35

Когда нет полётов, папа выезжает на широченную взлётно-посадочную полосу и учит тебя водить ваш «ЗАЗ». Тебе двенадцать, вы помещаетесь на водительском сиденье вдвоём, папа сзади, а ты спереди, чтобы держал руль и доставал до педалей. Тебе кажется, ещё немного – и вы взлетите.

Тебе нравится ездить на «Запорожце» с папой и мамой по окрестностям твоей восточной родины. Вы наезжаете за покупками в Векиль-базар, мимо туркменского кладбища.

Однажды ты видишь туркменские похороны: вереница мужчин движется то ли быстрым шагом, то ли бежит трусцой. Они держат покойника, завёрнутого в ковёр, перебирают руками, смещаясь вдоль тела вперёд, потом опять подхватывая сзади.

Вы заходите в чайхану, которая представляет собой большой, открытый всем ветрам и застеленный коврами помост, защищённый от солнца навесом, в чайхане сидят пожилые туркмены, негромко переговариваются и неспешно попивают зелёный чай. Женщины и молодые мужчины в чайхану не ходят. Когда входим мы с папой и мамой, разговоры прекращаются ровно на одну секунду, мы со всеми очень вежливо здороваемся, получаем чашки с очень вкусным чаем, но долго не задерживаемся: нам ничего не говорят, но мы чувствуем, что без нас им будет лучше.

Вот мы проезжаем мост через Каракумский канал, едем к Байрамали, минуем древнюю крепость – развалины старого Мерва, разрушенного в незапамятные времена монголами, Мерва, которым гордились султаны, куда шли караваны с товарами из Индии и Персии, куда стекались паломники, где бывал Хайям.

Ты всего этого ещё не знаешь, просто любуешься и гордишься: ну и что, пусть у нас ёлки не растут, как в России, зато вон какая крепость.

Ещё дальше на юг – и вот тебе Туркмен-кала, здесь тенистые рощи и лужайки, речка, в которой водятся здоровые сомы, растёт тутовник, бабаи продают дыни и урюк.

Дальше на юг ехать некуда: там Кушка и южная граница твоей большой страны.

За ней – Афганистан.

36

Представьте себе: вы в цирке-шапито, а на арене – гигантских размеров прозрачный шар, сделанный из металлических то ли прутьев типа арматуры, то ли неизвестно из чего. В этот шар входит человек в блестящем чёрном одеянии в каске и с мотоциклом, заводит стреляющий, чадящий, свободный от глушителя и прочей ненужной ерунды двигатель, включает фары и начинает гонять внутри шара.

В цирке гаснет свет, и в этом мраке видна только эта светящаяся тень, изрыгающая огонь и рычащая, как раненый зверь.

Сначала он какое-то время носится на ухающем от напряжения мотоцикле параллельно земле, потом выделывает крутые виражи и, наконец, начинает движение снизу вверх и обратно вниз, назло притяжению Земли, назло собравшимся зевакам, желающим увидеть чудо за полтинник, назло скуке и трусости, назло всем.

Но и это ещё не всё: вот он начинает двигаться в горизонтальной плоскости только в верхней половине своего чудовищного глобуса, а нижнюю половину тем временем отделяют и опускают ниже и ниже, так, что сбавь он обороты, соскользни он вниз – и конец.

То есть, выжить можно, только не думая о смерти, только не глядя вниз, только нажимая на газ.

Он выходит из шара, раскланивается, и тут к нему присоединяется девушка на втором мотоцикле.

Они входят в страшный шар и с грохотом разгоняются так, что мчатся то навстречу друг другу, то наперерез. И опять гаснет свет, и вот уже два огнедышащих зверя носятся по шару, из которого, тебе кажется, нет выхода кроме как на тот свет.

Ты хлопаешь, как ненормальный.

На выходе твоя желающая кем-то показаться одноклассница роняет, что, мол, всё у них рассчитано, ничего опасного там нет, ерунда. Ты сухо сообщаешь ей, что, по твоему убеждению, это представление – совсем не ерунда, а вот она сама – точно ерунда, причём не просто, а ерунда, снабжённая пустыми и глупыми глазами.

Так ты полюбишь цирк, в котором летают на трапеции, жонглируют факелами и входят в клетки смелые люди, потому что тигр никогда не перестанет быть тигром, огонь нельзя сделать бутафорским, и притяжение Земли невозможно отменить.

Это место, где тебя не обманывают. Таких мест мало.

