Читать книгу «Зимогоры» онлайн полностью📖 — Александра Бачило — MyBook.
image
cover

Как всегда, мне только краем глаза удалось заметить первое стремительное движение. Снег вспух бугорком у стены, затем чуть дальше появился еще один бугорок, а потом что-то черное, гибкое вдруг вырвалось из-под снега у самых ее ног, вмиг заплело их и с хрустом рвануло. Она ударилась головой, поэтому не закричала сразу. В следующее мгновение ее втянуло в пролом. Я огляделся по сторонам. Широкий, как поле, обнесенный чахлой оградой двор был пуст. Никто не видел, того, что произошло, и не услышит того, что будет происходить дальше. Из подвала раздался первый надрывный вопль, начиналось самое страшное. Я подобрал упавшую в снег рукавицу с вышивкой и полез в пролом – смотреть.

– Значит, будем разбираться… – Колесников, словно табельное оружие, вынул вороненую авторучку и передернул колпачок.

– С кем разбираться? – растерялся Щедринский.

– С телестудией вашей. Интересно мне узнать, отчего это у вас гости пропадают.

– При чем тут мы?! – возмутился Альберт Витальевич. – У нас – кулинарная передача! Мы губернаторов не трогаем и с бандитами не ссоримся! Наши гости – это народ! Кому он нужен?!

– Вот это я и хочу понять. Скажите-ка, а из чего вы готовите ваши блюда?

Щедринский впился в участкового бешеными глазами.

– В основном, из филейных частей. Забиваем зрителя пожирнее и нарезаем кусками…

– Так и записывать? – спокойно спросил Колесников.

Альберт Витальевич только обиженно сопел.

– Вы, между прочим, зря иронизируете, такие случаи бывали, – участковый раскрыл блокнот, поставил на листке дату и время. – Но я, собственно, хотел спросить, кто поставляет вам продукты для съемок.

– А-а… – Альберт Витальевич задышал ровнее. – Ну, разные фирмы…

– В том числе и конкурирующие?

– Вы думаете, они нас между собой не поделили?… Ха-ха! – Щедринский горько рассмеялся. – Передачка-то дохлая! Рейтинги никакие. Мы каждого спонсора по месяцу уговариваем, обещаем упоминать через слово, ролики крутить непрерывно, и то они морды воротят!

– А как насчет участников конкурса? Между ними-то вон какая конкуренция! Ссорятся, наверное, ненавидят друг друга?

– Это в Голливуде друг друга ненавидят. А наш хлебороб как только в кадр попадает, у него сразу отнимаются руки, ноги и язык. Не они мне, а я им их же рецепт рассказываю.

– Но Сорокина-то, по вашим словам, была бойкая?

– Луч света в темном царстве!

– Может быть, кто-то ей позавидовал?

– Ну, позавидовал кто-нибудь и что? Убил? За первое место в кулинарии?

– Всякое бывает, – Колесников пожал плечами, – маньяк какой-нибудь, или наркоман…

Щедринский бросил на участкового беспокойный взгляд.

– Вы с ума сошли? Передача и так на честном слове держится, а вы еще с маньяками своими! Не дай бог, слухи пойдут… Нас же прикроют к чертовой матери, и все! А для меня, может, эта программа – последняя надежда…

Альберт Витальевич уставился в пространство больными глазами.

– Почему последняя? – спросил участковый.

– А? – Щедринский с трудом оторвался от своих мыслей. – Как вам сказать… Артист обязан быть на виду, его должны узнавать. Иначе он на хрен никому не нужен.

– Ну вам-то, Альберт Витальевич, популярности не занимать! – улыбнулся Колесников. – Вы, кстати, почему из Москвы уехали? В нашу-то глушь!

Щедринский снова испытывающе посмотрел на участкового. Ох, не прост он, этот милиционер!

– Потому и уехал, – вздохнул Альберт Витальевич. – Лучше быть в провинции ферзем, чем в Москве пешкой.

– Ну какая же вы пешка! Уж по меньшей мере – конь!

– М-да, – ведущий поддернул потускневшие рукава своего переливчатого блейзера. – Порубали нас, коней… Там сейчас такая рубка идет, аж башня дымит!

