– Знаю, товарищ лейтенант, – произнес солдат, пряча свое раздражение от неприятного общения.

Разговор оборвался. В воздухе повисла тишина, прерываемая только шумом шагов и дыханием идущих.

– Тогда почему вы решили, что мы отклонились от маршрута, товарищ боец? – вдруг спросил командир огневого взвода, поняв, что напрасно повысил голос на солдата, лично знакомого с начальником штаба полка, и решив, что зря оборвал своей строгостью говорливого сержанта, тем самым настроив его бойцов против себя.

– Дорога, хорошо утоптанная, только что влево уходила, а мы с нее свернули. Судя по всему, все части дивизии, что перед нами шли, по ней следовали, – начал объяснять разведчик, поражая как лейтенанта, так и всех остальных в строю своей наблюдательностью. – Облачность сейчас низкая, и вот-вот снегопад начнется, причем сильный. Это значит, что маршрут по погоде выбирали, чтоб авиации противника в воздухе не было. Да и снегопад все следы за несколько часов спрячет.

Некоторые из идущих впереди солдат-артиллеристов, услышав слова Егора, стали оборачиваться и смотреть на него, дивясь его прозорливости. Шагающие в арьергарде колонны разведчики снова оживились и начали бросать взгляды на лейтенанта, ожидая увидеть его реакцию. Она последовала почти незамедлительно.

– А с чего вы взяли, что мы свернули? – прозвучал вопрос взводного.

– Полагаю, что мы не успеваем дойти к сроку, – не тратя времени на раздумья, начал отвечать солдат. – Светает. За ночь вся дивизия не успела пройти. Мы замыкаем. Вот нас чуть и уводят в сторону и ведут другой дорогой, чтобы немца с толку сбить. Скоро остановка случится, а потом пойдем, чтобы ночью на месте быть. А тут расстояние, зная местность, прикинуть не сложно. Вот я и предположил.

– Вам бы, красноармеец Щукин, с такими познаниями не солдатом быть. Вам самое место в военном училище, – изрек лейтенант необычно громко, с поворотом головы назад, к разведчикам, будто пытался реабилитироваться за собственную оплошность в общении с ними, когда, казалось бы, нужно было дать немного послабления смертельно уставшим людям.

Но его попытка завоевать расположение красноармейцев оказалась неудачной. Улыбок на лицах он не увидел. Солдаты просто приняли ответный удар товарища, вовремя доказавшего лейтенанту, что он не единственный в колонне, кто может масштабно мыслить и знать больше, чем остальные.

– Не надо с нами так, товарищ лейтенант, – довольно тихо, чтобы слышно было только им двоим, произнес сержант, вплотную приблизившись к командиру огневого взвода. – У нас в разведке все по-простому. Вы только командуйте. Мы все выполним, не подведем. Только не обижайте нас. Служба наша особенная. Во взводе почти все за линию фронта хоть раз ходили. Тот же Щукин даже к награде был представлен.

Лейтенант в ответ вытянул изумленное лицо и снова обернулся, только теперь уже не для контроля над идущими бойцами, а для того, чтобы понять: не слышит ли кто еще в колонне слов сержанта. На этот раз он решил не проявлять излишнего командного рвения, тем более что его собеседник все время, что они были на марше, был ему опорой и выполнял все указания, поддерживал дисциплину и в нужный момент организовывал помощь артиллеристам в вытягивании застрявшего орудия.

– А за что Щукина должны были наградить? – спросил он также подчеркнуто тихо, как разговаривал с ним сержант.

– Было дело, – протянул тот, не ожидая, что лейтенант примет его слова, сблизится с ним и перестанет напрасно давить на довольно хорошо организованных бойцов. – Давно уже. Еще весной. У нас в дивизии дезертиры стали появляться из числа вновь прибывших. Тикали к фрицам по одному и даже группами. Кто с оружием, а кто без. Вот и решили тогда пресечь это дело. А Щукин добровольцем вызвался и даже придумал, как все дело обстряпать. Он к нам тогда только пришел во взвод. Сам попросился в разведчики после госпиталя.

– Давно воюет? – спросил в ответ лейтенант, разглядывая со спины идущего впереди Егора.

– Больше года, – соврал сержант, стараясь, что называется, набить цену своему подчиненному в глазах командира, но при этом прекрасно зная боевую историю красноармейца Щукина, – из пехоты к нам пришел, обстрелянный.

– И как все получилось? – не терпелось узнать еще не воевавшему взводному о подвиге конкретного солдата, которого он, на поверку, теперь знал лично.

– Под видом перебежчиков пробрались к немецким траншеям, поскулили там немного, будто себя выдали, что, мол, в плен идут, сдаются. – Сержант начал получать удовольствие от собственного повествования, опуская тот факт, что сам лично участвовал в той самой вылазке к вражеской передовой. – А как только фрицы объятия свои развернули, то забросали их гранатами. С тех пор они никого из перебежчиков не принимали. Как отрезало!

Лейтенант дернул от удовольствия головой, восхищаясь смелостью и находчивостью отчаянных бойцов.

– А как же они с гранатами смогли подойти? – спросил он, постепенно вникая в тонкости рассказа командира отделения разведчиков.

– А вот в этом и была задумка Щукина. Он все обдумал, – с ноткой удовольствия в голосе ответил сержант.

– А награда? – последовал новый вопрос внимательного слушателя.

