Александр Бачило
Дом на холме

Слово автора:

Едва узнав о существовании «радиопередачи, в которой читают фантастику», я поспешил отправить туда свои рассказы и был счастлив получить благоприятный ответ от Сергея Чекмаева. Циничный расчет подсказал мне, что слушатели аудиокниг – весьма внушительная аудитория, сравнимая с тиражами печатных изданий. Такими возможностями для публикации не пренебрегают. С тех пор я всегда высылаю рассказы Сергею, как только у меня появляется что-то новенькое.

В лице Влада Коппа и всей команды МДС каждый автор получает мощнейшего союзника в борьбе за симпатии читателей. Помимо достоинств самого текста, аудиторию покоряет артистизм исполнения, возможность зримо представить написанное. Это почти экранизация. В то же время слушать, а не читать, бывает просто удобно. Ведь в это время можно гулять, не натыкаясь на прохожих, рулить, делать уборку, ремонт, мастерить что-нибудь руками и даже укладывать детей спать. Да еще и с музыкальным сопровождением, которое в МДС всегда высочайшего качества. В общем, совершенно особый вид искусства.

Дом на холме

(выложен 23.05.2008)

Пока ехали в трамвае, Гошка заснул и просыпаться на нужной остановке категорически отказался. Марина еле протиснулась с ним к выходу под окрики утрамбованного народа. Мне с чемоданами и сумкой тоже пришлось нелегко. На нас косились неприязненно, с подозрением – уж очень мы были похожи на беженцев, а беженцы всегда раздражают. Особенно тех, кому бежать некуда…

Трамвай укатил. Мы остались одни посреди неосвещенной улицы. Никогда раньше я здесь не был и даже не знал, что в городе есть такое место. Позади нас тянулся бесконечный бетонный забор, а впереди темнела громада холма.

– Нам туда, – я показал на смутно прорисованную в небе вершину.

– Ох, – Марина перехватила Гошку поудобнее. – Ты уверен?

Я пожал плечами. Уже и не помню, когда я в последний раз был хоть в чем-то уверен…

– А где дом? – спросила Марина.

– Отсюда не разглядишь. Светомаскировка, наверное…

– Как же мы туда заберемся?

Я взялся за чемоданы.

– Пошли. Там видно будет…

К вершине холма вела растоптанная лестница с гнилыми досками вместо ступеней. Она пологими стежками из стороны в сторону штопала холм, отчего идти было ненамного легче, зато гораздо дальше. Мы совсем выбились из сил. Марина никак не хотела подождать, пока я затащу наверх чемоданы и вернусь за ребенком, ей было страшно оставаться в темноте с Гошкой на руках. В городе много разного рассказывали об этих окраинах. Мне и самому не терпелось добраться до чертова дома поскорее. Если бы оказалось, что я перепутал холмы и никакого дома здесь нет, мы бы, наверное, оба разревелись.

Но дом был. Серая унылая девятиэтажка в один подъезд, с плохо замаскированными, зато надежно зарешеченными окнами. Когда-то, в хрущобные пятиэтажные времена, такие небоскребы называли «свечками». На стоянке перед подъездом – несколько машин. Черт! Как это я не сообразил, что к дому обязательно должна вести дорога! Карабкались, как дураки, ноги били в темноте. Впрочем, по дороге, наверное, еще дальше, а машину теперь хрен поймаешь…

Металлическая дверь подъезда производила солидное впечатление. Стрелковый глазок, бронированный домофон – всё, как положено. Я поставил чемоданы и набрал номер квартиры. Долгое время ничего не происходило. Гошка захныкал во сне, наверное, замерз.

– Тихо, тихо, маленький, сейчас пойдем баиньки! – шептала Марина.

Вот будет номер, если нас и на порог не пустят. Куда же нам тогда? Хоть в петлю…

Громко щелкнул замок. Я обрадованно ухватился за стылую металлическую ручку. Дверь нехотя подалась. Из подъезда пахнуло теплом и кошками.

– Заползайте! – бодро скомандовал я.

