После плотного ужина, завершившегося чашечкой какао с молоком, двое присоединились добровольно, а в двух племенах произошла смена вождей. Побеждённые племена были переселены поближе к нашему Эльдорадо. Дети и женщины довольно легко влились в состав моих людей, лишь отдельные мужики кочевряжились. С пленными я проводил беседы, склоняя их к добровольному присоединению. Показав наши тренировки, устроил соревнования. Самые сильные из пленных сразились со мной и с тренировавшимися у меня индейцами, и были побеждены. После этого народ задумался. Я не давил на них, сказав, что либо они остаются с нами, либо могут уйти со своей семьёй искать лучшую долю в другом племени. Народ остался.

Май и часть лета я лично занимался тренировками с индейцами и своими ребятами. Физически сильные индейцы были партизанами от Бога, поэтому они учились тактике боя новой формации с ружьями. После общего обучения стрельбе из пистолета и винтовки, бойцы отстреляли по мишеням по три патрона из пистолета и винтовки, чем нанесли нашему арсеналу большой убыток. Зато все познакомились, что такое стрельба из огнестрела.

С теми, кому нравилось плавать на каноэ, а также с американцами, я проводил занятия по устройству парусника. Здесь мне помогали мои морячки: Сит, Нэд, Биг и оба Олли. На сбитых из досок панелях я рисовал название такелажа, на сосне мы сделали имитацию мачты с реями, квадратным парусом и косым стакселем, привязав к ним леера и фалы. На макете будущие моряки учились подтягивать или отпускать шкоты, брать паруса "на гитовы" и зарифливать их, совершать повороты паруса по ветру и командовать судном. Так что скучно нам не было.

Кроме создания армии, мы дружили с индейцами и в мирном направлении: делились привозимыми и выращенными продуктами питания, помогали лечить раненых, которым требовалась хирургическая помощь, занимались с детьми. Я запустил тему об объединении индейских племён вокруг нашего лагеря, мол, скоро сюда придут белые люди, которые будут сгонять индейцев с насиженных мест. Мои слова подтверждали Калан, Болт, Винт и Вжик, пожившие в городах среди белых.

– Друзья мои, благодаря моим связям, я смог выкупить эти земли. Теперь те племена, которых будут выгонять со своей земли бледнолицые, могут поселиться на этой земле. Под моим военным командованием мы сможем разбить белых. Но хочу сказать, что белых людей много и у всех них много оружия. Если мы будем сражаться в одиночку, нас окажется мало, и тогда бледнолицые победят нас даже при новых умениях. Мы должны стать большой военной силой. Нужно привлекать в наш союз новые племена. Я же скоро буду привозить сюда много круп и еды, так что всем хватит.

Так получилось, что индейцы стали называть меня большим белым вождём. Радовало то, что если индейцы давали клятву своему Маниту, то они её выполняли. Так что на очередном совете за трубкой мира девять вождей и шаманов дали мне клятву верности и образовали военный союз. Об этом было объявлено индейцам из этих племён.

К тому же несколько моих товарищей-американцев сошлись с индианками, так что процесс интеграции шёл, обрастая не только деловыми, но и родственными связями. Зимой Кора и Дженни учили индейских детей английскому языку и основам математики. Я получил заказ привезти учебники и приключенческие книги, а пока приходилось самому рассказывать фантастические истории из будущего. Так что не только дети, но и взрослые слушали меня, открыв рот. Второй этап в реализации своего плана создания личной армии из дружественных племён начал выполняться.

За это время все мы выучили индейский язык, поэтому изъяснялись с местными довольно свободно. Пока была хорошая погода, я, парни и наши девушки садились на лошадей и обследовали территорию, ища новые золотоносные ручьи.

Затем пришла осень и зима. Одни работали и учились в лагере, а охотничьи команды разошлись на промысел пушного зверя. Охотников в девяти племенах было много, так что они приносили много добычи. Часть мехов шла на собственные нужды, а часть готовилась на продажу.

