В солнечный день

Отраден солнца яркий свет, он душу оживляет.

Старинное стихотворение

Что за чудный летний день!

Право, давным-давно уже не выдавалось такого денька на суровом севере. Над Ильменем вечно небо хмурится, бродят по нему грозные тучи, каждый миг буря зареветь готова, гром – загрохотать, молния – засверкать.

А тут…

С выси поднебесной ярко, радостно веселое солнышко смотрит. Рассылает оно свои лучи по поднебесью, заливает светом своим веселым, радостным и поля, и дубравы, и Волхов старый.

Кто бы мог подумать, что с течением времени не только человек, но и сама мать-природа меняется. И заметно меняется. Многими фактами доказано, что тысячу с небольшим лет назад на севере нашей необъятной матушки-России климат не таков был, каков он теперь.

В самом деле, в те времена глубокой древности, когда начинается это повествование, климат России был совсем другой. Пока дикие, непроходимые леса покрывали собой всю среднюю и южную полосу от севера до востока, климат южной России был куда благостнее нынешнего. На севере же России и в средней полосе между лесами и болотами было значительно холоднее, чем теперь.

Да что древние времена! Еще в XVII веке виноград зрел в Киеве под открытым небом, а в южной России и представить себе никто из ее обитателей не мог таких холодов, которые свирепствуют там в настоящее время.

Теперь климат нашей матушки-России уравнялся. На юге стало холоднее, на севере теплее. Прежде не то было. Оттого-то так и радуется народ приильменский веселому солнечному деньку. Редки они, деньки-то такие.

Особенно веселятся в роду приильменского старейшины Володислава, занявшего место над самым Новгородом, на левом берегу Ильменя, вблизи Перыни-холма, где стоял, возвышаясь над озером и сушей, гигантский идол грозного славянского бога Перуна-громовержца.

Могуч и богат этот род Володиславов. Немногие роды приильменские сравняются с ним в могуществе, богатстве и многолюдьи. Сколько у него пушных одних товаров заготовлено к проезду людей урманских – видимо-невидимо! Мехов у него и довольствия разного, на самом деле, обилие такое, какое другим родам и во сне не снилось.

Не только богат и могуч, но и самостоятелен род Володиславов. Ни от кого не зависит он. Даже к пятинам Ново-города не приписан, а уж на что этот последний усилился после того, как перенесли его со старого городища на левый берег да стали в него съезжаться и весь, и меря, и кривичи, и мужи торговые из далекой Скандинавии, направляясь из-за бурного моря славянского Нево по великому пути своему в далекую и пышную Византию.

Родовой старейшина Володислав никого не боится, а с ним никого не страшатся и его родичи.

Вот и теперь поет, играет родовая молодежь, собравшись на лугу за своим селеньем. Молодежь и тысячу лет тому назад была молодежью, даже, пожалуй, еще лучшею, чем теперь. Искренности в ней было больше, чувства не притупились еще, а о «нервах», без которых теперь никто «обойтись не может», и понятия не имели. Оттого-то всем так и отрадно, всем так и весело. Слышен искренний веселый смех – смех здоровый, раскатистый, видны раскрасневшиеся от удовольствия лица, а нет-нет порой зальется, зазвенит и рассыплется звонкою трелью веселая песня.

А солнышко ласково, приветно смотрит на развеселившихся под его лучами молодцов и девиц-красавиц.

Даже старики выползли и греют на солнце свои старые кости. Сам Володислав с ними. Степенно, серьезно ведет он беседу, а сам нет-нет да и кинет любовный взгляд в сторону веселящейся молодежи, где с другими резвятся, поют и хоровод водят его дети.

– Слышал ты? – говорит Володиславу седой с выветрившимся лицом старик. – Есть из Ново-города вести, да такие, что очень позадуматься приходится.

– О Гостомысле ты?

– О нем, о посаднике новгородском.

