Подруга Елены Васильевны была жена её родного брата Варвара Алексеевна. Михаил Васильевич Кочеров, единственный сын и единственный помощник отца во всех делах его, был в это время далеко от них – в пустынях Маньчжурии, где у него были дела по подрядам на восточнокитайскую железную дорогу, и молодая женщина более полугода уже оставалась, что называется, «соломенной вдовушкой».

Молодая компания шумела и смеялась, шутила, перекидывалась всевозможными остротами, вовсе не стесняясь небольшой кучки мужчин, стоявших невдалеке и с жаром разговаривавших между собой.

Тут были все до некоторой степени «властители положения»… Серьёзный англичанин, посол Великобритании сэр Клод Макдональд, холодный, бесстрастно-важный и словно застывший в своём напускном бесстрастии. В сравнении с ним живой, необыкновенно подвижный m-r Пишон, представитель Франции, составлял резкий контраст. Он один говорил и смеялся за всех, оживляя своей неподдельной непринуждённостью всю эту небольшую компанию дипломатов. Тут же был дымивший сигарой грубоватый, надменного вида германский дипломат барон Кеттелер, как-то свысока глядевший на всех присутствующих. Вместе с дипломатами вышли подышать вечерней прохладой на стену Дмитрий Дмитриевич Покатилов, управляющий Русско-Китайским банком, лучший в мире знаток Крайнего Востока, профессор Позднеев, великий знаток Маньчжурии. Не обошлось, само собой разумеется, и без представителей прессы. «Седьмую великую державу» в этом небольшом кружке представлял д-р Марриссон, знаменитый корреспондент лондонского «Times», серьёзный пожилой человек, всё видевший и делавший в то же время вид, что он ничего не замечает.

Кроме них тут же было ещё несколько пожилых и важного вида людей: английских и германских крупных негоциантов, банкиров и даже один из представителей «воинствующей католической церкви», почтенный старик миссионер д’Аддозио.

В то время, как молодёжь шумела, смеялась, наполняя своим шумом всё вокруг себя, дипломаты вели себя сосредоточенно-важно, словно они составляли из себя какую-то конференцию, а не пользовались минутами выпавшего на их долю отдыха.

– Нет, господа, что бы вы ни говорили, а в Китае чувствуется что-то такое совершенно небывалое! – говорил пожилой краснощёкий м-р Раулинссон, лондонский негоциант, представитель своей фирмы в Пекине. – Я могу считаться здесь старожилом и думаю, что хорошо знаю китайцев. Почему-то они мне кажутся чересчур подозрительными.

– Что-то особенное замечаете вы, почтенный сэр? – спросил у него коротенький толстенький Макс Миллер, немец, тоже немало живший в Китае. – Я не вижу в поведении наших желтолицых друзей ничего особенного. Они приветливы, вежливы, тихи, как и всегда.

– Не скажите: всё это – маска!

– Но почему вы так думаете?

– Меня прежде всего поражает необыкновенная солидарность между маньчжурами и китайцами.

– Что же тут особенного?

– Очень много! Маньчжуры всегда свысока относились к китайцам, считая их людьми ниже себя; если у них явилась солидарность – заметьте, солидарность победителей и побеждённых, – стало быть, есть общие, дорогие для тех и других, ин тересы…

– Всё это легко может быть! Люди живут столько времени вместе, что этим интересам и немудрено появиться, и даже очень уже давно.

– Однако прежде этого не было… Потом, то в одном, то в другом дворце с тех пор, как избран наследник престола, происходят какие-то тайные совещания. И это чуть не каждый день, вечер, я хотел сказать. Обратите также внимание на то, что к Пекину ежедневно стягиваются отборные татарские войска, и главнокомандующий ими, этот ужасный Дун-Фу-Сян, стал одним из первых друзей отца престолонаследника – принца Туана!..^[20]

– Опять это объясняется очень просто. Туан, этот поэт-мыслитель, очень умный человек и ищет опоры на всякий случай для своей будущей династии.