Пока всё складывалось благополучно. Замызганные стены подъезда были покрыты незамысловатыми надписями вкривь и вкось. Кто-то плюс кто-то равняется пронзенное сердце, Жирный – лох и, конечно, смерть уродам. Вполне обычные надписи, вполне обычный дом. Вот только ни охранника, ни даже вахтерши здесь не оказалось.

Я снова поставил чемоданы – теперь перед дверью лифта. Ох, и наломался сегодня с ними – спина не разгибается! Кнопка вызова торчала бесформенным почерневшим огарком. Тоже знакомо. Я кое-как вдавил ее в стену. Прислушался. То ли трубы водопроводные гудят, то ли ветер гуляет в шахте. То ли все-таки что-то едет…

– Не работает лифт!

Я обернулся. По лестнице лениво спускался плотный мужик в спортивном трико и шлепанцах на босу ногу. Он на ходу откусывал от большого бутерброда с салом и жевал так же лениво, как шел. Всклокоченная шевелюра с проседью, небритая, опухшая рожа. Повязка на глазу. Черт его знает… Неприятный тип.

Я подхватил (в который раз!) чемоданы и направился к лестнице.

– А вы к кому? – Он и не собирался уступать мне дорогу.

– К знакомым.

– А в какую квартиру?

От сала губы его лоснились. Толстенный шмат на щедро выломанном из буханки куске хлеба пронзительно шибал чесночком и невольно притягивал взгляд. Свинство какое. При нынешних-то нормах выдачи!

– А вам, собственно, зачем? – спросил я.

– А затем, что я управдом, – веско сказал мужик, показав мне в подтверждение бутерброд. – У нас тут случайные люди не ходят. Время, сами знаете, какое. Глаз да глаз… – Он поправил повязку. – Так что за знакомые, где живут?

– В семнадцатой квартире, – пробурчал я.

Очень мне не хотелось говорить с ним на эту тему…

Управдом усмехнулся.

– Так бы сразу и говорили! А то – знакомые у них! В эмиграцию собрались?

Я вздрогнул. Его вопрос и напугал меня, и обрадовал. Больше, пожалуй, обрадовал.

– А это, правда, здесь? – осторожно спросил я.

Управдом не ответил. Укусив бутерброд, он разглядывал наши чемоданы.

– Вас кто прислал?

– Извините, – Марина поспешно подошла ближе, – мы обещали, что не скажем. И даже клятву давали. Зачем же подводить человека?

Управдом оглядел ее цепким сизым оком с головы до ног.

– А он, человек ваш, не предупредил, что ли, вас?

– О чем?

– О чем! Что с вещами нельзя!

– Н-нет…

– Ох, люди, люди… только о себе думают! – Он небрежно откинул крышку мусоропровода, швырнул бутерброд в темноту и снова грохнул крышкой. – Корабль ведь не резиновый! – наставительно продолжал он, вытирая руки об себя. – А желающих – ох как много!.. Пошли!

Из глубины своих трикотанов он вытянул связку ключей на длинном ремешке и отпер низенькую, обитую жестью, дверь под лестницей. За дверью было темно. Ступени круто уходили вниз.

– Чемоданы – в подвал, – заявил управдом. – Там слева на стенке выключатель. Да за собой не забудь вырубить! Как управитесь, заходите во вторую квартиру с документами, встанете на очередь.

– А большая очередь? – спросила Марина.

– Кому как. Некоторые вторую неделю сидят, да без толку!

Мы переглянулись. Час от часу не легче!

– У нас ребенок маленький! – сказала Марина. – Он и так уже плачет…

– Эх, гражданочка! – Управдом укоризненно покачал головой. – Тут взрослые мужики плачут, как малые дети! Кому ж охота оставаться на верную смерть? Своя рубашка к телу-то ближе… Чего там, в городе, слышно?

– Да ничего нового, – вздохнул я. – Ждут.

– Дождутся, – покивал управдом. – Барнаул-то, говорят, уже не наш…

– Черепаново ночью сдали, – сказал я.

– Ох, е-мое! Что ж это будет такое?! – Он заторопился. – Да бросай ты пожитки свои скорей! Мне идти надо!