В начале марта, пока землю покрывал снег, Евгений, Митрий и Калан с индейцами на собаках ушли в Ново-Архангельск, везя с собой добытые меха. Я же собирался разведать морской путь, сплавившись по Юкону на каноэ. В будущем мы планировали купить кораблик с паровым двигателем и ходить в Доусон водным путём.

Для этого мы решили на каноэ сплавиться по Юкону, протекающему через всю Аляску к Берингову морю, добраться до какого-нибудь острога, и нанять каяк или судно побольше. Насколько я знал, в период открытого русла Юкон был судоходен до порогов Уайтхорс – Белой лошади, так что хутор Доусон и Клондайк попадали в судоходную часть. Немного смущало, как будет чувствовать себя каноэ в море, но ведь туземцы Полинезии плавают на них между островами и ничего.

В конце мая, когда ото льда вскрылись Клондайк и Юкон, в путь длиной в 2400 километров отправилось шесть каноэ. На них погрузился отряд состоящий из меня, десятка молодых американцев, Пашки и шести индейцев из мореходов. На чистой воде выдерживать курс было легко, знай, подрабатывай веслом, чтобы не развернуло. Когда же встречались ледяные торосы, приходилось подгребать к берегу, вытаскивать каноэ, выгружать из него добро, а затем всё это переносить на руках по извилистой тропинке. Обойдя преграду, это загружалось обратно, и только тогда получалось продолжить дальнейший путь. Бывало, обойдёшь ледяной затор, а через пару километров новые ледяные горы, и вся процедура происходила снова. Поспешили мы с выходом.

А если с непривычки зазеваешься, лодка могла перевернуться. Тогда начиналась операция спасения добра, а затем мокрых и замёрзших самих себя. Все-таки вода полярного Юкона – это не вода африканского Нила, очень даже холодненькая. По пути рисовалась карта маршрута с расстояниями в часах и видимыми ориентирами: скалами, деревьями, и крупными ручьями. Иногда видели поселения местных индейцев, рыбачащих на реке. Поселения так же наносили на карту. Частенько ночевали возле таких поселений, общаясь с жителями. При этом за ружья, ножи и топоры, десяток которых мы взяли для обмена, скупали у местных пушнину.

В своём устье Юкон разветвлялся на несколько притоков, разделённых сетью островов. Здесь мы наткнулись на поселение с названием «Андреевская одиночка», в котором проживали русские рыбаки и охотники на морского зверя и пушнину. Причалили у берега возле небольшой деревянной пристани. К нам вышла делегация из четырёх мужиков с древними, ещё прошлого века, штуцерами. Один парень был молодой, а трое – стариканами предпенсионного возраста. Мы познакомились. Я представился голландским именем Михель Ламбертус Кирк, а затем перевёл его на русский вариант Михаил Александровичем, мол, я практически свой. Оказалось, что нас встречали местный староста Нил Нилыч Нилов с одним из своих сыновей Агеем и двумя корешами, Агафоном Агафоновичем Агафоновым и Корнеем Корнеевичем Корнеевым.

– Смотрю, славяне, разнообразием имён не балуете. Нил Нилыч, как обстановка на море?

– Так мы же старшие сыновья, вот и несём традиции пращуров. Обстановка, прямо скажем, напряжённая.

– Что так, Нил Нилыч?

«Эх, Михайло Ламбертыч, – Нил, объединив оба варианта моего имени и отчества в одно, стал жаловаться, – совсем распоясались американцы. Китобои, да охотники на морского зверя с пушками, да оружием грабят эскимосов, за людей их не считают. А ты, как погляжу, с индейцами дружбу водишь?»

– Вожу дружбу. Они намного честнее белых американцев. А на острог янки нападают?

– Нет, здесь они могут продукты подкупить, подремонтироваться, да добытые нами шкурки скупают. У нас всё же крепостица с пушками, а не обычные иглу эскимосов. Правда, поселение у нас маленькое, всего триста человек наберётся, а вот севернее стоит настоящая крепость Святого Михаила, тёзки твоего. Там жителей больше тысячи обитает. Далее на север лишь поселения эскимосов. На юге встречаются поселения православных вплоть до самого Кодьяка.

– Да, Нил Нилыч, древнее оружие у вас. Коли пираты навалятся – несдобровать вам.