– Может быть, может быть! Только если мотивы этого сближения иные?

– Какие именно?..

– Ну, хотя бы… как вам это сказать? Хотя бы избавление Китая от влияния белых дьяволов… Вам известно ведь, что этим милым прозвищем наши желтолицые друзья-хозяева величают всех нас без исключения…

– Этого никогда не может быть! – пылко воскликнул один из французов, внимательно прислушивавшийся к разговору Миллера и Раулинссона. – Да, никогда не может быть!

– Почему вы так думаете? – улыбаясь, спросил Раулинссон.

– Китайцы все поголовно – трусы, это прежде всего…

– Не скажите…

– Это общеизвестно…

– Не забудьте, однако, что в массе китайского народа множество монголов, а уж кого-кого, а их в трусости заподозрить никак нельзя… Потом, заметьте себе, что китайцев вообще масса. Они в состоянии подавить врагов если не храбростью, то своей численностью…

– И это ничего не значит! Европейские пушки разредят эту вашу массу, а штыки европейских солдат докончат всё остальное… в этом не может быть сомнения.

¹ Подлинное имя столь прославившегося за последнее время этого китайского патриота Дуань-Ван, но мы будем здесь называть его уже установившимся за ним среди европейцев именем Туана.

Почтенный англичанин покачал головой и только что хотел ответить своему пылкому оппоненту, как в группе молодёжи раздались громкие восклицания:

– Смотрите, смотрите, что это с ними!

Здания посольств и дома европейцев, поселившихся в Пекине, находились в Маньчжурском городе, в той его части, которая отделяла дворец от Китайского города. Как и все в Китае, европейцы жили вполне обособленно, контактируя с китайцами исключительно через свою китайскую прислугу. Со стены европейский квартал казался прелестным уголком, утопавшим в зелени садов. Но сейчас же рядом с ним картина резко менялась. По соседству с европейским посёлком раскинут был целый монгольский лагерь, состоявший из войлочных палаток. Обыкновенно тут жили торговцы, снабжавшие Пекин бараниной и дичью, но с некоторого времени характер населения лагеря резко изменился. Появились совершенно новые люди – все сравнительно молодые, сильные, здоровые и, как казалось, жившие в Пекине без всякого дела. Они ярко выделялись в массе остального населения, может быть, благодаря своему особенному костюму. Каждый из этих людей носил на голове красную повязку и был поверх одежды опоясан крест-накрест по груди или талии красным же шнурком, которым были также обвиты и их ноги. Их грудь всегда была увешана множеством вещиц, почитавшихся среди китайцев талисманами. Очень часто они проделывали какие-то таинственные упражнения, похожие на упражнения европейских акробатов, и теперь собравшаяся на крепостной стене европейская молодёжь имела возможность наблюдать одно из них.

На тщательно выровненной и утрамбованной площадке стояли в ряд человек 10–15, обратясь лицами на юго-восток. Перед каждым из них в некотором отдалении был воткнут прямо в землю горевший ярким пламенем смоляной факел. Все эти люди, раскачиваясь из стороны в сторону, произносили нараспев какие-то слова, в которых очень часто упоминалось имя китайского бога войны Гуань-лоо-э. Всё это продолжалось довольно долго и, наконец, стало наскучивать европейцам.

– Что это они делают? Вероятно, это какой-нибудь религиозный обряд, мистер Джемс? – спросила Лена у своего почтенного кавалера.

Учёный не замедлил с ответом.

– О, вы не ошиблись, мадемуазель Елена! – воскликнул он, и в голосе его послышался восторг. – Эти прекрасные люди – члены сообщества «И-хо-туан» – добровольного ополчения, как они себя называют, или «боксёры», как мы называем их. Они, повторяю, прекрасные, безобидные люди, не делающие никому зла и, скорее, приносящие населению пользу.

Слышавший эти слова мрачный полковник Шива при восторженном заявлении мистера Джемса как-то странно улыбнулся.

