Почему расстались
^(песня)

 
Сильный и бессильный,
Винный и безвинный,
Словно в кинофильме
«Восемь с половиной»,
Забываю вещи,
Забываю даты –
Вспоминаю женщин,
Что любил когда-то.
 
 
Вспоминаю нежность
Их объятий сонных
В городах заснеженных,
В горницах тесовых.
В тёплую Японию
Улетали стаи…
Помню всё – не помню,
Почему расстались.
 
 
Вспоминаю зримо
Декораций тени,
Бледную от грима
Девочку на сцене,
Балаган запойный
Песенных ристалищ.
Помню всё – не помню,
Почему расстались.
 
 
Тех домов обои,
Где под воскресенье
Я от ссор с собою
Находил спасенье.
Засыпали поздно,
Поздно просыпались.
Помню всё – не помню,
Почему расстались.
 
 
Странно, очень странно
Мы с любимой жили:
Как чужие страны,
Комнаты чужие.
Обстановку комнат
Помню до детали,
Помню всё – не помню,
Почему расстались.
 
 
Век устроен строго:
Счастье до утра лишь.
Ты меня в дорогу
Снова собираешь.
Не печалься, полно,
Видишь – снег растаял…
Одного не вспомню –
Почему расстались.
 

1972

Вспоминая Фейхтвангера
^(песня)

 
По-весеннему солнышко греет
На вокзалах больших городов.
Из Германии едут евреи
В середине тридцатых годов.
Поезд звонко и весело мчится
По стране безмятежной и чистой,
В воды доброго старого Рейна
Смотрят путники благоговейно.
 
 
Соплеменники, кто помудрее,
Удивляются шумно: «Куда вы?
Процветали извечно евреи
Под защитой разумной державы.
Ах, старинная кёльнская площадь!
Ах, саксонские светлые рощи!
Без земли мы не можем немецкой, –
Нам в иных государствах – не место!»
 
 
Жизнь людская – билет в лотерее,
Предсказанья – не стоят трудов.
Из Германии едут евреи
В середине тридцатых годов.
От Германии, родины милой,
Покидая родные могилы,
Уезжают евреи в печали.
Их друзья – пожимают плечами.
 

1973

Пролив Сангар
^(песня)

Анне Наль

 
Бьёт волна – за ударом удар.
Чайки крик одинокий несётся.
Мы уходим проливом Сангар
За Страну восходящего солнца.
Всходит солнце – зелёный кружок,
Берег узкий на западе тает.
…А у нас на Фонтанке снежок,
А у нас на Арбате светает…
 
 
За кормою кружится вода.
В эту воду, как в память, глядим мы.
И любимые мной города
Превращаются в город единый.
Тихий смех позабывшийся твой
Снова слышу, как слышал когда-то,
Белой ночью над тёмной Невой,
Тёмной ночью над белым Арбатом.
 
 
Бьёт волна – за ударом удар.
Чайки крик одинокий несётся.
Мы уходим проливом Сангар
За Страну восходящего солнца.
И в часы, когда ветер ночной
Нас уносит по волнам горбатым,
Всё мне снится мой город родной,
Где встречаются Невский с Арбатом.
 

1973, научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», Тихий океан

Арбатские старушки
^(песня)

 
Ах, как у времени нашего норов суров!
Дня не пройдёт, чтоб какой-нибудь дом не разрушить.
Скоро не будет арбатских зелёных дворов,
Скоро не будет арбатских весёлых старушек.
 
 
Ах, как стремительно мы убегаем вперёд, –
Что нам теперь деревянных домишек обломки?
Что доживает, само постепенно умрёт.
То, что само не умрёт, доломают потомки.
 
 
Годы уходят, состаримся скоро и мы, –
Смена идёт нам, асфальтом на смену брусчатке, –
Дети скрипящей и снежной арбатской зимы,
Дети исчезнувшей ныне Собачьей площадки.
 
 
Буду некстати теперь вспоминать перед сном
Солнечный мир тишины переулков, в которых
Не уважают газету и свой гастроном
И уважают соседей, собак и актёров.
 
