Тишкины спектакли

И вот я выписан из больницы. Меня встречает новый член семьи.

Зря котёнок не очень сильно понравился родителям. Мне понравился – и даже очень! Чёрные полоски на серо-коричневом фоне – самый распространённый кошачий окрас, самый древний в мире. На лапках – поперечные полоски, на спинке – продольные, на шейке – в два ряда, словно ожерелье. Глаза – ярко-зелёные, умные-преумные, носик – нежно-розовый, подбородок – беленький!

Котёнка назвали Тишкой. Он оказался таким же весёлым, как и я; его понятливость была удивительна. Если он ходил по подоконнику в бабушкиной комнате, то так аккуратно, что не касался комнатных цветов, – именно этим он покорил бабулю.

– Тиша, спой что-нибудь, – ласково просила мама, наклонившись к котёнку.

Уговаривать не нужно! Громкое, животворящее мурлыканье начиналось немедленно. Одно но: мы все удивлялись, почему он выполняет только мамину просьбу. Если просил папа, я или даже бабуля, он равнодушно смотрел на нас умными глазками и молчал. Или отворачивался в сторону.

У нашего любимчика были различные приёмы, чтобы выпросить вкусненькое или добиться нашего прощения за какую-то провинность. Сначала он просто мяукал, потом кувыркался на спинке, красиво и ласково выгнув белую шейку и лукаво поглядывая на нас. Или заваливался на спинку, смешно поднимал лапки, сворачивался баранкой и улыбался… Кто устоит перед таким очарованием?

Говорят, что кошки плохо поддаются дрессировке. Возможно, поэтому наш Тишка дрессировался сам. Когда мы обедали, он вставал на задние лапы, передней опирался о ножку стола и начинал клянчить. Мы, конечно, не всегда выполняли его просьбы – чтобы он не объелся (с ним такие случаи бывали). Как-то раз получилось, что он, оттолкнувшись передними лапами от ножки стола, случайно сделал шаг назад на задних лапах. Мы бурно отреагировали и тут же бросили ему кусок жареной рыбки. Догадливый Тишка мгновенно сообразил, почему мы так расщедрились, и после этого стал ежедневно тренироваться, используя ножку стола как поддержку в первом мгновении старта. Очень быстро он научился делать не один, а два шага, потом больше… ещё больше. Вскоре он свободно ходил без всякой стартовой опоры. И, конечно же, он легко вычислил: чем больше и лучше его работа, тем больше и качественней вознаграждение. Так что старался изо всех сил… однако степень усердия зависела от его аппетита.

Когда нам хотелось, чтобы Тишка исполнил свой коронный номер, мы говорили просто: «Тишка, пройдись!» Котёнок не ломался, не заставлял себя уговаривать, а с удовольствием принимался за работу.

Успехи не вскружили голову творческой натуре. Полосатый артист не остановился на достигнутом и стал совершенствовать своё мастерство. Топая на задних лапках, он иногда – наверно, чтобы удержать равновесие – взмахивал одной или обеими передними. Сначала это получалось непроизвольно. Заметив, что всякий раз, когда он делал такой жест, мы приходим в восторг и не скупимся на вознаграждение, котик стал делать взмахи уже сознательно. С каждым разом они получались все интересней, точней и разнообразней. Более того, он догадался, что именно новые трюки приводят нас в неописуемый восторг, и стал придумывать их сам, проявив себя как незаурядная творческая личность. То обе лапки поднимал вверх, то одну, то одной лапкой тёр мордочку, шагая на задних, то обеими тёр, как будто умывался на ходу. А иногда одной из лапок делал жест, похожий или на пионерский салют, или на честь, которую военные отдают офицерам. Замечательно было и то, что он творил уже не ради куска сырой трески (он получал своё питание в нужном количестве), а ради аплодисментов, которые ужасно нравились ему, ради удовольствия порадовать нас и быть в центре внимания. Он оказался удивительно честолюбивым животным, ему по вкусу пришёлся наш восторг. Тишка настолько увлёкся своим творчеством, что решил давать нам концерты уже на стуле. Да! Он запрыгивал на стул, вставал на задние лапы, передние поднимал кверху и крутил ими так, будто танцевал барыню.

– Тиша, пройдись-ка, – просит папа, удовлетворённый ещё не завершившейся вечерней трапезой.

Тиша устал и как раз надумал вздремнуть у бабушки на коленях. Но, как существо долга, он встаёт, выходит на сцену и шагает.

– Не так. Плохо прошёлся, – укоризненно говорит строгий папа.

Это значит, что Тишка или мало прошагал, или лапками поленился взмахнуть. И котик послушно исправляет «халтуру». Расчувствовавшийся папа отламывает кусочек своего жареного хека и благодарит артиста. Получив заработанную честным трудом рыбку, Тишка залезает в самое надёжное место, под буфет, чтобы его сегодня уже никто не беспокоил; из-под буфета, как обычно, торчит его тонкий хвост, уже менее кривой, чем в раннем детстве.

