– Кто бы говорил о невинных. Ты убил не меньше сотни человек сегодня ночью, когда кинул их с лопатами и топорами на вооружённых дружинников. Ты убил и сжег заживо пятерых в БТР, а еще – ты ведь не запарился о тех, кто жил на улице и не откликнулся на твой призыв мочить меня. Они сгорели в своих домах, сметенные волной пылающего бензина. И ты об этом даже не думал. Ты сжег минимум пятерых матерей и дочерей, взрывая мой БТР. И как, ощущаешь хоть что-то? Ничего ты не ощущаешь, ты делал это для дела. Вот и я тоже. В клинике была зараза. От нее нет лекарств. Точка. Все там должны были умереть, диагностика не работает. Твои жена и дочь были мертвы, и убил их тот идиот, который притащил в больницу больного D-чумой, этот ваш добренький пилюлькин, мать его, главврач. Так что хочешь меня убивать – убивай, только вот не надо про невинных, сука. Ты просто хочешь мести и все.

Решимость убивать никуда не делась, но его слова заставили меня посмотреть и на оборотную сторону монеты – я ничем не лучше этого гада. Или нет? Да, жертвы были, но ради того, чтобы остановить эту мразь и его прихлебателей. Потому что такие, как он, должны быть мертвы. Он виновен, и все его слова – это просто способ меня запутать, заставить чувствовать себя причастным к убийствам.

Простой смерти ему не видать, я придумаю что-то более эффективное.

Проверив его систему открытия брони – не сработает, заклинена намертво, – я похромал из этой лаборатории, чтобы найти Игана. Нужно разобраться с той дрянью, о которой он говорил – заморозить или сжечь, что там поможет… И мне нужен какой-нибудь бензин. Я залью его внутрь доспехов и подожгу, наслаждаясь тем, как эта сволочь умрет той же смертью, что устроил моим девочкам.

 Передвижение для меня было настоящей пыткой, и спасала только мечта о том, что я сделаю с Кэноном. Лаборатория, в которую направился Иган, была мне неизвестна, но найти труда не составило: мой напарник оставил четкий кровавый след. Идти пришлось слишком далеко для моего нынешнего состояния, до самого конца коридора, но я все же дохромал. Вот только дверь была плотно заперта, и на мой стук поначалу никакой реакции не последовало. Я решительно забарабанил по ней еще сильнее, и тогда ожил динамик над дверью, заговоривший голосом моего товарища.

– Шамаил, немедленно уходи. Я не открою двери, но это ненадолго. Аккума в комплексе от силы на полчаса работы, а потом все… по протоколу в экстренной ситуации двери обычной гражданской лаборатории открываются для эвакуации сотрудников… Это конец любому живому существу как минимум тут, на этом этаже. Капсула с водорослью… она не герметична. И я уже точно поражен. Я попытаюсь за оставшееся у меня время найти способ что-то сделать, но мне будет куда проще, если ты прямо сейчас возьмешь ноги в руки и убежишь отсюда.

– Погоди, – велел я, выдыхая. Дорога далась тяжело, и мысли все еще были заняты нашим противником. – Я не прикончил Кэнона, просто полностью обездвижил. Он там, в соседнем отсеке…

– Значит, он сдохнет крайне медленно и болезненно, – перебил Иган. – Не беспокойся уже о нем, беги отсюда. Иначе я отдам команду на блокировку уровня, и ты останешься здесь со мной, умирать.

Пару мгновений я обдумывал его слова, и информация все же дошла до мозга. Тварь умрет, медленно и мучительно – пусть и не в огне, но меня устроит. Других причин задерживаться не было, разве что…

– Хорошо, я уйду. Ты уверен, что я не могу помочь тебе?

Вместо ответа он сделал односторонне прозрачное стекло полностью прозрачным, и я не смог сдержать вскрик. Та половина лица, где была рана – уже не была человеческой плотью, она покрылась зеленой коркой, и прямо у меня на глазах расползалась по его лицу, заползая в рот. Рука, которую он поранил, тоже. И в самом помещении высилось минимум два зеленых холмика, с которых медленно поднимался зеленоватый дымок. Видимо, так выглядели споры.