– Как же! – Колесников сочувственно покивал, – Не знаешь, какой канал смотреть… Сегодня спорт, завтра – погода…

– Да ведь не один я в провинцию подался, – Альберт Витальевич тянулся за сочувствием, хоть и не доверял участковому. – Вон, осветитель наш, Илья Зимин, тоже, между прочим, не хрен с горы. У самого Никиты оператором был. Подслеповат стал после травмы, пришлось в осветители уйти. Но художник есть художник! Он своими подслеповатыми так свет поставит, как ни один зрячий в Москве не поставит! А вынужден нам тут колбасу освещать…

– Ну, хорошо, – участковый пометил что-то у себя в блокноте, – вернемся к пропавшим. Вместо Сорокиной вы пригласили на съемку Бесноватого. Кстати, кто, конкретно, его приглашал?

– Леночка. Это Ассистент режиссера. Она отбирает рецепты на конкурс. Говорит, позвонила ему, он обрадовался, сказал, что обязательно будет одиннадцатого к пяти.

– И что было дальше?

– Да ничего не было, – Альберт Витальевич развел руками, – не явился Бесноватый!

… Он пришел за два часа до назначенного срока и так волновался, что не мог расстегнуть пальто. В студии, кроме меня, никого еще не было. Впрочем, я тоже был не один. Весь день мне мерещился быстрый промельк тени из одного неосвещенного угла в другой. Это могла быть крыса. Они забредали иногда в студию, вспоминая, вероятно, ее складское происхождение. И точно: скоро я услышал очень характерную возню за картонными щитами у стены. Маленькое, но живучее существо устраивало там свой маленький быт. Я даже рассмеялся облегченно. Крыса! Просто крыса… В ту же секунду где-то на краю зрения появилось черное размытое пятно и метнулось на шум. Картон колыхнулся, как от ветра, послышался дробный топот маленьких лапок, раздался отчаянный тошнотворный писк и тут же оборвался. Наступила особая, хорошо знакомая мне тишина, в которой, казалось, еще затухает эхо последнего вопля. Я понял, что Оно здесь. Развлекается…

В эту самую минуту из коридора донесся звонок. Кому бы в такое время? Охранник должен был заступить только вечером, поэтому я сам пошел открывать дверь.

…Он стоял на крыльце и, казалось, дрожал от холода. Пальтишко на нем и впрямь было не по сезону короткое и ветхое, но из-под вытертого драпчика выглядывал воротник белой рубашки и галстук.

– Слушаю вас, – сказал я без всякого радушия.

Он даже отступил в растерянности, попытался что-то сказать, но лишь промычал нечто нечленораздельное.

– Вы к кому? – грозно спросил я.

Мне вдруг захотелось, чтобы он испугался и ушел отсюда, дурачок, пока не поздно. Но он не ушел, а дрожащими пальцами принялся расстегивать пальто. Далеко не сразу ему удалось справиться с верхней пуговицей, вторую он просто оторвал, но, наконец, добрался до внутреннего кармана и протянул мне какой-то клочок бумаги. Я долго вертел его в вытянутой руке, с трудом разбирая буквы.

– Бес… Бес… но… ватый. Это что, справка?

Он замотал головой.

– Н-нет. Это фамилия такая – Бесноватый… Моя.

Я, наконец, понял, что держу в руке разовый пропуск в студию.

– Ах, вы у нас гость… – у меня вырвался тяжелый вздох.

Только бесноватых гостей мне сейчас не хватало…

– Что ж вы так рано, господин Бесноватый? Съемка в пять часов.

– Я пораньше… – выдавил он, – не опоздать… чтобы.

Лучше б ты опоздал, подумал я. Навсегда. Ну чего ты лезешь навстречу злой своей судьбе? Беги!

Но сказал другое.

– Знаете… павильон еще не готов. Монтаж декораций. Придется вам погулять два часа…

Не то чтобы я твердо решил его прогнать, просто во мне вдруг проснулся спортивный интерес: добьется он своего, или его еще можно спасти?

– А п-посмотреть нельзя этот… монтаж? – заикаясь, спросил он. – Я м-мечтал… всю жизнь.

До чего же увлекательно наблюдать, как упорно ищет мышь вход в мышеловку! …

– Нельзя, – отрезал я. – Не положено по технике безопасности.