– Больно мудрит он, да солеварам с Варяжского мирволит.

– Так ведь у них племянник его, Избор, старшинствует.

– Из-за него и поблажает! Как бы от этих солеваров беды всему Приильменью не было. Большую они силу собирают.

– Много их за море уходит, да не мало и остается. Гостомысл с ними такую силу заберет, что весь Ильмень должен Ново-городу будет кланяться.

– И то уже слухи идут об этом. Беда с нашими варягами да и только!

Немало споров возбуждено было по поводу этого названия «варяг». Одни толкователи видели в нем какое-то отдельное племя, другие под этим названием подразумевали вообще наемного воина без различия национальности, третьи же настаивают, что «варяг» – слово русское, корень которого сохранился до настоящего времени в слове «предварять». Вообще же, по мнению последних, название «варяг» означало человека смелого, предприимчивого.

Наконец, есть указания на производность слова «варяг» от корня «вар» – «варить». Есть данные, по которым можно заключить, что у славян ильменских были свои собственные варяги. Так назывались отщепенцы и изгнанники разных славянских родов, поселившиеся на берегах впадающей в Ильмень речки Варяжки и занимавшиеся там солеварением. Многие из них уходили за Нево к скандинавам и поступали там в дружины викингов, сохраняя, однако, свое славянское наименование. С течением времени у скандинавов так стали называться вообще пришельцы, и так образовались варяжские дружины на скандинавском Севере. Очень может быть, что к общему названию для отличия одних пришельцев от других, то есть для различия их по национальностям, прибавлялось еще какое-нибудь особое прозвище, и так образовались в Скандинавии варяго-россы, иначе говоря, выходцы с Руси – с Ильменя, которые потом были призваны для устроения порядка на Ильмени, так легко укоренившиеся там благодаря своему славянскому происхождению.

Мы отвлеклись несколько от нашего повествования, но, на наш взгляд, подобное толкование спорного слова объясняет многое, и его мы примем в дальнейшем.

Теперь возвратимся к той беседе, которую вел со стариками Володислав.

– Слышал я, отец Витимир, слышал я все это, – отвечал говорившему старцу старейшина. – Что-то затевает Гостомысл.

– Не без этого. Недаром они всех созывают на вече: и из родов приильменских, и весь, и мерю, и кривичей. Что-то надумал он?

– Мудр Гостомысл и любит он родину свою, все свои помыслы направляет на счастье ее.

– Да вот, мудр он и разумен. А только не славянщину он любит.

– Что же?

– Новгород свой. Прирожденный новгородец, он об одном только Ново-городе и думает.

Новгород всегда был бельмом на глазу у всех приильменских славян. Разговор от Гостомысла и намерений мудрого посадника перешел к этой столице северной славянщины.

– Ох, посмотрите, не сносить нам от него, от Ново-города, своей головы, – толковали оживленно старики. – Нельзя ему такой силы давать.

– Чего там! Много нас ведь на Ильмене. Да и не один Новгород срублен мужиками славянскими. Забыли, что ли, кроме Ново-города, Киев, Смоленск, Чернигов есть, а кто из них сильнее?

Долго еще продолжался спор между стариками на эту тему.

Первая искра

Русь сильна единодержавною властью.

Историческая фраза

С особенным почтением все в кругу, не исключая и Володислава, слушали древнего, высохшего от пережитых лет старика.

Это был Радбор, самый старый человек в роде Володислава. Долго жили тогда люди: никто из родичей не знал, сколько ему лет. Все, даже старики, помнили его седым и сгорбленным.

Несмотря на ветхость и древность, память Радбор сохранил прекрасно. Он живо помнил старину и любил рассказывать про нее. Как только выдавался теплый денек, выползал Радбор на солнышко подставлять свое высохшее тело под ласковые лучи его, грелся и нежился, а вокруг него в это время собирались родичи, знавшие, что у Радбора всегда есть в запасе интересные рассказы про старину седую.