– Ходили под парусом в Георгиевскую крепость, жалились. Так у них у самих толком ничего нет.

– А есть карта Аляски с нашими поселениями и кораблик, чтобы до Кодьяка дойти?

– Нет у нас ни карты, ни каяков. Это тебе в Михайловскую плыть надо.

– Ладно, хрен с ними. Благодарим за рассказ, Нил Нилыч, своим ходом дальше пойдём.

– На каноэ по морю?! Так и до беды недалече! Перевернётесь.

– И то верно, волна в борт ударит и привет. Задержимся тогда у вас на денёк – катамараны делать будем.

– Что это такое мудрёное слово?

– Увидишь. Наверное у вас тоже такое есть, только по-другому называется. Слушайте, мужики, а меха у вас остались? Я куплю и цену дам хорошую.

– Были, да скупили у нас моряки американские, и с крепости Святого Михаила купец Игнатий приплывал.

– Если не секрет, почём сдаёте?

Я знал цены на пушнину в Ново-Архангельске, в Сан-Франциско у Джонса, а ещё он рассказал мне о ценах в Европе и России. Например, в Москве за пару чёрных соболей давали сто рублей, "седой" чёрный соболь стоил до 70 рублей, а канадские соболя шли вполовину дешевле. Хорошая чернобурка оценивалась в 60-70 рубликов, а хорошая скаковая лошадь всего в 50 целковых. Меха куниц, кошек и лисиц меряли «сороками» штуками, а белки продавались сотнями в лоте, и цена была от половины рубля за шкурку. Так же по цене сильно различались цельные шкурки и обрезки – брюшки, хвостики или лапки. А в Европе, Турции, Персии и Америке русские соболя стоили в несколько раз дороже. К слову говоря, с якутов и других туземцев Зауралья и Сибири подати достигали 12 соболей с мужчины в год – это был самый высокий налог, действующий в отдельных областях. Для большинства жителей северных народностей ясак начинался с трёх соболиных шкурок. Продолжив разговор, предложил свои услуги.

– Ежели в будущем году набьёте зверя, я купил бы шкурки благородного меха. Вот такую цену дам. От оленьих, волчьих и иных шкур тоже не откажусь – они нам для вигвамов и одежды пригодятся.

– Хорошие цены. А не врёшь?

– Зачем же мне врать? Собирайте. На следующий год от меня людишки по реке придут. Наверняка будет кто-то из этой молодёжи, а, может, и я сам доберусь. А ежели у вас в закромах остались припасы, так возьму и сразу рассчитаюсь. Только барахло не подсовывайте. Брать буду хороший товар, мне его в Америке бизнесменам сдать надо.

– Корней, наскребём по сусекам ещё мехов?

– Поздно ты, мил человек, приплыл, но кое-что найдём. За такую цену и свои личные припасы выложим.

– Давай, Корней, несите.

Мужики вынесли по десятку отличных шкурок песцов, черно-бурых лисиц, сотню куньих, да десяток волчьих шкур. Покупал я поштучно. Товар был отличный, так что, не торгуясь, за штуку платил по червонцу, а за пару чернобурок по двадцатке. Это не Москва, а Аляска, но заплатил я раз в пять раз дороже, чем давали местные купцы.

– Нил, вы на будущий год барахло купцам сдайте, а хорошее мне оставьте. Не обижу!

– Точно советуешь, чтобы нам и с купцами не рассориться, и прибыток поиметь.

Мы откушали в деревне, чем Бог послал, договорились о сроках нашего будущего прибытия, познакомились с жителями. На следующий день срубили молоденьких деревьев, с их помощью верёвками соединили лодки в пары, получив катамаран, и уплыли.

– Бать, дороговато купили?

– Пит, мы закладываем фундамент отношений, поэтому переплаченная сотня сейчас в будущем окупится тысячами. Среди родных этих аборигенов молва пойдёт о нас, а те для нас лучший товар оставят, и не десяток штук, а сотни. Понимаешь?

– Точно! Вот ты умный, батя.

– Поживёшь с моё, тоже голова как энциклопедия станет.