Цитаты из книг автора «Александр Гоноровский»

Мы любим шуметь, галчонок. Все, что мы придумываем, заводы, машины, газеты, демонстрации физкультурников, бомбежки – все это оглушительно. А над любимой твоей Троей песок. Имена павших потерялись в образах мифических героев и никаким раскопкам их не найти. Осталось главное – возвращение хитроумного Одиссея в Итаку, где его ждала Пенелопа, его желание остаться человеком после всех хитростей, которые помогли выжить, победить врагов и направить на гибель друзей. Победителю, Галчонок, очень трудно вернуться домой. Наверное, об этом все грустные сказки.

Она думала, что времени для счастья у нее почти не осталась. А в ней все так же шелестели бумажки с печатями: справка об освобождении, выданный лагерной администрацией билет на поезд, подделанные документы на опеку племянника, за которые ее могли снова посадить в тюрьму. А в самой глубине были спрятаны, сложенные в бумажные треугольники, фронтовые письма полковника Лапина.

Рекорд дурканутой Ленки я давно побил. Картинок внутри меня набралось больше трех тысяч. Знал ли я все про всех, понимал ли, что видел? Пока нет. Если увидеть и понять все сразу, то голова может лопнуть как мыльный пузырь. Мне давно хотелось прыгать и дурить как Ленка, чтобы голове стало легче. Но я строго-настрого себе это запретил.

Я казался себе все понимающим и очень большим. Мир просторно существовал на расстоянии вытянутой руки. Я будто знал, когда чирикнет воробей, зашелестит на дереве лист, как скрипит песок под мягкими кошачьими лапами. От звука, взгляда, прикосновения я вдруг узнавал то, чего не знал, и вспоминал то, чего не помнил. Представь себе, ты открыла окно и вдруг увидела дорогу, которой вчера не было, или человека, который давно умер. Окон внутри меня открывалось все больше.

выгоревшими от рождения волосами

Когда тетке не нужно было производить впечатление, она любила все мягкое и уютное

Илья видел, как во дворе собираются готовые к отправке домой безногие, безрукие, слепые, половинки людей, ползающих в специально сшитых кожаных подушках. Ни он, ни Витька никогда к ним не подходили. Как-то Витька сказал, что даже наша великая страна, не выдержит такого наплыва искореженного мяса.

У всех раненых были темные лица и болезненно бледные ноги.

Все, что он помнил о войне – был этот пацан в клетчатой рубашке и коротких штанишках. Он не должен был быть таким маленьким. Пунцовые уши. Испуганные глаза. Синие от напряжения кончики пальцев, которые давили на упиравшийся спусковой крючок.

И чем больше я видел, тем сильнее становилось предчувствие, что добром это не кончится. Я уже начал привыкать ко всему скверному и страшному в них, и даже забыл, когда в последний