– Жалко, – понурился он, – ну ладно, я подожду. Только… может быть, в коридоре? А то холодно.

Очень это было забавно. И все же я решил стоять до конца.

– Можно, конечно, и в коридоре. Если не боитесь.

– Ч-чего не боюсь? – испуганно спросил он.

– Перегореть, – пояснил я. – Когда долго ждешь в коридоре, волнение постепенно возрастает. К началу съемок некоторые актеры доходят до полной непригодности. А вы, я вижу, уже сейчас волнуетесь.

– Да, да, – он стал поспешно застегиваться, – тогда, конечно, не надо…

Я понял, что нащупал больное место.

– Вам бы отвлечься. Не думать о направленной на вас телекамере (в его глазах отразился ужас)… В кафе посидеть. Тут, кстати, есть одно, всего три остановки на троллейбусе.

– Точно, – заторопился он, – три остановки… в кафе… Спасибо! Извините!

Закрыв за ним дверь, я вернулся в студию. Там было тихо и сумрачно.

– Эй, ты! – крикнул я, обращаясь к картонным щитам у стены. – Мяса ждешь? Не дождешься, сволочь! Уехало мясо! На троллейбусе…

Ответа не было. Да я и не рассчитывал на ответ. Знал, как терпеливо Оно умеет ждать. Не эту добычу, так другую. Не сегодня, так завтра. Оно обязательно дождется своего, что бы я тут ни кричал. И меня же еще сделает соучастником. Гадина!

С разбегу я пнул крайний щит, хотя знал, что за ним никого нет. Картон глухо треснул и медленно отвалился от стены. На нем был изображен человеческий силуэт, видимый только наполовину. Вторая половина тонула в сплошном черном поле. «Пора выходить из тени» гласила надпись на плакате.

Я испугался. Нехитрая госреклама, призывающая всего-навсего честно платить налоги, показалась мне вдруг наглым, вызывающим посланием с того света – запиской от моего чудовища. Ему не терпелось. Ему было пора. Силуэт человека, наполовину пожранного темнотой, ясно давал понять, чем Оно собирается заняться. Я быстро посмотрел на часы. С минуты на минуту мог прийти кто-нибудь из съемочной группы. Хорошо, если сразу все – Оно не нападает на большие компании – а если придет только один? Господи, что я тут делаю?! Это не Бесноватому, а мне надо бежать, отсидеться где-нибудь в укромном уголке и вернуться, когда все будут в сборе!

Хорошо еще, что есть у меня такой укромный уголок. Там, в подвале недостроенного корпуса, сумрачно, но тихо, и припасены ящики, чтобы не холодно было сидеть. Там мы будем одни – я и Оно, и ни за что на свете не выйдем из тени. Раньше времени…

К концу разговора Щедринский совсем расклеился. Он пропускал вопросы мимо ушей, смотрел в одну точку и думал о чем-то своем. Колесникову никак не удавалось вывести его из ступора.

– Ну ладно, вы, я вижу, устали, – участковый поднялся, – пойду, побеседую с коллективом…

Он открыл дверь и, уже шагнув за порог, оглянулся.

– …А потом вернусь, и продолжим!

Альберт Витальевич не отреагировал на его слова. С испуганным изумлением он смотрел куда-то мимо, в темноту коридора.

– Что там такое? – Колесников уловил краем глаза какое-то движение, но, обернувшись, заметил только длинную, угольно-черную тень, скользнувшую по полу.

– Кхм… кошку держите? – спросил он Щедринского, просто так, чтобы справиться с холодком, внезапно пробежавшим по спине.

– Кошку? Н-не знаю… – ответил тот почему-то шепотом.

– Хорошо. Разберемся! – участковый решительно закрыл дверь и направился в студию.

Здесь он застал почти всю съемочную группу за накрытым столом, только двое рабочих лазили по колосникам, натягивая от пола до потолка необъятных размеров синее полотно.

– Чайку выпейте, товарищ капитан! – пригласила Алла Леонидовна и тут же по-хозяйски распорядилась:

– Леночка! Подай, киска, сервизную чашку из реквизита. Илюша! Сзади тебя стул свободный. Передай товарищу. Вам с чем бутерброд? Салями, сервелат?