37

А ещё в начале 1960-х в наш туркменский гарнизон станут приходить посылки из Америки. Они будут идти из города Нью-Йорка в город Армавир, где их будет получать тётя Галя, как будто они для неё. Там они сделают пересадку в советский посылочный ящик из фанеры с адресом папиной туркменской воинской части № 42936, написанным химическим карандашом, после чего продолжат свой путь по Империи на юг до туркменского города Мары.

Если письма папа с мамой от тебя припрятывали и обсуждали их с бабушкой, когда тебя поблизости не было, то с посылками было сложнее. Сначала они пролепетали, что это тётя Галя из Армавира.

В первой посылке была какая-то крупа, сахар, мука, подсолнечное масло, чай, кофе, конфеты. Дед покидал родину, когда всего этого как раз и не хватало. Теперь он хотел поделиться, помочь. Он боялся прислать что-то уж совсем нелепое.

Тебе было девять, ты промолчал, но призадумался.

С таким же успехом они могли бы выкатить «Форд» и объяснить тебе, что это «Запорожец», только новой модели.

Эти продукты пахли не по-армавирски. Они были с другой планеты. В кофе было больше кофе. В масле больше масла. Сахар был слаще.

Они были упакованы в тонкую весёлую бумагу с яркими надписями на непонятном языке и рисунком, на котором был какой-то дед с мешком, похожий на Деда Мороза, но не Дед Мороз.

Я что – не знаю Деда Мороза?

38

ПЕРВЫЕ ПИСЬМА ИЗ АМЕРИКИ

(Орфография и пунктуация подлинника сохранены)

Дед – всем

22 октября 1961 года

……………………………….

Началась осень у нас. Сейчас идёт дождь, дует сильный ветер, в комнате тепло и уютно: начал топить понемногу. Всегда радуюсь свободным от работы дням, тогда я могу отдыхать, если нет домашней работы, и читать. А в рабочие дни я просто не чувствую, как быстро проходит время. На работе я совсем не имею свободного времени, не считая двух десятиминутных перерывов для отдыха и 45 минут на обед. На фабрике есть столовая, где можно получить горячий суп и что-нибудь жареное, но я в столовую не хожу. Я предпочитаю взять с собой кусочек хлеба с колбасой или сыром и фрукты – яблоко, грушу, банан, виноград.

……………………………………

Развлечений не имею почти никаких, не бываю почти нигде. Дома слушаю музыку по радио или смотрю, если есть что-нибудь интересное, телевизор. Изредка кручу пластинки и слушаю специальную музыку, которая никогда не надоедает. Круг знакомых у меня очень ограниченный. Отдыхаю и получаю удовольствие с книгой. Книги я покупаю за глаза, я выписываю их из другого города. Мне каждый месяц присылают каталог, по нему я выбираю и заказываю.

……………………………………….

Во всяком случае, я думаю, что вы всегда будете помнить, что где-то далеко живёт когда-то близкий вам человек, что этот человек всегда с нетерпением ждёт от вас свежего, ласкового слова. Каждое письмо от вас перечитывается много-много раз, и каждое слово ваше волнует и вызывает слёзы радости от того, что вы живы, здоровы, и помните и сохраняете в сердце когда-то близкого родного человека. И слёзы горя, отчаяния и беспредельной тоски от того, что вы так далеко и так мрачно, тяжело, безнадёжно всё впереди.

Не буду повторять сейчас того, что вы уже знаете. Берегите в памяти и в сердце этого человека. Верьте, что всеми мыслями, чувствами, желаниями я всегда с вами. Уделите немножко от своего свободного времени что-нибудь и мне. И это немножко вселит бодрость в меня, создаст стимул жить дальше и работать и быть хотя бы на миг счастливым, гордиться вами.

Дед – всем

5 ноября 1961 года

Сейчас у нас уже настоящая осень, в течение одной недели листья пожелтели и обильно устилают землю. У нас на улице растут старые, в обхват человека клёны, расположены они вдоль тротуара с одной и другой стороны улицы на расстоянии пяти – десяти метров друг от друга, и когда деревья одеваются листьями, то получается почти совсем закрытый зелёный коридор. В садике тоже грустно, всё желтеет, буреет, вянет, только ёлочка сохраняет свой зелёный красивый наряд. Расцвели хризантемы, цветут розы. А в общем грустно осенью. Не пойму, почему осень так любили поэты, художники.

………………………….

Трудно мне было тогда, когда я несколько лет работал на открытой платформе. Летом жарко, обливаешься потом, а зайдёшь на склад – там холодно. Вот целый день и мечешься в этих ненормальных двух температурах. А зимой холод адский на платформе, и так тепло, кажется, на складе. Как тепло я ни одевался, сколько ни напяливал на себя всяких одёжек, всё равно было холодно. Мучительно холодно бывало, когда ветер помогал морозу – как ни закрывался, всё не закроешь, и мёрзли уши, мёрз нос, щёки, ноги, руки.

