5. Игры Дракона

Китайцы – большие любители всякого рода зрелищ, в особенности театральных процессий, для которых у них существует даже особый класс актёров. Одно из излюбленных китайцами зрелищ – ден-лунь-цзе, фонарный пра зд ник, и игры дракона.

Первый даже и для европейцев представляется чрезвычайно интересным зрелищем, притом редким, потому что обыкновенно приурочивается к одному какому-нибудь определённому времени. Состоит он из большой иллюминации, сжигания потешных огней и процессий.

В этом празднике особенное внимание европейцев привлекают так называемые китайские тени. Для них употребляются фонари с особенной отделкой, с очень изящной и замечательной причудливостью своих узоров. Внутри такого фонаря вставлены небольшие фигурки, которые от естественного притока воздуха приходят в круговое движение и дают своё движущееся отражение на стенке фонаря, сделанной из промасленной бумаги. Это-то и есть знаменитые китайские тени, на которые когда-то была сильная мода в Европе. Если глядеть издали, то фигурки кажутся быстро меняющими своё положение, они, словно живые, быстро пробегают мимо зрителя, сменяясь одна другой. Получается очень эффектное и вполне оригинальное зрелище, которым, пока оно в новинку, можно даже залюбоваться не на шутку.

Игры дракона состоят в следующем. На воротах дома вывешивается большой красный фонарь, который, по мысли устроителей празднества, должен изображать солнце. По обе стороны фонаря прикрепляются два дракона с маленькими фонарями в пасти у каждого из них. К драконам проведены верёвочки, приводящие их в движение; когда дёргают за них, то драконы будто бросаются на фонарь-солнце, стараясь поглотить его. В темноте эти движения представляются очень красивыми. Чудовища, словно живые, набрасываются на солнце, отпрыгивают назад, снова кидаются к нему. Маленькие фонарики имеют вид пламени, исходящего из их отверстых пастей. Людей, управляющих движениями драконов, не видно. При этом кругом пускают ракеты, жгут взрывающиеся при зажигании и разбрасывающие вокруг тысячи искр составы. Всё это сопровождается оглушительными звуками трещоток, боем барабанов, ударами в медные трубы и тарелки. Всюду весёлое оживление, гомон, смех, общее довольство.

Обыкновенно этот праздник приурочивается к зимнему солнцевовороту и является как бы проводами старухи-зимы, напоминая собою древнеславянские игрища по этому же поводу.

Но иногда игры дракона устраиваются профессиональными китайскими актёрами, путешествующими с целью давать представления по городам и сёлам страны Неба.

Это развлечение носит другой характер и с появлением европейцев стало устраиваться довольно часто, так как белые варвары были не скупы на чохи^[19], а получить чохи одинаково приятно как от своих, так и от чужестранцев.

Труппа актёров, прибывших в Порт-Артур, состояла из двух десятков рослых парней, взобравшихся на ходули и поэтому высоко поднимавшихся над головами зрителей. Актёры были одеты женщинами, солдатами, чиновниками и крестьянами. Костюмы их были далеко не замысловатые. Одни были в длинных белых балахонах, другие в японских солдатских куртках, третьи в женских одеждах. Надо быть справедливыми, китайцы – замечательные гримёры, и загримированного женщиной парня очень трудно отличить от китайской прекрасной половины рода человеческого.

Все они были искуснейшие ходоки на высоких ходулях. С замечательной ловкостью они проделывали на них всевозможные головоломные штуки, возбуждая своим оригинальным искусством искренний восторг среди неприхотливой публики, состоявшей из китайцев-простолюдинов, портовых рабочих, солдат и казаков. Искусники делали ловкие прыжки, ложились на землю, бегали наперегонки друг с другом, но «гвоздь» их представления был вовсе не в упражнении на ходулях.

Разве могут китайцы когда-либо обойтись без своего излюбленного дракона?

Он и теперь более всего привлекал внимание китайских зрителей.