– О! Да у вас тут прямо пир горой! – Колесников не стал ломаться и подсел к столу, тем более, что собирался еще кое-что узнать от съемочной группы.

– Спонсорская продукция, – пояснила Алла Леонидовна. – До следующей съемки все равно не доживет, так что поневоле приходится пировать. Праздник живота, так сказать. При наших-то зарплатах на свои не погуляешь! А у вас как, в милиции?

– М-да, – Колесников покивал, – тоже на сервелаты не хватает…

– А го-орят, сейчас в милиции хо-ошо платят, – сказала непрерывно жующая Леночка, подавая ему чашку чая и тарелку разноцветных бутербродов. – У меня о-ин знакомый в РУ-ОПе служит, так он…

– Ну, сравнила! – хохотнул маленький востроносый оператор. – То в РУБОПе, а то участковым! У меня жена, например, участковый врач. Ну и что? Ходьбы двадцать километров в день, а денег – шиш! Правильно я говорю?

– Есть такой эффект, – Колесников улыбнулся.

– Серьезно? – удивился осветитель Илюша. – А в Москве участковый – самая выгодная должность.

– Да уж куда нам до москвичей! – съязвила Алла Леонидовна, не переставая подкладывать Колесникову яства, – вы, товарищ капитан, постромы попробуйте! Это новый сорт, просто чудо…

– Спасибо.

– В Москве ж регистрация нужна… – продолжал Илюша, – А регистрацию участковый дает. В том числе и кавказцам. Вот они там на джипах и катаются…

– Кавказцы? – глазки Леночки расширились, насколько позволяли щеки.

– Участковые, – пояснил осветитель. – Кавказцы-то – само собой…

– Скучаете по столице? – спросил Колесников.

Он понял, что это и есть Илья Зимин, бывший оператор самого Никиты. Знать бы еще, кто такой Никита…

– Скучаю? – Зимин прищурился на него подслеповатыми глазами. – Нет, пожалуй. Чего уж теперь скучать?…

– Правильно, Илья! – ввернул востроносый, – Чего по ней скучать? Грязь, грохот, суета! Верно я говорю?

– Угу, – легко согласился Зимин. – Я свое отсуетился.

– Ну почему же? – участковый понял, что Илью будет нетрудно разговорить. – В вашем возрасте на покой как будто рановато!

Зимин покачал головой.

– Вы не в курсе, наверное…

– Кое-что слышал. Говорят, у вас очень высокая квалификация…

– Была, – уточнил Илья.

– Серьезная травма? – Колесников деликатно кашлянул. – Вы извините, что я такие вопросы… если неудобно, то…

– Да ничего! – Илья махнул рукой. – Я уж всем рассказывал. Снимали мы в Каире один боевичок…

– С Никитой? – небрежно осведомился участковый.

– С ним, – Зимин кивнул. – Ну, как всегда, полтонны пиротехники – шашки, пакеты, даже магний, в общем, решили грохнуть, как следует, и грохнули. Полыхнуло так, что у меня в обоих глазах теперь слепое пятно. Врачи говорят – поражение сетчатки. Там, в пустыне, где у нас площадка была, оказался склад оружия, что ли, или химии какой-то.

– Что ж они, не могли выделить вам место для съемок побезопаснее?

– Да склад-то подпольный! Все было запрятано в древней гробнице, никто про нее и не знал, иначе, конечно, нас туда и близко бы не пустили. Гробницу, понятно, разметало, археологи до сих пор по камешку собирают. Но самое удивительное, что от взрыва никто не пострадал… кроме меня, – Илья вздохнул. – Я-то с камерой ближе всех стоял, как герой! Вместе и погорели. Камеру – в утиль, меня… в общем, тоже…

– М-да… – Колесников помолчал сочувственно. – А что, Щедринский тоже там был?

Осветитель очень удивился.

– Нет. С чего вы взяли?

– Ну… просто подумал, раз вы вместе перевелись из Москвы…

Илья протестующе замотал головой.

– Мы не вместе. Я с ним только здесь и познакомился.

– А он не говорил, почему уехал?

– Нет.

– А вы как думаете? – настаивал участковый.

Илья насупился.

