у этого военнослужащего, кажется, довольно выразительное лицо и вполне подходящая осанка. А главное – правильный рост. Возможно, он будет приглашён в качестве модели для написания большого живописного полотна, на котором Его Величество король Ноплиссимус I будет изображён в самой гуще большого сражения на своём наблюдательном пункте.

Услышав такое, маленький капрал Ноплеон покраснел, как малиновка. Точнее, как грудка малиновки. А то и как грудка снегиря, которая ещё в два раза краснее, чем грудка малиновки. Короче, лицо капрала совсем потерялось на фоне его мундира, но это была такая потеря лица, которой капрал Ноплеон гордился до конца своих дней.

А вот сержант Ноплеф остался недоволен. Он долго хмуро смотрел перед собой, потом решительно вышел из строя, приблизился к художнику и сухо поинтересовался:

– А что вы тут, собственно, делали, милостивый государь?

Глава 10. Кто такие лунатики – муки посредственного поэта – настоящая катастрофа

Нопленэр и сам плохо помнил, что он делал на лугу. Ещё недавно, пока его не разбудили, он крепко спал, а что же было до этого? Одно он знал точно – что он не лунатик. Не настоящий лунатик. Настоящий лунатик – этот тот, кто бродит ночью во сне с отрытыми глазами и ищет сам не зная чего. Нопленэр же знал, что искал. Он искал Луну. И всю вчерашнюю ночь он искал Луну тоже.

Всё началось ещё во время пребывания экспедиции ноплов на Земле. Тогда он ещё даже не был рисовальщиком облаков, потому что на Земле были и свои облака, настоящие, да и Луна была тоже настоящая.

Именно тогда, на Земле, именно под той прежней настоящей земной Луной, которой уже не было в космосе, потому что ночью навигационный экран показывал лишь галактики, будущий художник внезапно осознал, что он страстно влюбился в будущую прекрасную садовницу Ноплерию.

Это произошло совершенно случайно. Он просто гулял ночью под Луной и всё думал о прекрасной садовнице, и совсем не подозревал, что влюблён, как вдруг бац! – в его голове словно сами собой начали складываться стихи. И сразу в рифму: «садовница – любовница», «Ноплерия – империя», «розовый бутон – сердце, как бетон». Сначала он не придал этому большого значения, однако, написав стихотворение, в котором использовалась рифма «любит – тюбик», а бледность кожи Ноплерии сравнивалась с зубной пастой, он начал волноваться.

Он давно уже имел подозрения, что ничего не умеет делать по-настоящему. Он пробовал заниматься наукой и не добился никаких результатов. Он стал спортсменом и ни разу не занял первого места. Он учился играть на музыкальных инструментах – успехи были посредственными, и даже когда потом начал рисовать, то рисовал только солнце и облака, что умеет каждый ребёнок.

Короче, молодой человек уже начинал думать, что он полный неудачник. Поэзия стала для него последней каплей. «Ну, всё! Не хватало мне ещё писать плохие стихи!» – воскликнул про себя Нопленэр и дал себе слово, что больше не напишет ни строчки. И долгое время ему удавалось сдерживать себя. Но катастрофа была неминуема.

Она разразилась в ту самую последнюю ночь перед отлётом с Земли, когда над лесом светила полная Луна и когда Нопленэр захотел напоследок прогуляться по своим любимым местам. Стихи так и полились из него. Их было много. Очень много. Их было столь же много, сколь много отдельных музыкальных фраз может произнести одна влюблённая птичка за одну ночь. Лишь утром, вернувшись на корабль, Нопленэр понял, что пропал. Ведь, если он всё же и стал поэтом, то очень плохим, в лучшем случае, посредственным. И в том не было никакого сомнения. Ибо никакой человек не может стать непосредственным ни с того ни с сего, особенно, если раньше он уже бывал посредственным много раз!

В тот день, не сказав никому ни слова, Нопленэр решил всё забыть. Он решил забыть все написанные стихи и никогда больше о них не вспоминать. Это было непросто, однако он не сдавался. Он пускался на различные ухищрения и то пытался забыть все свои стихи одновременно, то забывал по стихотворению в день, то переписывал стихи другими словами, то есть прозой. У него ничего не получалось. Тогда Нопленэр бросился читать всевозможные умные книги и начал изучать справочники типа «Сто тысяч выходов из безвыходных ситуаций», и там он, действительно, нашёл один выход, который так и назывался «Выход 273 – для безответно влюбленного поэта».

Там поэту предлагался чудодейственный план. Нужно было заманить свою даму сердца в какую-нибудь беседку, забаррикадировать все окна и двери, а затем всю ночь ходить вокруг этой самой беседки и читать, читать и читать посвящённые ей (то есть даме, а не беседке) стихи. Поэт должен был читать стихи до тех пор, пока его дама сердца не высказала бы некоторого суждения о его творчестве, после чего всю поэзию выдуло бы из головы поэта за один раз. Но постойте! Заточить свою любимую в клетку, а потом всю ночь рассказывать ей про то, как ты её любишь? Нет, лучше смерть!

Между тем время шло. Корабль давно уже находился в космосе, Нопленэр трудился рисовальщиком облаков, а затем был назначен знаменитым художником, но по-прежнему продолжал страдать. Порой он целыми днями бродил по Нопландии и не реагировал ни на какие расспросы, а то вдруг принимался буянить, задираться и вызывать на дуэль придворного дуэлянта Ноплеца, хотя тот постоянно отказывался драться, ссылаясь на занятость другими дуэлями. Он лишь согласился выдать на время свой дуэльный пистолет, но взамен потребовал изобразить себя на картине в боевой позиции со шпагой в руке.

– И не забудь, – сказал напоследок Ноплец, – ты должен нарисовать меня точно в момент атаки уколом в верхний сектор туловища с выпадом. При этом защита должна быть пятая – дагой. То есть кинжалом.

Нопленэр послушно кивнул, захватил свой мольберт и пошёл стреляться на луг. Там он немедленно получил в голову ядром из надувной пушки – история, с тех пор ставшая легендарной.