Кукла дракона – это необходимая принадлежность каждой бродячей труппы китайских актёров.

Чудовище искусно сделано из материи и укреплено на длинных палках, которые поддерживают 10–15 человек, приводя вместе с этим куклу в движение. Кукла же громадная – 10–15 футов, не меньше. Внутри куклы помещены зажжённые фонари. Такие же фонари, но меньших размеров, вставлены в голову куклы и заменяют глаза, а фонарь побольше, помещённый в пасти, изображает собою пламя, которым, по верованиям китайцев, дышит чудовище. Дополняет дракона красный шар-фонарь, который опять-таки знаменует собой солнце.

Когда Зинченко, расставшись со старым Юнь-Ань-О, пришёл на базарную площадь, труппа отдыхала, готовясь в то же время к новому представлению. Площадь была вся запружена народом, среди которого было немало русских солдат, пехотинцев, казаков, матросов, собравшихся посмотреть на невиданное и редкое вообще зрелище. И русские, и китайцы стояли перемешавшись друг с другом. В этой разнородной толпе не было заметно никаких следов натянутости или малейшего недовольства. Китайцы нисколько не стеснялись солдат, те, в свою очередь, не чинились перед ними. Словом, это были люди, которых собрало здесь вместе общее чувство – любопытство.

Зинченко скоро отыскал в толпе знакомых, стал с ними, и сейчас же посыпались добродушные, безобидные шутки, на которые так способен русский воин.

– Ну-ка, посмотрим на ихнего биса! – говорил приземистый пехотинец, приподнимаясь на цыпочки, чтобы поближе через головы рассмотреть куклу дракона, пока что лежавшую на земле.

– Смотри, круподёр, глаза не просмотри! Оставь их для службы маленько! – отозвался Зинченко. – Куда тебя слепого?

Кругом засмеялись. Пехотинец огрызнулся, но в это время актёры зашевелились, и все в толпе умолкли.

– Начинают! – пронеслось вокруг. – Смотри-ка, никак они хоровод затеяли?

В самом деле, все участники представления взялись за руки и стали вокруг своего дракона. Раздались медленные, тянущиеся звуки рожков. Под эту музыку танцоры, притопывая, начали водить хоровод. Дракон лежал смирно, потом стал сперва пошевеливать то одной, то другой лапой (внутри его был скрыт один из актёров), потом поднял голову и отчаянно затряс ею. Темп музыки ускорился. Хоровод задвигался всё быстрее и быстрее, танцоры затянули заунывную песню. Чудовище, лежавшее на земле, мало-помалу начало просыпаться. Сначала оно ворочалось с боку на бок, потом вдруг поднялось на ноги. В это время перед ним появился красный фонарь – солнце. Это привело дракона в страшную ярость. Он стал кидаться на фонарь, сперва довольно спокойно и уверенно. Фонарь отодвигали, попытки дракона были безуспешны. Тогда он вдруг поднялся над толпой, весь светясь внутренними фонарями и резко выделяясь в наступившем сумраке ночи своими огненно-красными глазами и пастью. Шёпот одобрения пробежал по рядам зрителей. Благодаря скрытым приспособлениям дракон казался парящим в воздухе. С возрастающей яростью и проворством он начал гоняться за красным шаром, извиваясь всеми своими кольцами. Шар-солнце продолжал ускользать от него. Дракон свирепел. Он то взлетал, размахивая своим кольцом и трепеща громадным туловищем, то припадал к земле, расстилаясь по ней во всю свою длину. Хоровод кружился между тем со всё возрастающей и возрастающей скоростью, музыка ускоряла также свой темп, пение перешло в оглушительный крик. Зрители стояли как очарованные. Зрение их, восприняв необыкновенные эффекты, притупилось. Неумолкаемая какофония всяких звуков привела вместе с тем людей в состояние, близкое к гипнотическому. Русским солдатам казалось, что они присутствуют на шабаше ведьм, – так необычайно было для них всё происходившее перед их глазами. Музыка и пение начали стихать, но не сразу, а постепенно. Хоровод уже не кружился с прежней быстротой. Дракон также замедлял свои движения, чудовище устало… Ещё минута-другая, и он неподвижно распластался на земле, а прямо над ним, как бы торжествуя свою победу, появилось красное солнце-фонарь…

– Ах, волк те заешь! Важно! – раздалось восклицание рядом с Зинченко.

