Операция «Икс»

Самое активное участие военная разведка принимала в оказании помощи Республиканской Испании, где 18.07.1936 г. вспыхнул фашистский мятеж. Большую роль в этих событиях сыграли советские военные советники (в том числе по линии военной разведки), работой которых в Испании руководили Ян Карлович Берзин («Гришин», «Доницетти») и Григорий Михайлович Штерн («Григорович», «Себастьян»). А нужно было Испании всё: хорошо подготовленные кадры (не только военные), оружие и боеприпасы, топливо и продовольствие.

Именно помощь извне помогла республике продержаться почти три года. Советник в Испании полковник Р.Я. Малиновский (будущий министр обороны СССР) отмечал (май 1938 г.): «Появление на арене борьбы в Испании интернациональных бригад явилось величайшим фактом международной солидарности… Первой была сформирована 11 интербригада с основным ядром немцев, она приняла участие в самых тяжелых боях под Мадридом и показала чудеса храбрости и героизма… Смело можно сказать, что она сыграла решающую роль в обороне Мадрида, ее история – это беспрерывная цепь славных побед, величайшего героизма, упорства и самоотверженности. Вслед за ней сложились 12, 13, 14 и 15 интернациональные бригады, а в последнее время еще одна 129 интербригада. Все эти бригады являлись прекрасными боевыми частями республиканской армии. Их силу и упорство пришлось фашистам не раз испытать на себе, и по сути дела фашисты понесли поражение на Хараме только благодаря интербригадам, о них Франко разбил все свои лучшие марокканские части и иностранный легион. На Гвадалахаре обломал свои зубы итальянский фашизм в схватке со своими же итальянцами – интернационалистами гарибальдийцами и понес такое позорное поражение благодаря упорству и героизму 11 и 12 интербригад. Можно сказать прямо, если бы эта международная помощь трудящихся масс не поспела бы своевременно испанскому народу, то фашизм утвердил бы свое господство в Испании в 1937 г. Это признают все, и друзья и враги» – Оперативно-тактические выводы и заключения, сделанные на основании боевого опыта войны в Испании за период от начала мятежа по май 1938 г. Доклад полковника Малиновского Р.Я.

На утреннем заседании Военного совета при НКО СССР 2 июня 1937 г. И.В. Сталин отмечал: «Никто не думал, и я не слыхал о способностях командующего у Березина^[4]. А посмотрите, как он дело наладил? Замечательно вел дело».

Отъезжающих на Пиренейский полуостров инструктировали и сами «Директора» (кодовое название начальников РУ РККА с 1937 г.) – С.П. Урицкий, Я.К. Берзин, С.Г. Гендин и А.Г. Орлов, а также и их подчиненные, связанные с работой по стране «Х».

Наиболее детально весь процесс отправки освещает в своих воспоминаниях Лев Лазаревич Хургес, в то время радист гражданской авиации:

«Итак, 1936 год, месяц – ноябрь, число – 17-е, время – около полуночи. Один из переулков в районе Арбатской площади, точнее – Б. Знаменский^[5]. Старинный двухэтажный особняк и запертая дверь, к которой меня молча подвез шофер «форда» кофейного цвета и, высадив, уехал… Дверь легко открылась, и я попал в обычное бюро пропусков военного учреждения. Оказывается, меня уже ждали. Быстро оформив пропуск, лейтенант рассказал мне о правилах поведения в этом учреждении. Запрещается заглядывать в открытые двери (это предупреждение оказалось излишним, ни одной открытой двери я здесь не заметил) и ни в коем случае не здороваться ни с кем из знакомых (которых я, тем паче, не встретил).

Выйдя из особняка во двор, я увидел перед собой большой шести- или семиэтажный дом. Предъявив стоявшему у входа часовому пропуск, мы с лейтенантом поднялись на третий этаж. Небольшой кабинет, зашторенное окно, простой письменный стол, два стула, на стене – неизменный портрет Джугашвили, а через открытую дверь другой комнаты видна висящая на стене карта Испании, утыканная флажками. За столом сидит человек лет около сорока, темноволосый, коренастый, в костюме явно заграничного происхождения, и внимательно рассматривает меня. Я снял фуражку и поздоровался. Он поднялся, крепко пожал мне руку и произнес: «Здравствуйте, я Абрамов^[6]. Садитесь, пожалуйста». Уселся на стул и жду, что он скажет…

«А что, если партия пошлет вас на выполнение опасных заданий в боевой обстановке, причем шансов на благополучное возвращение будет очень мало. Поедете?» – после небольшой паузы внезапно спросил он. Не колеблясь ни минуты, я ответил: «Всякое задание партии, с какими бы опасностями оно ни было связано, почитаю для себя за честь и не пожалею ни сил, ни самой жизни для его выполнения». И, не спрашивая, куда ехать (это было видно из карты, висевшей в соседней комнате), спросил только, когда надо ехать. «Завтра», – ответил Абрамов.

