Глава 5
Воспитание

– Как может быть, что на этих островах вообще никто не живет?! – бушевал и не верил Иванов. – Видел я вашу Хлябь, видел материк. Дерьмо планета. Дерьмо материк. Тут же лучше! Во, гляди, какая красота! Сознайся: врешь ведь, а?

Примитивный разум всегда основывается на здравом смысле. Мол, люди всегда ищут местечко получше, так почему же архипелаг не населен? Быть такого не может!

– Я побывал на всех островах, – убеждал Эрвин. – На самом северном когда-то был полигон, теперь там все насквозь проржавело. Людей нет. Людей здесь вообще нет, только мы. Скажу больше: других людей здесь и не будет.

– Врешь ведь…

– Больше пятидесяти лет назад группа геофизиков на службе правительства доказала геологическую нестабильность этой островной гряды, – ленивым голосом просвещал Эрвин. – Будут большие катаклизмы, цепная реакция вулканических извержений и мощных землетрясений. Когда – никто не знает, может, в следующем столетии, может, завтра. Одно извержение я сам видел. Думал – начинается… Правительство не только не намерено осваивать Счастливые острова, но даже собирается мало-помалу эвакуировать прибрежные поселки. Точнее, собиралось при прежнем президенте; теперь – не знаю. Когда жахнет, тут не останется ничего живого. Возможна волна, этакое болотное цунами. Никто не знает, на что это будет похоже, но лучше бы этого не видеть. Впрочем, тут и без волны проблем хватит… Некоторые острова, если не все, погрузятся в море. На что годится такой архипелаг? Только служить приманкой для приговоренных к изгнанию, чтобы они шли на восток, а не слонялись у кордона, заставляя охрану тратить время на их отстрел… Понятно?

Иванов ему надоел, но тут уж ничего нельзя было поделать. Целую неделю он то бушевал, то ныл, то вновь принимался упрашивать Эрвина приняться за постройку плота. Плот ему, как же… Эрвин скрыл главную причину своего отказа. Вообще-то шанс достичь на плоту материкового мыса не был нулевым, он даже был довольно заметным, и если что смущало, так это напарник. Все это уже было – полынья, переправа на плавучем острове, голод и безделье, которое подчас хуже голода… Валентин был тряпкой, его долго можно было держать в повиновении простым давлением, но и он не выдержал. Иванов столь же глуп, но менее зависим, он впадет в буйство раньше. Просто от ничегонеделания. И тогда течение уж точно пронесет плот мимо мыса, потому что одному не справиться…

Нет. Только болото. Следовало лишь добиться, чтобы инициатива исходила от Иванова. Как раз выдалось несколько погожих деньков подряд. Эрвин напоказ купался в полосе прибоя, с деланым удовольствием загорал на теплых скалах и каждый день изобретал новые способы готовить жаркое. Много спал или делал вид, что спит. С увлечением чинил одежду и обувь. Ну просто человек, смирившийся с отшельничеством и даже в нем нашедший приятные стороны!.. Он отлично видел, что раздражает Иванова.

Однажды приснился кошмар: Эрвин находился на неведомой планете в неведомом городе, наполненном миллионами людей, каждый из которых рассчитывал свои действия точнее, чем он. Разумеется, он тут же попал впросак, затем был облапошен и, проснувшись, обрадовался, что в яви все иначе. Со снами Эрвин ничего не мог поделать.

– Ну а зимой тут как, не холодно? – спрашивал Иванов, и Эрвин понимал, что он спрашивает на всякий случай. – Не мерзнешь?

– Один раз снег шел, но недолго, – припомнил Эрвин. – Можно спать и у костра. Настоящих зим тут не бывает, разве что далеко на севере…

– Слышь, Густав… А за что тебя приговорили?

– За то, что хорошо считаю.

– Не понял.

– Чего тут не понять? Лучше расскажи, что там делается на Большой земле. Прай все еще у власти?

– Прай? Кто это?

– Ну, ты и собеседник… Президент Хляби!

– А-а… – протянул Иванов. – Вроде да. Да какая мне разница, кто тут у вас президент! Я с президентом веду дела, что ли?

– Логично. – Эрвин подбросил еще дровишек в костер и перевернул жарящуюся на палке тушку «зайца». Если это тупоумное животное – не «заяц», а Иванов – не слыхало об Алоизе Прае, то где уж ему знать об Эрвине Канне! Тем лучше. – Полагаю, о судьбе Сукхадарьяна ты тоже ничего не слыхал?

– Кто он, этот твой Дарьян?

– Неважно… А ты чего насвинячил перед шалашом? Приберись.

– Когда захочу, тогда и приберусь, – был ответ.

– Правильно. Только так и надо. Но захочешь ты прямо сейчас. Веришь?

Иванов посмотрел на Эрвина, подумал и угрюмо кивнул.

С этого дня Эрвин шпынял его за малейшую небрежность. Заставил перестроить шалаш и сменить подстилку. Из-за брошенной в кусты кости случилась короткая драка. Эрвин отделался ссадиной на скуле, а сбитый с ног Иванов запросил пощады, ощутив кожей шеи холод обсидианового ножа.