 
Будет глаза мои радовать липовый цвет,
Будут кругом улыбаться забытые лица.
Нет разрушенья в помине, и времени нет,
Да и войны никакой, говорят, не случится.
 
 
Ах, как у времени норов сегодня суров!
Дня не пройдёт, чтобы что-нибудь в нас не разрушить.
Скоро не будет арбатских зелёных дворов,
Скоро не будет арбатских весёлых старушек.
 

1974

Годовщина прорыва блокады

 
Мне эта дата всех иных
Важнее годовщин,
Поминки всех моих родных –
И женщин, и мужчин.
Там снова тлеет, как больной,
Коптилки фитилёк,
И репродуктор жестяной
Отсчитывает срок.
Я становлюсь, как в давний год,
К дневному шуму глух,
Когда из булочной плывёт
Парного хлеба дух.
Сказать не смею ничего
Про эти времена.
Нет мира детства моего, –
Тогда была война.
 

1974

«Шалея от отчаянного страха…»

 
Александру Кушнеру
Шалея от отчаянного страха,
Непримиримой правдою горя,
Юродивый на шее рвал рубаху
И обличал на площади царя.
В стране, живущей среди войн и сыска,
Где кто берёт на горло, тот и нов,
Так родилась в поэзии российской
Преславная плеяда крикунов.
Но слуховое впечатленье ложно.
Поэзия не факел, а свеча,
И слишком долго верить невозможно
Поэтам, поучающим крича.
Извечно время – слушатель великий.
Столетие проходит или два,
И в памяти людской стихают крики
И оживают тихие слова.
 

1974

Царское Село
^(песня)

 
Давай поедем в Царское Село,
Где птичьих новоселий переклички.
Нам в прошлое попасть не тяжело, –
Всего лишь полчаса на электричке.
Там статуи, почувствовав тепло,
Очнулись вновь в любовном давнем бреде.
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!
 
 
Не крашенные за зиму дворцы,
Не стриженные за зиму деревья.
Какие мы с тобою молодцы,
Что бросили ненужные кочевья!
В каком краю тебе бы ни везло,
Без детства своего ты всюду беден, –
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!
 
 
В зелёном и нетающем дыму
От дел своих сегодняшних проснуться,
К утраченному миру своему
Руками осторожно прикоснуться…
Ну, кто сказал: воспоминанья – зло? –
Оставим эти глупости соседям!
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!
 
 
Орут грачи весёлые вокруг,
И станет неожиданно понятно,
Что кончился недолгой жизни круг
И время поворачивать обратно:
Увидеть льда зеркальное стекло
И небо над ветвями цвета меди, –
Давай поедем в Царское Село,
Давай поедем!
 

1974, научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», Тихий океан

Памятник в Пятигорске
^(песня)

 
Продаёт фотограф снимки,
О горах толкует гид.
На Эльбрус, не видный в дымке,
Молча Лермонтов глядит.
Зеленеют склонов кручи,
Уходя под облака.
Как посмели вы, поручик,
Не доехать до полка?
 
 
Бронза греется на солнце.
Спят равнины зыбким сном.
Стриж стремительный несётся
Над пехотным галуном.
Долг вам воинский поручен, –
Проскакав полтыщи вёрст,
Как посмели вы, поручик,
Повернуть на Пятигорск?
 
 
Пикники и пьянки в гроте,
Женщин томные глаза…
Ваше место – в вашей роте,
Где военная гроза.
Там от дыма небо серо,
Скачут всадники, звеня.
Недостойно офицера
Уклоняться от огня.
 
 
Ах, оставьте скуку тыла
И картёжную игру!
Зря зовёт вас друг Мартынов
Завтра в гости ввечеру.
На курорте вы не житель, –
В деле было бы верней.
Прикажите, прикажите
Поутру седлать коней!
 