Я почесал затылок и ответил Абрамову, что несколько причин мешают мне немедленно ехать на задание. «Какие» – поинтересовался тот. Я сказал, что имею правительственное задание по обеспечению Ленинграда матрицами газет на время Чрезвычайного VI Съезда Советов и без разрешения начальника ГУГВФ^[7] Ткачева бросить эту работу не могу. Абрамов тут же (около часа ночи) снял трубку телефона и набрал какой-то номер: «Ткачев. Здравствуйте, это Абрамов. Да-да, тот самый. У вас в управлении работает инженер связи Хургес. Я его с завтрашнего дня забираю. Нет-нет, он мне очень нужен. Вы обойдетесь, найдете другого. Спокойной ночи, извините, что поздно потревожил». Положил трубку и обратился ко мне: «Завтра можете на работу не выходить».

Счесть этот разговор мистификацией я не имел никаких оснований. Но какими же полномочиями обладал этот человек, если он так разговаривал с деятелями ранга наркомов. После решения вопроса с работой я вспомнил, что в порядке общественной нагрузки собираю средства по отделу в Фонд помощи испанским детям и должен внести эти деньги в кассу. На работу для этой цели Абрамов мне явиться не разрешил, а, забрав деньги (благо они со всей документацией находились у меня в кармане), обещал завтра же, точнее, уже сегодня, отправить их по назначению с курьером… Когда я ему сказал, что на моем иждивении находятся престарелые отец и мать, он молча достал из ящика стола лист бумаги, что-то на нем написал и, протянув мне, сказал: «Если согласны, подпишите». Я прочел: «Прошу на все время моей командировки, а в случае моей гибели пожизненно, выплачивать моим родителям (следовали их полные данные и адрес) по 400 рублей в месяц». На его вопрос: «Хватит?» – я только молча пожал плечами и подписал бумагу.

Наша беседа с Абрамовым продолжалась еще довольно долго. Он подробно расспрашивал о моей работе, учебе и даже о личной жизни, в частности о знакомых девушках. Наверное, хотел прощупать меня со всех сторон. Около двух часов ночи он отпустил меня домой, велев явиться на следующий день к 9 часам утра. Задремавший было в коридоре лейтенант проводил меня в бюро пропусков. У входа меня ждал тот же кофейный «форд» с молчаливым шофером, который отвез меня домой.

Наутро я, как обычно, собрался на работу, предупредив мать, что, возможно, задержусь, ибо мне опять предстоит командировка, но крайне удивил ее, когда на вопрос, надо ли готовить чемодан, ответил отрицательно. В 9 часов я уже был в кабинете Абрамова. Кроме него здесь уже находился молодой человек в форме матроса. «Знакомьтесь, – сказал Абрамов, – это Георгий Кузнецов. Он будет в рейсе вашим помощником». Мы пожали друг другу руки, после чего Абрамов вызвал какую-то женщину и распорядился сфотографировать нас на документы. Спустившись этажом ниже, мы зашли в одну из комнат, где стоял огромный фотоаппарат, а на стуле висело несколько пиджаков, сорочек, галстуков. Так как мы оба были в форме (я в форме ГВФ, а Жора в морской), пришлось нам надеть штатское. Сфотографировавшись, снова явились к «шефу», который отправил нас для инструктажа по радиоаппаратуре на центральную радиостанцию Управления. В сопровождении вчерашнего лейтенанта, на том же «форде», мы приехали в район Ленинских гор. Принял нас бригадный инженер (по-теперешнему, генерал-майор инженерных войск) А.И. Гурвич^[8], являвшийся начальником связи Разведупра.

Во время беседы, результатами которой Гурвич, видимо, остался доволен, в кабинет вошел человек в форме военного инженера 1-го ранга (инженер-полковник), в котором я с удивлением узнал одного из виднейших советских радиоспециалистов, профессора Б.П. Асеева, преподававшего в нашем институте… Увидев меня, Б.П. крепко пожал мне руку и обратился к Гурвичу: «Этого я знаю, мой бывший студент. Парень способный, но жулик, пытался меня обмануть на экзамене», и подробно рассказал Гурвичу о том инциденте. От смущения я был готов провалиться сквозь землю. Гурвич пожурил Асеева за злопамятность, а меня успокоил: «Ничего, жулики в нашем ведомстве нужны, но, конечно, при условии, что они не попадутся». После столь «лестной» рекомендации Бориса Павловича проверять мои познания в радиотехнике никто не стал. Нам с Жорой показали образцы аппаратуры, подписали необходимые документы, и мы снова поехали к Абрамову.