– Не делай больше так, – душевно посоветовал ему Эрвин. – Меня многие пытались убить. Куда тебе до них. Уж поверь, я знаю.

– И где они? – просипел отпущенный с миром Иванов.

– Почти все умерли. Один жив.

Прошло больше времени, чем рассчитывал Эрвин, прежде чем Иванов вернулся к теме:

– И кто он, тот, который жив?

– Какая теперь разница? – пожал плечами Эрвин. – Он на материке.

– Неужели не хочешь посчитаться с гадом?

Не нужно было быть большим психологом, чтобы понять: Иванов охотнее назвал бы гадом Эрвина.

– Хочу или не хочу – тебя не касается. Сгоняй-ка за водой, да и дровишек заодно принеси. А не нравятся мои порядки – седлай бревно и плыви на соседний остров.

Но Иванов не хотел на соседний остров. Он хотел на Большую землю.

Правда, еще недостаточно хотел.

Эрвин стал избегать разговоров. Он охотился, готовил еду, увлеченно мездрил и дубил «заячьи» шкурки, кроил себе новые мокасины и вообще имел вид хозяйственного домоседа. Сумасшествие больше не грозило ему, а некоторое отупение вполне вписывалось в образ.

– Ты странный, – сказал однажды Иванов. – Сколько, говоришь, времени ты провел тут один? Другой бы на твоем месте весь на словесный понос изошел, а ты молчишь. Поболтать с тобой невозможно.

– Зачем и о чем? – осведомился Эрвин.

– Да так, – Иванов несколько растерялся, – о всяком. Да хоть бы и ни о чем – все равно удовольствие.

– Ни о чем лучше молчать.

Каждый день Эрвин ходил к болоту. Удушенные газом «зайцы» и крылатая тварь исчезли, но язычник больше не появлялся. Не появлялось и новых надписей на песке. Когда Иванов осторожно выразился в том смысле, что готов попытаться дойти до материка по болоту, Эрвин взял его на экскурсию, прихватив с собой бич. Все четыре луны сияли в небе бледными серпиками, начинался прилив, и болото ползло на сушу. Иванов прошел по зыбуну шагов пятьдесят, прежде чем провалился по пояс и забарахтался с воплями о помощи. Эрвин вытянул его и довел до острова, у самого берега искрошив бичом в лапшу очень кстати выскользнувшую из зыбуна небольшую змею. Первая экскурсия прошла успешно: Иванов перепугался, но не настолько, чтобы смириться, а как раз в той степени, чтобы отнестись к болоту с уважением.

– Мокроступы на ноги, – раз, – внушал Эрвин. – Плюс несколько пар в запас. Чем больше, тем лучше. Длинный шест – два. Есть еще много нужных мелочей, в Саргассовом болоте ни одна мелочь не бывает лишней, но эти две – основные. Твой вес – главная проблема. Будем сгонять.

– Начнем прямо завтра?

– Прямо сегодня. Ну-ка бери ноги в руки и бегом на ту гору.

Иванов повиновался беспрекословно – видно, рад был, что Эрвин поддается.

До темноты Эрвин гонял его на гору еще трижды; погнал бы и в четвертый раз, но у Иванова уже заплетались ноги, а глаза лезли прочь из орбит. Не хватало еще, чтобы он покалечился на спуске… Зато на следующий день Эрвин загонял Иванова так, что у того не осталось сил даже поужинать – завалился в шалаш и тут же захрапел с присвистом.

Утром Эрвин растолкал его ни свет ни заря.

– Поднимайся. На гору – марш! Два раза до завтрака.

Иванов вылез из шалаша со стенаниями, перешедшими в проклятия.

– Мышцы болят? – участливо осведомился Эрвин.

– А то не болят, что ли?

– Это еще не боль. Бегом на гору.

В качестве завтрака Иванов получил горсть ягод и сколько угодно воды, в то время как Эрвин уписывал холодную «зайчатину». Затем отправились в «кругосветку», обойдя остров по периметру. Эрвин шел быстро и привалов не делал. Иванов бурчал, но старался не отставать. Перед обедом Эрвин снова и снова гонял его на гору и обратно. И на обед Иванов получил те же ягоды.

– Давай еще, – кивнул Эрвин в сторону горы, когда последняя ягода канула в ивановский желудок.

– Погоди… Я не отдохнул…

– Если тебе надо отдыхать, то тебе не надо на Большую землю. Либо – либо.

Иванов, кряхтя, подчинился. На сей раз Эрвин побежал трусцой рядом с ним, в начале подъема стремительно ушел вперед и, не сильно запыхавшись, был на вершине задолго до грузного напарника.

– Дней через десять еще раз попробуем. Если сумеешь не отстать от меня, толк, может, и будет.

– Через десять дне-е-ей?! – возопил Иванов.

– Я слишком щедр, – вслух укорил себя Эрвин и даже головой покачал. – Куда тебе через десять. Живот болтается, по коленям бьет. Через двадцать.