Он оглянулся. Это восторгался приземистый пехотинец. На лице его отражалось нескрываемое удовольствие.

– Надо им чоху пожертвовать! – решил солдатик и полез в карман за связкой этих монет.

Зинченко хотел было опять подтрунить над ним, но чьё-то прикосновение к его плечу остановило его.

Позади стояла Уинг-Ти.

Девушка тяжело дышала – грудь её так и вздымалась при каждом вздохе. Она быстро шла и запыхалась. Сперва она даже и слова не могла вымолвить.

Лицо казака при виде маленькой китаянки озарила довольная улыбка.

– А, красоточка, спасибо, что пришла! С делом или на своего беса посмотреть?

– Русский, ты можешь… беги, скорей беги отсюда! – залепетала она. – Спасайся, если тебе дорога твоя жизнь…

– Чего ты? – искренно удивился Зинченко. – Куда бежать?

– Беги… куда не знаю… все бегите… Я не хочу вашей смерти… Он перебьёт всех… всех до одного…

– Ты, девка, рехнулась, что ли? Всем бежать! Ишь, что выдумала!.. Зачем?

– Там, у нас в фанзе, посланник Дракона… Он пришёл к верным… Горе, горе мне, вам!

Уинг-Ти зарыдала. Около китаянки и казака уже собралась толпа любопытствующих солдат.

– Разогорчил, значит, чем разлапушку! – ввернул своё слово тот пехотинец, над которым подтрунивал казак. – Ишь как плачет-то, рекой разливается.

– Пойдём! Что у вас там такое? – решил Зинченко, сообразивший, что в семье его китайского друга случилось что-то не совсем обычное.

– Нет… Не ходи!.. Прошу тебя, не ходи! – тихим шёпотом говорила Уинг-Ти.

– Ан пойду! Там я у твоего батьки грамотку одну оставил, так вот за ней пойду, пусть отдаст, старый пёс! А ты, девушка, братьев сыщи, я их здесь, кажись, видел… – и, не обращая более внимания на китаянку, Зинченко быстро зашагал по базарной улице.

Уинг-Ти рыдала, звала его назад, но он делал вид, что ничего не слышит, и только ускорял шаги.

Девушка кинулась догонять его.

– Ишь ты, ведь и взаправду любовь – не картошка, – пустил ей вдогонку пехотинец. – Стыд девка позабыла… Эх! Видно, бабы везде одни и те же… что у нас в Рассее, то и в Китае.

Уинг-Ти однако не догнала Зинченко. Он скрылся из вида в узких переулках городка в то самое время, когда китаянка была совсем близко уже к нему. Она бежала, ничего не видя в своём отчаянии перед собой, и вдруг со всего размаха наскочила на шедшего ей навстречу человека.

С лёгким криком испуга она отпрянула назад и взглянула на встретившегося. Это был пехотный офицер, молодой, статный. Уинг-Ти знала его. Не раз она носила в порт овощи с небольшого огорода отца и там часто встречала этого молодого человека, весело шутившего с нею. Знала девушка, что русские его зовут Николаем Ивановичем, а от солдат на базаре слыхала и его фамилию – Шатов.

Теперь, увидав Шатова, она сразу решилась на безумный, как ей показалось, поступок.

– Николай Иванович, – ломая язык и коверкая слова, заговорила она, – ты – офицер, ты всё можешь… Прошу тебя…

Шатов тоже узнал китаянку.