– Вот тут прокол вышел, – с досадой проговорил рассказчик, тяжело вздохнув. – На уровне полкового начальства об этом знал только комиссар. Комполка в известность никто не поставил. А про штаб дивизии вообще не подумали. Потянуло все на самоуправство. А это, как вы знаете, у нас не поощряется. Вот и завернули наградные документы на красноармейца Щукина и его товарищей. А так были бы у нас ребята при медалях.

Едва сержант закончил свой рассказ, как лейтенант ускорил шаг, вытянул шею и начал кричать впереди идущим артиллеристам:

– Не спать! Сейчас орудие встанет! Не спать!

Разбуженные выкриками взводного солдаты за пару секунд ускорились и догнали почти остановившихся на дороге лошадей, которые сильно сбавили ход из-за того, что дорога начала довольно круто подниматься. Все вместе они снова уперлись в обода колес, щиток и станину гаубицы, начав толкать ее вперед, чтобы облегчить работу уставшим животным. Следом на помощь им подоспели разведчики, удвоив тем самым людские силы, направленные на общее дело. Орудие медленно ползло вверх, подпираемое десятками солдатских рук. Наконец оно достигло верхней точки подъема, где от него почти сразу отпрянули измотанные красноармейцы.

– Подтянись! Не растягиваться! – привычно прокричал лейтенант, быстро идущий вперед. Навстречу артиллеристам выехали несколько всадников – по виду кто-то из начальства.

– Ага. Точно сейчас привал будет. Прав Егор оказался, – пробурчал сержант, наблюдая за людьми на лошадях и одновременно глядя на небо, с которого начали сыпаться крупные снежинки.

Всадники некоторое время постояли, не спешиваясь, возле лейтенанта, приняли от него доклад, осмотрели всю колонну и направились в обратную сторону, будто их целью было убедиться в целостности людей, лошадей и полкового имущества.

– Так. Наше начальство засвидетельствовало нам свое почтение. Егор, доставай, – негромко произнес сержант, от чего разведчики несколько оживились.

– Что, прямо сейчас? – ответил ему Щукин, делая изумленное лицо.

– А чего тянуть? Лейтенанту тут не до нас, он своими людьми занят. Пока орудие замаскирует, посты расставит, командованию доложит. Давай доставай, а то сил никаких не осталось. Все ж война вокруг, а у нас боеготовность на нуле! – Сержант легонько толкнул Егора в плечо и подмигнул одному из бойцов, тот быстро скинул вещмешок и стал копаться в нем, пытаясь что-то достать.

Разведчики моментально его обступили. Каждый принял переданную ему кружку и теперь держал ее наготове. Командир отделения взял у Егора солдатскую флягу, ловко скрутил с нее колпачок и, быстро взглянув в сторону артиллеристов, как бы убеждаясь, что те не обращают на разведчиков никакого внимания, начал поочередно разливать бойцам ее содержимое. В морозном воздухе повис знакомый многим запах деревенского самогона. Когда последняя капля покинула сосуд, на его месте вдруг оказалась тряпица, напоминавшая небольшой платочек, поверх которой лежали ровно нарезанные небольшие куски ржаного хлеба и примерно такого же размера ломтики мороженого сала. Каждый боец бережно взял замерзшими пальцами с платочка кусочек того и того и замер в ожидании команды сержанта, на которого преданно смотрел, словно не на старшего по званию, а на родного отца или брата.

– Бронебойным, – сдавленным голосом, словно кричал, только делал это очень тихо, почти шепотом, произнес сержант и приподнял свою кружку на уровень лица.

За ним то же самое проделали остальные.

– Заряжай, – также сдавленно прозвучала очередная команда, за которой последовало ожидаемое: – Беглым! Огонь!

Разведчики опрокинули в себя содержимое кружек, сразу после чего стали быстро закусывать выпитое кусочками хлеба с салом. С их стороны раздались одобрительное кряхтение и сопение.

– Откат нормальный! – произнес командир отделения, с довольным выражением лица выдыхая спиртной дух.

Егор с товарищем торопливо начали убирать опустевшую флягу и кружки в свои вещмешки, а солдаты снова сгрудились возле сержанта. На этот раз тот выдавал каждому небольшую порцию махорки из своего кисета и заранее порванную на одинаковые куски газету. Спустя минуту над группой разведчиков стал подниматься легкий туман табачного дыма, а их лица налились румянцем, глаза намного заблестели, губы растянулись в полуулыбках.

– Хорошо! – произнес один из них, выпуская изо рта и носа струю белого облака.

– Так бы всегда было! – заключил в ответ сержант. – Я бы в армии так и служил. Только без войны чтоб!

– Это точно! – добавил солдат, только что первым похваливший свое состояние.

Разведчики обступили командира и неспешно курили в ожидании дальнейших команд.

– Сколько это ж она весит, а? – спросил командир отделения, затягиваясь махорочным дымом, кивая в сторону гаубицы и обращаясь взглядом к Егору, оказавшемуся как раз рядом.

– Чуть больше двух с половиной тонн. Новенькая совсем. Только с завода, – ответил тот, снова поражая многих сослуживцев своей осведомленностью.

– Прав был лейтенант, когда сказал, что тебе самое место в военном училище! И нос ты ему утер своей наблюдательностью, – подмигнул ему сержант и тут же перевел взгляд в сторону,