К вечеру Иванов едва передвигался и с трудом сжевал маленький кусочек мяса, предложенный ему Эрвином сверх скудной порции ягод. Ночью Эрвина будили вопли и проклятия: Иванов то и дело выскакивал из шалаша и плясал, борясь с судорогой икроножных мышц. Утром Эрвин вновь погнал его на гору.

– Не хитрить! Увижу, что перешел на шаг, – сбегаешь туда и обратно лишних три раза.

С каждым днем Иванов все больше превращался в отупевшее животное. Тропа к вершине горы, когда-то едва заметная, теперь резко выделялась на зеленом фоне. Эрвин удвоил бдительность: от животных с человеческим мозгом рано или поздно жди беды.

На шестой день тренировок Иванов споткнулся на спуске, покатился кубарем и сильно рассадил колено. Эрвин помог ему добраться до минеральных ванн.

– Отмокай, отдыхай. Ты неплохо поработал.

Он лгал. Кой черт неплохо! Но разве можно требовать невозможного?

Все равно пора было сделать паузу: еще день-два – и спортсмен набросился бы на своего тренера с первым подвернувшимся под руку камнем.

Минеральные ванны, горячая целебная грязь и некоторое увеличение рациона пошли болящему на пользу: опухоль на колене спала. На третий день Иванов уже передвигался самостоятельно, хоть и прихрамывал.

– Завтра продолжим, – сказал ему Эрвин.

– Ты чего? – обиделся Иванов. – Нога же болит!

– Потерпишь.

– Издеваешься, да?

– Издеваться над тобой болото будет, да и надо мной тоже. Учти, лето кончается, скоро погода начнет портиться. Станет довольно прохладно, а мы к тому же пойдем на север. Конечно, холод можно и потерпеть, это наименьшая наша проблема, но зачем добавлять малую проблему к большой?

– Что еще за большая проблема? Трясина?

– Зверье, – сказал Эрвин. – От донных моллюсков до хищных грибов. С некоторыми видами я знаком, а некоторых еще и в глаза не видел. Что ты знаешь о мускулозубых?

– Как?..

– Мускулозубые, – повторил Эрвин. – Один скелет и одно чучело есть в столичном зоомузее. Болотные хищники, перепонки на пальцах. Челюсти длинные, зубы острые, как бритва, и сходятся-расходятся наподобие ножниц. Могут отстричь тебе ползадницы, прежде чем ты почувствуешь боль.

– Но тебе они не попадались?

– Нет. Они водятся севернее. Вроде бы. Сведения не очень точны, но я склонен им верить.

– Тогда, может, пойдем на юг?

– Там свои проблемы. Вообще чем теплее, тем больше в природе экологических ниш для всякого зверья и тем меньше наши шансы. Предпочитаю северный маршрут.

Иванов понурился и некоторое время скверно ругался. Немного успокоившись, спросил:

– А что самое худшее на болоте?

– Усталость. Она накапливается, и ты перестаешь замечать опасность, устаешь поминутно бояться… и болото это терпит. До тех пор, пока тебе не покажется, что ты дойдешь. Тогда оно наносит удар. Если мимо – нанесет второй. Только обычно оно не промахивается.

– Ты так говоришь, как будто болото – живое существо, – хмыкнул Иванов.

– Я этого не сказал, – молвил Эрвин, помедлив с ответом. – Скорее нет, чем да, хотя, по правде говоря, это никому не известно. Но тебе лучше считать его живым хотя бы из психологических соображений, понятно?

– Нет.

– Потом поймешь. Молиться умеешь?

– Да.

– Это хорошо. Некоторым помогает.

– Тебе помогло?

– Мне не надо.

Назавтра Эрвин, погнав Иванова на гору, занялся снаряжением. Свой шест он нашел еще вполне пригодным, а для напарника выстрогал другой, потратив на это больше времени, чем думал. Остаток дня ушел на обработку обсидиана – следовало вооружить напарника хоть чем-нибудь. Вечером Эрвин наведался к песчаному пляжику у болота.

Пусто. Добыв трех «зайцев» и наскоро ободрав тушки, Эрвин положил их на прежнее место и крупно начертал на песке: «Кто ты?» Шкурки унес для поделок. Иванов ныл и держался за колено.

– Сколько раз поднялся на гору? – грозно спросил Эрвин.

– Пять…

– Не надо мне врать, я же предупреждал. Не дошло?

– Ну, три…

– Точнее, два. С завтрашнего дня начнем бегать вместе. И в гору, и с горы, и вокруг острова.

– Подгонять меня будешь? – окрысился Иванов.

– Обязательно. Дрыном. Специально для тебя найду дрын с колючками. А кроме того, мне тоже надо тренироваться. Заплыл я тут жирком…

– Ха! Каким же ты был раньше?

– Каким был, таким уже не буду, – отрезал Эрвин. – А буду жилистым, невкусным – и живым.

По-видимому, именно последнее слово подействовало на Иванова как надо: три дня подряд он стонал, рычал, ругался, отплевывался, обливался потом, но бегал в гору и с горы как заведенный. Дрын получил отставку и полетел в кусты.