1974

День Победы

 
Подобье чёрно-белого экрана –
Скупая ленинградская природа.
По улице проходят ветераны,
Становится их меньше год от года.
Сияет медь. Открыты окна в доме.
По мостовой идут они, едины,
И сверху мне видны, как на ладони,
Их ордена и сгорбленные спины.
С годами всё трудней их марш короткий,
И слёзы неожиданные душат
От их нетвёрдой старческой походки,
От песен их, что разрывают душу.
И взвода не набрать им в каждой роте.
Пусть снято затемненье в Ленинграде,
Они одни пожизненно – на фронте,
Они одни пожизненно – в осаде.
И в мае, раз в году, по крайней мере,
Приходится им снова, как когда-то,
Подсчитывать растущие потери,
Держаться до последнего солдата.
 

1974

Кратер Узон

 
Узона марсианские цвета,
Где булькают таинственные глины,
Где неподвижен свет, и тени длинны,
И чаша неба алым налита.
Косяк гусей, прижившихся в тепле,
Стараюсь ненароком не спугнуть я.
Здесь киноварь рождается во мгле,
Кровавя почву смертоносной ртутью.
Земли новорождённой вид суров:
Здесь пузыри вскипают неустанно
И гейзеры взлетают, как фонтаны,
Над спинами коричневых китов.
Здесь понимаешь: сроки коротки
И ненадёжна наша твердь земная,
Где словно льды плывут материки
И рушатся, друг друга подминая.
И мы живём подобием игры,
Ведя подсчёт минутным нашим славам,
На тоненькой пластиночке коры,
Над медленно клубящимся расплавом.
 

1974, Камчатка

Дворы-колодцы

 
Дворы-колодцы детства моего,
Я вижу их из года в год всё ближе.
На них ложился отблеск солнца рыжий,
Над ними выли голоса тревог.
Слетал в них сверху нежный пух зимы,
Осколки били проходящим градом.
Здесь жили кошки, голуби и мы –
Болезненные дети Ленинграда.
Нас век делил на мёртвых и живых.
В сугробах у ворот лежала Мойка,
И не было отходов пищевых
В углу двора, где быть должна помойка.
Но март звенел капелью дождевой,
Дымилась у камней земля сырая.
Мы прорастали бледною травой
Меж лабиринтов дровяных сараев.
И плесень зацветала на стене,
И облака всходили жёлтой пеной,
И патефон в распахнутом окне
Хрипел словами песни довоенной.
Дворы-колодцы, давнее жильё,
Мне в вас теперь до старости глядеться,
Чтобы увидеть собственное детство –
Былое отражение своё.
 

1974

Остров Маккуори

 
В пространстве ледяном
Огонь мерцает в море, –
Взгляни же перед сном
На остров Маккуори,
Плывущий из сегодня во вчера.
Сейчас там дождь и мрак,
Туссок двуостролистый,
И синезвёздный флаг,
И двадцать австралийцев,
Исследующих сушу и ветра.
 
 
Ты слышишь трубный звук, –
Слоны трубят в тумане,
Зовя своих подруг.
Их водоросли манят
В холодные подводные леса.
Литые их тела
Покрыты горькой пылью,
И вторит им скала,
Где пахнущая гнилью
Прибойная вскипает полоса.
 
 
Густеет темнота.
Мне не вернуть теперь их, –
Безлюдные места,
Где падает на берег
Тяжеловесный занавес дождя.
Там утром над водой,
Настоянной, как вина,
Над пеною седой
Беседуют пингвины,
Руками по-одесски разводя.
 
 
Покинут материк,
Текут морские мили.
Покажется на миг,
Что нету и в помине
Земли той, где родился ты и рос, –
На острове крутом
Твои остались корни,
Где быстрый, как «Фантом»,
Пикирует поморник,
И над гнездом танцует альбатрос.
 
 
Смотри же на залив,
Где дышит Антарктида.
Так, ужас затаив,
В преддверии Аида
Цеплялись греки глазом за края
Покинутой земли,
И с середины Стикса
Назад, пока могли,
Смотрели, зубы стиснув:
Недобрая, а всё-таки своя.
 
 
Очерчен контур гор
Путём неярким Млечным,
И остров, как линкор,
Уходит курсом встречным, –
Был близок он и сразу стал далёк.
Там мечется трава
В прибойном гулком плеске,
И всё – лишь острова,
Короткие отрезки,
Как ты, как я, как наших жизней срок.
 

1976, научно-исследовательское судно «Дмитрий Менделеев», Тихий океан