Такой добродушный и незлопамятный! А если нахулиганит, зная, что могут наказать, – залезает в своё надёжное укрытие и выжидает, когда страсти улягутся и нам надоест сердиться. Понимает, что виноват: предупреждали ведь, что со стола ничего нельзя брать без разрешения, даже жареную рыбу. Проходит некоторое время – и наш друг выползает из своего бункера, подходит к тому, перед кем провинился, и смотрит на него выразительно, будто говорит: «Ты на меня уже не сердишься? Тогда давай помиримся!»

И ему говорят: «Ну ладно, что с тобой поделаешь! Раз осознал ошибку – прыгай!» Тишка тут же прыгает на колени и, растроганный, начинает благодарно мурлыкать.

Однажды с газовой плиты свалился чайник, поставленный мною неудачно. На кухне в момент падения, кроме Тишки, никого не было. Когда на шум явился папа, Тишка тут же залез под буфет – на всякий случай. «Пока найдут виновного, мне уже попадёт. Лучше не рисковать», – благоразумно подумал он.

А ещё ему нравится приглашать нас в игру. Играет не на шутку: пускает в ход и клыки, и когти, и нужно быть очень осторожным, чтобы он, увлёкшись, не цапнул как следует. Он любит, чтобы последнее слово было за ним. Если победителем выхожу я, поверженный Тишка быстро встаёт, отряхивается, чуть ли не ползком подкрадывается сзади, стремительно бросается на противника, то есть на меня, легонько кусает в ногу и, довольный, что отомстил, с достоинством отходит.

Весь наш дом узнал, что у нас не просто кот, а кот учёный, и дети приходили к нам смотреть на чудеса, которые он вытворял. А однажды после такого концерта, исполненного на кухне, был объявлен номер Оли, моей троюродной сестрёнки, которая жила в этом же доме. У Оли абсолютный музыкальный слух, она изумительно пела и танцевала. Мы с удовольствием слушали её выступление, громко восхищались… Тишка сидел под столом, и нам казалось, что он, после своего блестящего номера, теперь тоже радуется за маленькую Олю. Не тут-то было!

Когда Оля спела ещё одну песенку, смолкли аплодисменты и затихли восторги, в наступившей тишине из-под стола вдруг раздался голос нашего кота. Какой же это был противный и какой выразительный голос! Мы никогда такого не слышали! В нем были раздражение, возмущение, оскорблённые чувства. Или зависть? Способны ли коты на зависть? Мы все чуть не лопнули от смеха.

Вот так он показал, что сам предпочитает быть в центре внимания и свою популярность ни с кем делить не намерен.

Бегство

У меня горе: пропал Тишка.

Было лето, каникулы. Я отучился во втором классе. Мы только что переехали на новую квартиру: из двухкомнатной в шестом доме в трёхкомнатную – в соседний дом, пятый.

И хотя новая была значительно больше старой и находилась рядом с домом, в котором мы жили раньше, мне совершенно не хотелось переезжать, не хотелось расставаться со старым, уютным гнёздышком. Похожее чувство я испытывал, когда мои родители выбрасывали старые поломанные игрушки. Я не любил, когда мама выкидывала предметы, которыми я когда-то пользовался: остатки набора кубиков или дырявую пластмассовую биту для игры в городки. Однажды, когда мне было пять лет, я увидел в мусорном ведре свои старые домашние тапки, и мне стало так жалко их, будто они были живыми… Вызволив из ведра старых друзей, я принёс их маме и укоризненно сказал:

– Мама, не надо их выбрасывать!

– А что же с ними делать? – удивилась мама. – Они ведь уже малы тебе.

– Пусть лежат, на память…

А однажды мама показала мне чайную чашечку с нарисованными на эмали зелёными ёлочками и сказала, что я пил из неё, когда мне было два года. Я сразу же растрогался и предупредил маму:

– Мама, не выкидывай её никогда. Пожалуйста. Я не люблю, когда выбрасывают мои вещи! Мне их очень жалко!

Мне жалко, когда исчезают свидетели и молчаливые спутники моего уходящего детства. Это для других они неодушевлённые! Душа ушедших дней раннего детства остаётся в этих старых, вышедших из употребления, вещичках. С ними связано столько забытого, но забытого не навсегда! Ведь если на глаза случайно попадётся игрушка или какая-то вещь, ты тут же вспомнишь что-то милое, связанное с ней и ушедшее. А если не вспомнишь детали событий, то вспомнишь запах тех дней, когда ты в этих стоптанных коричневых ботинках со сбитыми носами пинал резиновый мяч, разрисованный, как глобус, и иногда, хорошо разбежавшись, падал.

И когда я смотрю на полинялые и облезлые кружочки с дыркой от простеньких деревянных пирамид, которые я собирал в раннем возрасте, я верю, что когда-то был совсем маленький.

При