– Беги, дружище. А когда убежишь и доберёшься до города, пригоняй сюда чертовы бетономешалки и закупорьте наглухо вход в эту базу. И под страхом очень плохой смерти – не позволяйте сюда приближаться.

Я просто кивнул ему в ответ и побежал – откуда только взялись силы. Боги, я никогда еще в жизни так не бегал, особенно учитывая, что одна нога у меня едва работала, и любые движения причиняли дикую боль. Тем не менее, я сумел одолеть коридор, лестницу, на ходу кивнул разорванному пополам парню – он был мертв, но мы все же были знакомы, и хотелось попрощаться хотя бы так. До входа оставалась едва ли пара шагом, когда свет в помещениях стал тусклым-тусклым, а еще через пару мгновений погас. Судя по всему, электроника отключилась. А следом за ней отключились и дверные замки, в том числе и на этом этаже. Я увидел, как двери распахиваются, и представил, что то же самое происходит и внизу, и как зеленый дымок медленно вылетает наружу, попадая, в том числе, на ублюдка в силовой броне. Эти мстительные мысли придали сил, и я сумел доковылять до входа.

Снаружи мало что изменилось, разве что броневик уже не полыхал, а чадил, распространяя отвратительную смесь запахов паленой проводки, пластика и горелого мяса с жиром. Удивительно, но Игорь все еще был жив. Из аптечки одного из солдат, выброшенных взрывом – он добыл присыпку-коагулятор, и сейчас сидел, привалившись к борту нашего пикапа. Я помог ему перебраться в кабину, и мы поехали в город со всей возможной скоростью.

Как и просил Иган, на следующий день мы с максимальными предосторожностями загнали к зданию двенадцать бетономешалок, и запечатали вход громадной бетонной пробкой. Пару машин оставили стоять на вечном приколе, закрывая собой въезд, и написали на них запрещающие вход надписи. И на этом, как мне казалось, история завершилась. Горожане единогласно выбрали меня мэром, и мы начали учиться сложному процессу жизни в условиях нехватки всего. Опытные поля неподалеку от бывшей Пущи давали некоторое количество зерна, в окрестных болотах и озерах были съедобные коренья и рыба, хоть и немного. На всех выживших это были крохи, но что поделать. Лучше так, чем никак. Часть людей пыталась охотиться, благо, в холмах неподалеку от города были крупные животные. Но сколько может добыть один такой стрелок? Ну, пять туш, десять максимум. На оставшиеся в живых почти одиннадцать тысяч людей это капля в море. Да, рядом были и другие выжившие городки, но просто так никто не планировал делиться той же пищей, а на обмен… а на обмен жителям моего города предложить было нечего.

Что вполне логично, из города начался массовый исход. И тут то мы узнали новую и печальную истину – никто нигде нас не ждет. С момента дня D прошло уже полгода, и никаких центров спасения никто не держал, крупные города, не пострадавшие от эпидемии, закрылись в своих границах, не пуская подозрительных чужаков, а мелким было не до принятия беженцев – у них хватало своих ртов. Плюс к этому расцветал бандитизм, и уже появились первые работорговцы и рабовладельцы.

До второго года с момента катастрофы в городе осталось дай бог пять тысяч человек. Кто-то умер, кто-то попытался сбежать, кого-то похитили набирающие силу рейдерские банды. Все сильнее ощущался дефицит боеприпасов, и скоро нам предстояло перейти на арбалеты, луки и копья. Спас всех нас случай. И торчок по имени Золтан. Золтан не только сумел выжить, Золтан сумел выжить, продолжая откуда-то брать зелье для своей пагубной страсти. Как выяснилось позже, этот торчок в самом начале апокалипсиса добрался до аптечного склада и запас себе огромную кучу сырья для производства простейшей наркоты. Но спустя полтора года у него все практически вышло, поэтому под предлогом охоты этот человек шлялся везде по округе, выискивая дикорастущую мету или что-то из ее аналогов – источник природных алкалоидов.