– Что же они проделывают? – спросила теперь уже Варвара Алексеевна. – Глядите, они жгут какие-то бумажки.

– В этом и заключается весь молитвенный обряд этих людей. Они думают, что их моления богу войны делают их неуязвимыми. Право же, от того, что они думают так, никому вреда нет, и не будем смеяться над верой этих простых людей.

– А зачем им быть неуязвимыми? – шутливо спросила Лена.

– Большая часть их служит проводниками караванов и охраняет их от разбойников, а этого добра в Китае не занимать.

– Только и всего?

– Да, только…

– Я думала, что цель их другая… Право, всегда кажется, где видишь подобные обряды, что здесь не одна только прозаическая сторона… Это скучно! Немножко поэзии никогда не мешает.

– Если вы останетесь в Пекине, m-lle, – вмешался угрюмо молчавший дотоле Шива, – то будете иметь случай познакомиться очень близко с этими людьми.

– Да? Вы думаете, полковник?

– Уверен…

– У них будет возможность испытать на деле, действительны их заклинания или нет! – вставил замечание один из молодых людей, прислушивавшийся к разговору.

– Как так? На чём? – быстро спросила его Елена Васильевна.

– Не знаю, чьё сердце не было бы уязвлено вами, вашими глазами! – последовал сопровождаемый поклоном ответ.

Лена рассмеялась.

– Глядите-ка, они теперь проделывают что-то совсем новое.

Действительно, часть боксёров, после сожжения молитвенных бумажек, сложив как-то по-особенному руки, стали на четвереньки, и каждый из них принялся делать туловищем качательные движения из стороны в сторону. На стене не спускали с них глаз, ожидая, что будет далее. Появились бинокли, в которые можно было разглядеть всю сцену в малейших подробностях. На боксёров то и дело «накатывал дух». С ними делались судороги, подобно эпилептическим. Время от времени кто-нибудь из них падал в корчах на землю и начинал биться в жестоком нервном припадке. Потом, словно его толкнули, он вскакивал на ноги и начинал неистово размахивать руками и кричать. На губах этих несчастных показывалась пена, глаза наливались кровью и выкатывались из орбит – вблизи на них страшно было бы смотреть.

До находившихся на стене ясно доносились их неистовые крики:

– Тиау-тие-тау! Па-хсиен-кан!^[21] – кричали одни из них.

– Чин-чие хой-куей-хдо-лун-чуан!^[22] – вторили им другие.

И громче всех остальных раздавался крик:

– И-кай-куей цысцы-счьян-ша-чин!^[23]

– Шен-чу-чуан!^[24] – вырывалось из глоток, когда призыв к убийству смолкал.

– Профессор, вы слышите? – спросил Шива у Джемса, указывая на беснующихся боксёров.

– Слышу! Что же вы тут находите дурного?

– Вы понимаете их?

– Конечно!

Шива чуть заметно пожал плечами.

– Тогда я уже не знаю, что и сказать вам, – холодно произнёс он.

– Полноте, дорогой полковник! – с убеждением ответил ему Джемс, заметивший его телодвижение. – С того времени, как вам, японцам, не удалось кончить свою войну с Китаем, как вам хотелось, везде и во всём вы видите ужасы. Ну, кричат они; что же из этого? Мало ли где кричат!.. От крика, право, очень далеко до дела.

Шива смотрел угрюмо, ничего не отвечая на эти слова. О, он-то знал, что означало происходившее перед их глазами! Не в интересах его родины было сейчас осведомлять европейцев. Японец давно уже был готов ко всему, но ни одним словом не обмолвился о том, что ежедневно доносили ему рассыпанные по всему Пекину его шпионы.

Он молчал, а его редких намёков никто не хотел понимать.

Загорался со всех концов дом, его же обитатели спокойно давали распространиться пламени, не ударяя пальца о палец до прибытия пожарной команды.

Роковое ослепление!