– Понятия не имею! Почему бы вам у него не спросить?

– Он натворил что-нибудь? – шепотом спросила Алла Леонидовна.

– Ну что вы! – Колесников беззаботно рассмеялся. – Просто я расспрашиваю обо всех понемногу. У Альберта Витальевича – о вас, у вас – о нем…

– Но зачем? – не унималась Алла Леонидовна. – Ведь что-то же произошло, раз вы ведете расследование!

– Я? – очень натурально изумился участковый. – И не думал! Это прокуратура расследования ведет, а я могу только расспрашивать. Вот, например, давайте вспомним, чем занимались все присутствующие неделю назад, то есть одиннадцатого февраля…

Я запер тяжелую металлическую дверь павильона и, на ходу одеваясь, побежал к своему укрытию. Узкие щели, чернеющие в сугробах под снежными козырьками, делали его похожим на замаскированный блиндаж. Последний ДОТ недобитой армии. Отсюда только белым флагом махать… Но я ничем махать не собирался. Для меня это не ДОТ и не блиндаж, а убежище. Убежище от людей, потому что от моего врага мне все равно не убежать…

Едва шагнув в пролом, я понял, что и убежища из моего подвала не вышло. В нос ударил запах табака, от всех щелей протянулись лучи, в которых слоями плавал дым. В самом темном углу что-то булькнуло, послышался сдавленный кашель.

– Кто тут? – я пошел на звук, нащупал в темноте ветхий драпчик и вытащил его ближе к свету.

– Извините, – просипел Бесноватый, – я, буквально, один глоток! Для храбрости…

В одной руке он держал початую бутылку водки, в другой – пластиковый стаканчик.

Все понятно. Парень решил сэкономить на кафе и по врожденной своей стеснительности забрался в подвал – подальше от людских глаз. Вот, скромняга! Ото всех спрятался. Кроме судьбы…

– Чего уж там глоток, – сказал я, – наливай по полной!

Густая тень неслышно прошла вдоль стены, погасив несколько дымных лучиков, и остановилась за спиной Бесноватого. Я поспешно забрал у него бутылку.

– Давай подержу. А то еще разольешь…

… Колесников уже собирался выйти на улицу, когда позади послышались торопливые шаги. В конце коридора показался востроносый оператор. Он очень спешил, но все же сначала тщательно закрыл за собой дверь в студию и только потом подал голос:

– Товарищ капитан! Постойте! Вы, что, уже уходите?

– Нет, еще вернусь. Снаружи вот только гляну, как и что…

– Да нечего там глядеть! Я знаю, кто вам нужен!

Участковый отпустил ручку двери и повернулся к нему.

– Надо ли понимать, Игорь Сергеевич, что вы можете сообщить конкретные факты? Никаких личных счетов и обид?

Оператор так энергично тряхнул головой, что на ней торчком поднялся жиденький белобрысый вихор, прикрывавший раннюю лысину.

Колесников вынул блокнот.

– Слушаю вас. Только факты.

– Во-первых, пьет запоями. А возможно и нюхает!

– Так, – Колесников в раздумье постучал ручкой по бумаге. – Ну и что?

– Как – что?! – удивился Игорь Сергеевич. – Остальные-то – нормальные люди! А этот – мутант какой-то! Не дождемся, когда его, наконец, с программы уберут!

– И каким же образом это связано с пропажей людей?

– Да черт его знает, наркомана, что ему в голову может прийти! Между прочим, он к Леночке… – тут оператор понизил голос и привстал на цыпочки, потому что был невелик ростом, – … к нашей Леночке приставал с непристойностями в особо извращенной форме…

– Это как?

– Во время еды.

– Ужас, – согласился капитан, представив.

– Да разве только к Леночке! – негодовал Игорь Сергеевич.

– Что, неужели и к Алле Леонидовне?!

– Нет, – оператор потупился. – Ко мне…

Когда Колесников, наконец, вышел из павильона, было уже совсем темно. Галогеновый фонарь над входом бросал на снег широкий клин света, но остальная территория бывшего зернохранилища погрузилась во мрак. Закрутившая к вечеру поземка обещала скоро превратиться в настоящую февральскую метель.

– Ай-яй-яй, как нехорошо!