Так и теперь, когда повелась общая беседа, взоры всех обратились на Радбора. Все ждали, что он скажет, и всем интересно было знать, каково будет его мнение об ожидающихся событиях.

Когда в беседу вмешался Радбор, спор шел о могуществе славян.

– Сколько нас по лицу земли рассеялось! – горячился разговаривавший до того с Володиславом старик Витимир. – Разве по одному только Ильменю сидят роды наши? Куда ни пойди от моря Варяжского и до Сурожского, и до Хвалынского морей, везде однородцы наши есть, всюду гомон славянский слышишь, везде одним богам кланяются.

– Так, так! Верно говорят! Много нас, сильны мы, – послышались одобрительные восклицания. – Что и говорить! Вот наши города хотя бы взять! Чем не велик наш Новгород? Во всех странах, за всеми морями известен.

– Именно, везде известен! Мало, что ли, «гостей» с разных стран сюда собирается!

– А Киев-то!

– И Киев тоже! Родной он Новгороду.

– Да один ли Киев да Новгород в славянщине? А Изборск у кривичей, а Смоленск? Сильнее-то народа славянского нет нигде!

– Сильны мы, очень сильны! Что и говорить! – раздался слабый, дрожащий голос. – А всякий нас и обидит, и под пяту, коли захочет, положить может.

Это говорил Радбор.

Все в кругу с любопытством обратились в его сторону.

– Что же, отец? – послышались спешные вопросы. – Скажи нам, почему это так?

– Да, отец, объясни нам, научи нас! Многое ты на своем веку повидал, мудрость твоя известна всему Ильменю, так поведай нам, почему ты говоришь, что при всей силе нашей слабы мы и всякий, кто ни захочет, покорить нас может.

– Нас вот на Ильмени никто не покорял.

– Так на то вы и ильменские! Сюда, на Ильмень, и птица не всякая залетает, и зверь не всякий заходит, кто же вас сюда в полон брать придет? Разбежитесь по дубравам – и нет вас. А вот кто посильнее, придут и заберут всех, и данью обложат всех вас – все роды.

– Так мы прогоним их!

– Что ж, что прогоните! Сегодня прогнали, а завтра они опять придут и опять завладеют вами. А потому, что слабы вы, даже и на Ильмени, как все остальные.

Радбор, видимо, устал и остановился, чтобы перевести дыхание.

– Вот живем мы, а как, в самом деле, живем-то? – снова заговорил он. – Правда, много нас на земле живет, и все мы по одному говорим и одним богам кланяемся, а только беда наша в том, что нет согласия между нами никакого. Не живут в мире постоянном не только племена, но и роды даже. Всегда между нами бой смертельный идет. Древляне с окольных полян, что по Днепру живут, обижают, вятичи до радимичей идут, дреговичи кривичей воюют, и всегда где-нибудь бой идет, кровь льется. И какая кровь-то? Братская! Ведь и древляне, и бужане, и полочане, и дреговичи, и лутичи, и мы, ильменские, – все родные братья, все от одного корня происходим, а вот от раздоров этих и беды на нас разные идут.

Старик снова остановился.

Его слушали с затаенным дыханием, так как правдивость его слов была очевидна.

– Какие же беды, отец? – послышался робкий вопрос. – Вот хотя бы с дулебами…

– Что с дулебами? Расскажи!

– Давно уже это было, а память все еще свежа.

– Расскажи, расскажи, отец, что случилось в старинные времена с дулебами, мы же послушаем, да поучимся. Опыт разуму учит!

– Слушайте же, если знать хотите. Пусть рассказ мой в прок идет. Жили дулебы на истоках своего Немана, жили тихо, смирно, по зверя в леса ходили, рыбу ловили, никого они не трогали, только их самих иногда древляне дикие обижали. Братья-то Кий, Щек и Хорив только что с Дуная пришли и на днепровских горах у полян сели. Никто и подумать не мог тогда, что будет здесь город великий и нашему Ново-городу равный. Это он уже потом, спустя много-много времени, так вырос.

