Цитаты из книг автора «Александр Колпакиди»

Это только в фильмах военные молча повинуются начальству, а если и спорят друг с другом, то строго по уставу. А в реальности в 20–30-х по склочности военная среда могла сравниться разве что с Союзом писателей. Просто у тихого Шапошникова были одни методы, у прямолинейного Тухачевского – другие, а у громогласного Дыбенко – третьи. Да и с групповщиной в РККА все было в порядке.

…Едва после подписания Версальского мирного договора Польша появилась на карте, как тут же предалась своему любимому занятию – войне с Россией.

Генерал, вы ростом выше меня ровно на одну голову. Но если вы будете мне грубить, то я немедленно устраню это отличие.

…В начале 1924 года комиссия ЦК РКП(б) обследовала состояние Вооруженных Сил и пришла в ужас. «Красной Армии как организованной, обученной, политически воспитанной и обеспеченной мобилизационными запасами силы у нас в настоящее время нет. В настоящем виде Красная Армия небоеспособна».

Самого «великого стратега» время от времени весьма чувствительно били, поскольку противник о роли классовой теории в ведении войны, по-видимому, не знал и воевал не как надо, а как лучше.

И надо понимать еще одну вещь, без которой мы никогда не осознаем того, что было дальше: в любом обществе офицеры – это . Правительства всегда борются с этим, и всегда безуспешно. А если, паче чаяния, удается, то такая армия почему-то начинает стремительно разлагаться (пример – советская армия образца позднего социализма).

А с другой стороны, возьмем того же царского полковника Шапошникова. Раз присягнув советской власти, он всю жизнь оставался непоколебимо лояльным, и, несмотря на происхождение и послужной список, никакие репрессии его не коснулись. Шапошников дослужился до очень больших высот, три раза был начальником Генерального штаба. В последний раз он был назначен на этот пост в 1941 году, после июньского разгрома Красной армии, и оставался на нем практически до смерти.

А верхушка российского общества в начале XX века была невыразимо отвратительна. Некоторое количество идеалистов, одержимых «белой идеей», ничего тут не меняли.

У большевиков была совершенно другая идеология, совершенно иные устои, чем у властей Российской империи, но это была, во-первых, . И, как только стало ясно, что большевики намереваются сохранить страну, многие патриотически настроенные офицеры пошли к ним на службу.

И, как символ Гражданской войны: «Все бойцы – бархатные фуражки, изнасилования, чубы, бои, революция и сифилис».