……………………………….

В своих письмах я иногда передаю приветы, иногда спрашиваю о ком-нибудь и никакого впечатления: мои вопросы повисают в воздухе. Вы не подумайте, что я нажимаю на вас, настаиваю на невозможном. Вы можете действовать, поступать как угодно, можете говорить обо всём, о чём вы находите для себя удобным говорить. Вы только дайте мне понять, что здесь нет вашей небрежности, нежелания говорить со мной, а что-то другое. Для меня очень важно, чтобы я своими разговорами не причинил вам каких-либо неприятностей, своими действиями не повредил бы вам. Это самое главное!

Обо мне вы не думайте, мне вы не причините никакого вреда. Говорить со мной вы можете обо всем, о чём только вздумаете. Ваша осторожность мне понятна. Но не понятно и кажется странным чрезмерное умалчивание о таком важном, необходимом для меня. Об Игорёчке я ничего почти не знаю, Аркашу внешне я совершенно не могу представить. Вы продолжайте действовать так и дальше, если же найдёте хотя бы минимальную возможность расширить мой кругозор, пишите, я только благодарен буду вам.

Дед – маме

12 ноября 1961 года

………………………………

С тобой, родная моя, я разговариваю целый день – в дороге ли я на работу, работаю ли на фабрике, дома ли я сижу-отдыхаю, я всё время говорю с тобой, часто жалуюсь тебе на свою судьбу, и тогда чувствую, что слёзы заволакивают глаза. Это самое страшное наказание Бог придумал для меня – разлучил меня с вами. Но за что, за какие такие грехи, не пойму и не вспомню.

Буду стараться ответить на твоё письмо. Тебе страшно представить, как тяжело физически мне пришлось работать. А ведь ты знаешь, Ирочка, всё это в прошлом, а сейчас мне и легче, и привык я уже. Ничего другого я здесь делать не мог, для меня не была неожиданностью эта убийственная работа.

Все, кто приехал сюда, прошли это испытание. У меня здесь есть друзья инженеры: один электрик, получил сталинскую премию за свою работу, а здесь он работал по ремонту автомобилей, проверял и исправлял проводки в авто; целый день работал на холоде, валялся на земле, лазил под машину, в конце дня приходил домой грязный, чёрный, усталый; другой имел работу на подъёмной машине в госпитале, третий работал кочегаром в котельной, большей частью ночью. Чем их работа была лучше моей?

Из всей семьи я один был безголосый и без слуха, это в детстве, а потом и я выправился. Два года, после войны уже, я пел в мужском хоре, и мы разъезжали с концертами по всей Германии и развлекали народ русскими светскими и духовными песнями. Зарабатывали очень плохо, но жили все вместе, в одном доме, питались исключительно картошкой и…пели, каждый день, по несколько часов в день, готовились и выступали.

Дед – маме

10 декабря 1961 года

Твой Сашуня молодец за то, что хорошо учится, и четвёртый класс окончил отличником, хорошо, что делает всё это сам, не нуждается в подталкивании. Ты напрасно считаешь, что не хорошо, что он много читает. Наоборот, хорошо, что уже сейчас у него появилось увлечение археологией. Надо полагать, что со временем это пройдёт, будут у него другие увлечения, но для теперешнего возраста хорошо увлекаться книгами, археологией, а не ерундой всякой, как увлекаются часто здесь.

Не читал я и даже не видел здесь книгу Тура Хейердала.

А Юрочке вообще рано ещё заниматься литературой. А вот что это за штука диафильмы я не знаю, это что-то новое для меня.

……………………………….

Ты пишешь, что вы послали Игорьку посылку, послали ему сигарет любимых. Так он, оказывается, курит? И давно уже? Я тоже когда-то рано начал курить, много раз бросал и опять начинал, и вот теперь бросил окончательно и уже много лет не курю.

……………………………

Сейчас приближается самый торжественный праздник – Рождество, который здесь превращён в коммерческий праздник. Уже сейчас все улицы иллюминированы, устроены красивые праздничные витрины в окнах магазинов, на площадях установлены громадные ёлки, украшенные игрушками и лампочками, а на главной площади установлена ёлка высотой 80 ярдов или 73 метра, высота 6-ти этажного дома, и на ней тысячи разноцветных шаров и тысячи разноцветных лампочек.

Я тоже хочу, как и раньше, купить ёлочку, поставить её на веранде, там холодно, не отапливается, украсить её игрушками, лампочками и тоже радоваться сезонному отдыху и красивому празднику.