Так вот. В своих поисках Золтан забрел на территорию бывших опытных полей Пущи, расположенных совсем близко к стенам станции. Формально, туда было вообще запрещено ходить, но к тому моменту уже всем было абсолютно все равно. Никто кроме меня не видел, что происходило внутри, да и я сам постарался вытеснить из головы воспоминания, хватало и иных забот. Золтан же своим природным чутьем торчка нашел возле задней стены небольшое поле. На поле росло много чего, но его внимание тут же привлекли десять кустиков, крайне похожих на знакомую ему мету. Небольшие отличия были, но ему в том состоянии было все равно. Сорвав половину, он устремился к себе домой.

Там его и нашли в состоянии глубокой нирваны и заодно гипогликемической комы. Он бахался новой дурью, пока не вырубился. Как установили чуть позже из рассказов соседей, он не выходил из состояния эйфории не менее двух недель.  А в его доме по стене змеилась целая лоза, с подозрительно напоминающими мету листьями.

Что и говорить, идея пришла спонтанно. Новый мир – новые правила, не так ли? Мы проанализировали состав и выяснили, что эта дрянь круче, чем почти любая дурь, но при этом не разрушает организм. Кроме мозгов, по крайней мере, Золтану она их спекла. А еще эта дрянь прекрасно растет на человеческом помете, вымахивая за пару недель на метр и более. Так родился план спасения, может, не слишком высокоморальный, но в нашей ситуации выбирать не приходилось. В обмен на фазис – так мы назвали новый наркотик – нам поставляли и продукты, и деньги. Так что наши люди сумели создать неплохие запасы, прежде чем на планету пришла Долгая Ночь (примечание – Долгой Ночью жители Эртаны называют ядерную зиму, наступившую после массового применения ядерного оружия чинами на их собственном континенте. Пыль от взрывов закрыла солнце на долгие четыре года, вызвав массовую гибель животного мира и страшнейшие изменения климата). К тому же, как оказалось, не только фазис, но и некоторые другие, ранее невиданные, растения вполне неплохо плодились возле той самой базы. Пальмы, выживавшие при морозах в минус шестьдесят градусов и дававшие скудные, но плоды. Некое подобие картофеля, сумевшее адаптироваться у нас к росту в условиях теплиц и искусственного света… В общем, после Долгой Ночи нас осталось почти три тысячи, и поверьте – это было достижение.

Вот только кое-что не давало мне покоя. Я ведь обходил весь этот комплекс по кругу, и никаких посадок растений там не было. Откуда они взялись? Неужели происходит утечка? Было бы неплохо вновь объявить район запретным, но я опасался, что люди под угрозой голода просто пристрелят меня, запрети я им собирать растения, спасавшие всем жизни. Тем более пальмы и лианы после возвращения солнца принялись разрастаться вокруг с невероятной скоростью, заполонив все пространство вокруг базы. Вносить с запретные территории пришлось бы слишком большой участок.

Только я знал, что внутри таится смерть; лишь вопрос времени, когда она просочится наружу. Внимательный осмотр показал, что грунтовые воды подмыли второй уровень базы, и бетон там по неизвестной причине размягчен. Неизвестной всем, кроме меня: еще жива была память о том, как рассыпалась моя одежда, как на полу отпечатались следы ботинок, хотя они были практически сухими. Та самая дрянь, что убила броню Кэнона и половину моих волос, и ногтей на руках, отлично расслаивала бетонный пол, а значит, потихоньку источила третий уровень, и вышла на второй. Подозреваю, что обеспечивая себе доступ к воде… Но проходил месяц за месяцем, и ничего не происходило. Я уже понадеялся, что все будет нормально, как внезапно начали пропадать люди.