– А расскажи отец, как Киев-город построился, – раздался чей-то вопрос.

– Киев-то? Да много слышал я о Киеве разного. Чему и верить, не знаю. Каждый о Киеве по-своему толкует.

– А вот ты сейчас нам рассказал, что братья с Дуная пришли.

– Говорили мне так, когда я был в землях полянских. Пришли три брата из далеких стран, что за Дунаем-рекой лежат, пришли они с дружиною сильной и осели на высотах приднепровских, благо поляне их добром пустили и боем на них не пошли. А осели они здесь с тем, чтобы с людей торговых, которые за Русское море в Византию ходили, дань собирать. Место-то там удобное – обе стороны с гор далеко вдаль видно, кто чуть на Днепре появился, сейчас видно, а снизу если кто пойдет, так пороги там, иначе, как волоком, и идти нельзя. Так и начали жить на высотах днепровских три брата с сестрой своей Лыбедью, а с их старшего брата по имени и городок Киевом прозван был.

– А городок-то как основался?

– Известно как! Братья тоже ведь не одни пришли – была с ними и дружина. Как осели они, сейчас к ним и от полян кое-кто присоединился. Вот и городок.

– А по-другому как рассказывают об его основании?

– По другому-то? А говорят, будто Кий, брат из трех старший, просто перевозчиком был. Перевозил через реку, кому это нужно было, с берега на другой – около этого и кормился, а народу тут переходило много, так много, что братьям и не справиться было. Люди задерживались, подолгу оставались тут, ну и чтоб время не терять, кто товары при себе имел, за торг принялся, а тут мужи свейские, кто из варяг в греки шли, тоже приставать начали, менять там, что у кого было, и пришлось осесть у ворот днепровских, осели и зажились, сперва селенье устроилось, а потом и город огородили.

– Ты бы, отец, про дулебов-то нам досказал, – вернул один из слушателей старика на прежнюю тему.

– Да, про дулебов! Вот ведь они, бедные, какую беду вынесли.

– Какую, отец, какую? – раздались голоса.

– Пришли к ним мужи обрские, пришли с оружием и стали воевать дулебов; те народ мирный, не ратный, не могли против них силы выставить, и победили их обры. А были они телом великие и умом гордые.

– Что же, данью обложили их обры?

– Данью одной, это ничего еще было бы. Не в первый раз племенам славянским дань платить, привыкли они к этому. А обры всячески надругались над покоренными. Вот тут и пострадали роды дулебские!

– Мучили их обры?

– И это бывало. А больше всего надругались. Вместо коней и волов они были у них!

Общий крик негодования прервал Радбора. Лица слушателей побледнели, глаза засверкали. Сказалось родственное племенное чувство. Ведь дулебы, как бы далеко они ни жили от Ильменя, но все-таки они, как выразился Радбор, были братьями им. Всякая обида, нанесенная им, гулко отдавалась во всех сердцах славянских! Текшая во всех славянских жилах одна кровь брала свое. Ссорясь и воюя между собой постоянно, славяне никогда этого не забывали, и при всякой дурной вести из славянских племен они готовы были кинуться за них на врага, но, увы, не было между ними объединяющего начала, единой власти, которой так сильна стала матушка-Россия в более поздние времена.

– Как куда нужно поехать обрину, – продолжал свой рассказ старый Радбор, – сейчас приказывает он запрячь в телегу свою не волов и не коней, а жен славянских, садится сам, так и едет!

– И возили? – послышался вопрос.

– Повезешь! Трех-четырех впрягали проклятые обрины.

– А мужи дулебские что же?

– Слабы они были. Где же им одним на обров пойти, а древляне, им соседние, по своим лесам рассеялись. Поди, лови их там.

– Как же избавились от обрского ига они?