«Теперь оденьте их», – приказал тот женщине, фотографировавшей нас. Нас отвезли во двор дома на углу Петровки и Столешникова переулка. В большом полуподвальном помещении по одну сторону на вешалках висело множество пальто различных фасонов, цветов и размеров, а по другую – костюмы. Как ни разбегались глаза от такого изобилия, времени терять было нельзя. Нас с Жорой быстро экипировали. Модный костюм, пальто, узконосые туфли – все, вплоть до носков, пояса и галстука. Глянув в зеркало, я едва себя узнал. Явились снова к Абрамову. «Ну вот, теперь все в порядке, – заявил он. – Можете ехать в Европу».

Уже начало темнеть. «Два часа на прощание с родными», – обратился ко мне Абрамов (у Жоры в Москве никого не было) и напомнил об особой секретности командировки, а домашним посоветовал сказать, что я на полгода уезжаю в Арктику. Он дал мне номер телефона управления, по которому родные смогут позвонить в случае какой-либо надобности, и домашний адрес сотрудницы управления Урванцевой, через которую они будут вести переписку со мной. Уезжая, свой «европейский» костюм я оставил в кабинете Абрамова и снова надел форму.

…На час раньше назначенного срока я был в кабинете Абрамова. Кроме него и Жоры здесь сидел какой-то незнакомый мне человек, явно иностранного вида. «Знакомьтесь, – сказал Абрамов, – это товарищ Валентино, ваш переводчик. Сегодня вы едете в Севастополь, а оттуда морем». Он дал нам с Жорой по 250 руб. (на вагон-ресторан), мне 100 долларов, а Жоре – 50, причем предупредил, что советские деньги мы должны истратить до Севастополя, а валюту беречь на самый крайний случай, так как в Испании мы будем получать жалованье. Я был комсомольцем, а Жора – кандидатом в члены партии, поэтому пакет с пятью сургучными печатями доверили ему, завещав хранить как зеницу ока.

По прибытии в Севастополь нам нужно оставаться в купе, пока туда не войдет человек и не скажет, что он «от Ивана Ивановича», после чего мы должны отдать ему пакет и следовать за ним. Абрамов выдал нам билеты в мягкий вагон до Севастополя, обнял нас на прощанье и в сопровождении все того же лейтенанта мы спустились вниз, где нас уже ожидал «форд».

…Пройдя какими-то туннелями (в которые обычных пассажиров не пускали), мы вышли прямо к нашему вагону поезда Москва – Севастополь. Четвертое место в купе оказалось свободным, и мы уже решили, что поедем втроем, но в самую последнюю минуту появился основательно подвыпивший артиллерийский полковник. «Куда едете» – спросил он у меня. Я ответил, что на отдых в Ялту, в санаторий БВО (первое название, пришедшее в голову). Выяснилось, что и полковник туда едет, причем он был там неоднократно и обладает обширными знакомствами, особенно среди прекрасной половины человечества…

Приехали мы туда погожим осенним утром. Полковник засуетился: «Давай, ребята, скорее! Вон стоит наш автобус, надо занять места получше, ехать-то не близко». Для вида я начал собираться, но как только полковник вышел из купе, в дверь просунулся мрачный, явно НКВДвского вида человек в штатском: «Я от Ивана Ивановича. Давайте свой пакет, собирайте вещи и следуйте за мной». На вокзальной площади нас уже ждал «газик». Увидев меня, сидевший в курортном автобусе полковник замахал рукой: «Давай сюда быстрее! Я занял место!» По-видимому, он был крайне удивлен, когда я, вместо того чтобы поспешить к нему, помахал рукой, сел с товарищами в «газик» и укатил. Ехали мы долго и остановились возле высокого глухого забора.

За забором виднелся большой причал, у которого стоял пароход довольно обшарпанного вида под турецким флагом с надписью «Измир». Два крана непрерывно спускали в его трюмы стокилограммовые авиационные бомбы, связанные тросами по восемь штук и упакованные наподобие стиральных машин – с рейками по периметру. Меня очень удивило и обеспокоило, что никаких мер по маскировке не принималось. Тут же, у причала, стояли 15 танков «БТ» и несколько спецмашин, видимо, тоже в ожидании погрузки. Сверху все это было прикрыто брезентом, но его не хватало, и с улицы были прекрасно видны как типы танков и машин, так и их количество. По улице ехали трамваи, автомобили, сновали пешеходы…

…Нельзя сказать, чтобы эти обстоятельства подействовали на меня ободряюще, но отступать было уже поздно. Оставалось надеяться на счастливую звезду, которая меня пока еще не подводила. А если что, несколько тысяч тонн взрывчатки сделают свое дело, и долго барахтаться в море не придется. Слабое утешение, как сказал бы мой отец, но, к сожалению, единственное.

Вскоре ворота открылись, и мы подъехали к пассажирским вагонам, стоящим на железнодорожных путях. Наш провожатый велел нам забрать вещи и повел в один из вагонов. Он сказал, что с нами будет беседовать корпусной комиссар Мейер^[9]