Сначала это был один человек, он ушел в Пущу – и не вернулся, ни в тот день, ни на следующий. Отправленный на поиски отряд – не нашел ничего. Он просто шел, а потом – исчез. Мы напряглись, но выслать следующий поисковый отряд не решились. Пока мы решали, что делать, пропал еще один, на болотах. В отличие от первого, этот пропал вместе с лодкой, так что следов не нашли вообще.

Дальше число пропаж стало расти, и я запретил выход из города меньше, чем по трое. Догадываетесь, что было дальше? Стали пропадать тройки. Но, в конце концов, одному человеку удалось выжить и сбежать, и он поведал нам страшное. На их тройку напали странные люди не люди, скорее, мутанты. С растущими из тел ветвями, и без глаз. Но в одном из нападавших он узнал первого пропавшего, тот носил очень приметные брюки из кожи, покрытые замысловатыми узорами. Брюки мутанта точно были те же. Парень, сумевший сбежать, был тяжело ранен. А уже через пару часов я точно понимал, что время у нас закончилось. Края ран покрылись крайне знакомой зеленой плесенью, и она спешно распространялась. Его дом был по моему приказу заколочен. А всех, кто мог повлиять на решение о походах в пущу, я позвал к окну и показал им процесс. Крики умирающего раздавались часа два, потом он затих, хоть и был еще жив – видимо, плесень поглотила нервный центр в мозгу. Еще часов через шесть на месте умершего высился зеленый холмик, уже испускающий из себя плесневые споры. Мы сожгли этот дом. И плесень погибла, она ведь живой организм, а живое не переносит нагрева до такой степени.

Все то время, что мы торговали, я скупал везде, где мог, запасы гербицидов. И вот сейчас предложил людям немедленно собраться и залить гербицидом всю площадь базы. У нас есть несколько пальм, и запас фазиса, мы проживем.            К сожалению, большинство проголосовало просто за осторожность и вооруженность отрядов собирателей. Люди не были готовы к уничтожению источника пропитания и благосостояния города, и я не могу их винить: мы только начали отходить от шести лет голода и нужды.

       С тех пор мы так и живем. Оказалось, что фазис надо регулярно обновлять, кусты не живут больше трех-четырех лет, как правило, два. Пальмы в городе в одночасье перестали плодоносить, и теперь мясные орехи мы добываем только в Пуще. Мы бы попробовали собирательство корней и рыбалку, но плесень мгновенно проникла и туда, уничтожив все живое. Тогда было решено осушить болота, и теперь мы имеем что имеем – взвесь спор, поднимающуюся при любой попытке пройти, и два выхода из города, которые легко перекрывать.

Есть и преимущества. Гектор угробил в Пуще пару тысяч своих мутантов и занес плесень в другие отряды, но не критично. Они справились, но с тех пор действует негласный приказ для его армии –  в пустоши не ходить. Парочку его атак мы отбили с помощью запасов оружия и редчайшего по удобству расположения для войны. Сейчас, после третьего за месяц нападения, у меня осталось не более пятисот человек, большая часть из которых сейчас на укрепрайоне. И парочка старых артиллерийских систем. Для всего остального нет боеприпасов. Совсем нет транспорта. И непонятно, что мне делать в сложившихся обстоятельствах. Так что да, я очень рад вам, господа. Вы прибыли как раз вовремя, чтобы нас спасти.

       Мэр, наконец, замолчал, видно было, что он устал и от эмоций, и от длины этой речи. Шутка ли, мужик вещал без перерыва час, практически не сбиваясь и только иногда перекуривая.

       А мне надо было всерьез подумать. Никакой армии тут нет. И их самих скоро поглотит армия Гектора. Плацдарм? Да нафига он нам в таком месте, откуда и свалить то не выйдет.

       И тут сраная система решила мне подгадить по-крупному.

Новое задание. Найдите решение проблемы города Тарент. Награда – верность Тарента вам лично, предмет для поиска четвертого элемента сета Рокатански. При отказе – потеря статуса Воин Дорог, враждебное отношение Тарента, провал квеста сбор вещей Рокатански.

От ругани я удержался с трудом. Сраное геройское везение. То есть я обязан спасть этого лоха теперь просто так, бесплатно? Хотя…. Тут не сказано, что надо спасать, тут сказано “решить проблему”. А проблем у города две: лаборатория с монстрами и плесенью и Гектор. И если Гектора я убью в любом случае, но не скоро, то разнести очередной бункер – не великая сложность. Не думаю, что местные травяные монстры смогут что-то сделать с экзоброней и боевыми роботами. Загерметизируем снарягу и пройдемся, выжжем все тут. Спустимся на нижний уровень, зальем все гербицидами, а потом закачаем туда бензинчику и спалим нахрен.

Глава 3

Так, а что даст мне верность Тарента? Ага. А по этому поводу тут наконец-то есть пояснение.

“Личная верность вам означает, что город навсегда запишет вас в герои, вне зависимости от ваших дальнейших поступков – ваша репутация никогда не опустится ниже нейтральной, вы можете размещать в городе воинский контингент, вы можете назначить точку возрождения, вы можете баллотироваться в мэры, вы можете покупать недвижимость”.

Ну, из всего списка прямо-таки важной вещью является точка возрождения. Остальное, конечно, приятно, в особенности невозможность провала репутации – особенно в свете истории с эдвансерами, все еще беспокоящей временами мою совесть.

– Что ж, уважаемый Шамаил, – наконец ответил я. – Мы поможем вам, по крайней мере, сначала с одной проблемой. У нашего отряда есть снаряжение, предназначенное для проникновения в зараженные места. Нам понадобится от вас кое-какая помощь – детальная карта местности, насколько это вообще возможно, пара грузовиков для транспортировки гербицида к базе, и, если есть, два огнемета. Ах да. Полагаю, что грузовик бензина тоже не является великой проблемой для вашего города?

И тут я понял, что Шамаилу идеально подошло бы отчество “Израилевич”. Этот еврей торговался со мной, он прибеднялся и унижался, он рассказывал о том, как тяжела жизнь и какие риски ждут его, если мы случайно прольем гербициды и бензин не туда или нас уничтожат на пути, ведь тогда может не хватить гербицида на обработку берегов и зараза проникнет дальше. А уж в их стеснённых условиях огнеметы – великая ценность, и за их продажу его вздернут на крыльце мэрии. В итоге вся его риторика сводилась к “дайте грошей, иначе не отдам”.

Но я тоже вошел в раж, поэтому мы с ним торговались не меньше получаса. В итоге я отдал этому крохобору двадцать тысяч кредов за сраный бензовоз, еще пять за заполнение его смесью бензина с маслом, и по десятке за каждый грузовик с гербицидной смесью, с условием выплаты мне обратно пяти, если я верну оба грузовика в целости. А за древние РПО с меня содрали по сороковнику, как за современную модель. Есть у меня подозрение, что ни в какой фонд города эти денежки не пойдут, а осядут на кармане у предприимчивого мэра, этакой подушкой безопасности при эвакуации. Ладно, пусть сам со своей совестью разбирается.

Однако кое-что коробило. В своем рассказе господин Шамаил не учел одной мелочи: ложь я чувствовал с лету, а в рассказе ее было достаточно. Нет, в той части истории, которая касалась Кэнона, он врал совсем немного, в пределах допустимого для старой истории. Но вот когда пошел рассказ про лабораторию и беды города – вранья было не меньше половины. Что-то в этой истории очень нечисто, но вот что? Не знаю, тут может быть и просто выгораживание самого себя, причем не перед нами, а перед своей совестью. Может, что-то важное… Но ведь не скажет, падла. Ну, доберемся до лаборатории – разберемся, что ж такого скрывает наш не очень уважаемый мэр-скряга.