Я торопливо спустился по ступенькам в кромешную тьму и, не выбирая места, сунул чемоданы к стене. Управдом ждал меня наверху, нетерпеливо позвякивая ключами.

– Всё! Валите во вторую, там список.

– А нам сказали – в семнадцатую, – робко заметил я.

– Ох, не знаю, не знаю теперь… – пробормотал управдом, – мало местов! Загробите мне корабль…

– А что это за корабль? – спросила Марина. – И где он находится? Как мы, вообще, туда попадем?

Управдом, уже поднимаясь по лестнице, обернулся.

– А вот за такие вопросы, дамочка, очень просто можно за дверью оказаться. И выбирайтесь тогда своим ходом, как пожелаете!

Квартира номер два оказалась жилплощадью в самом изначальном смысле слова «площадь». Она была устроена из двух, а то и трех объединенных квартир со сломанными перегородками, срубленными под корень унитазами и ваннами. В квартире не было ни щепочки мебели, ни одного, даже встроенного, шкафчика, ни стола, ни табуретки, не говоря уже о диванах и кроватях. И все-таки в ней было тесно. Люди сидели и лежали на полу вплотную друг к другу, ходили, перешагивая через тела, пили воду, присосавшись к единственному крану, торчащему из стены бывшей кухни. Кто-то, пристроившись на подоконнике, писал заявления. Галдели и плакали дети. Гошка сразу проснулся и тоже заплакал. Дух стоял нездоровый и застарелый.

– Боже мой… – прошептала Марина.

– Ничего, сейчас разберемся, – я стал пробираться к висящим на стене спискам.

Возле них толпилось человек десять, один что-то зачеркивал и надписывал шариковой ручкой.

– Запишите! – распорядился я. – Пехтеревы, три места.

Человек с ручкой обернулся и смерил меня взглядом.

– Собеседование прошли?

– С управдомом? Да, прошли.

– Блядь, – спокойно произнес человек. – С каким управдомом? В темную комнату вас водили?

– Э-э… в подвал, что ли? – не сдавался я. – Было дело!

Человек с авторучкой заметно терял ко мне интерес.

– Сидите и ждите собеседования, – он махнул рукой в неопределенном направлении.

– А как же они узнают, кого вызывать?! – забеспокоился я. – Вы ж не записали!

– А как ты узнал, куда нужно приехать? – спросил вдруг у меня над ухом голос с неприятной хрипотцой. – Сядь и не дребезжи!

Я отошел от списков и вернулся к своим. Гошка уже не плакал. Он стоял с независимым видом, держа маму за руку, чтобы не боялась, и делал вид, что не интересуется заводной собакой.

– Ну как? – спросила Марина.

– Всё в порядке, – сказал я. – Скоро вызовут на собеседование.

– Гошка писить хочет.

– Госа писить… – задумчиво повторил сын, вздыхая о собаке, которой играла чужая девочка.

– Это мы сейчас! – Я склонился над лежащей рядом объемистой теткой. – Извините, где здесь туалет?

– То есть как это – где?! – неожиданно возмутилась она. – На улице, конечно! Под себя, что ли, гадить?! И так уже дышать нечем! На голову скоро нальют!

Она отвернулась, шумно пыхтя.

– Спасибо, – сказал я. – Ладно, пойдем, Гошка. Не будем ждать милостей от природы. Запасные-то штаны в чемодане остались…

На улице мы немного задержались. Гошке обязательно нужно было посмотреть на большую машину, которая с ревом выскочила на гору и, подкатив к подъезду, визгливо затормозила. Это был здоровенный джип, сияющий добрым десятком фар, несмотря на строгий приказ по городу о светомаскировке. Приказ, впрочем, совершенно бессмысленный. В этой войне еще ни разу не было воздушных налетов. А если и будут, так светомаскировка не поможет.

Из джипа долго никто не выходил.

– Масына сама пиехала, – со знанием дела сказал Гошка.

Но тут дверца распахнулась, как от пинка, и на землю спрыгнул тощий парень в длинном пальто, темных очках, с ежиком обесцвеченных волос, делающих его похожим на карандаш с резинкой на макушке. В руке он держал ополовиненную бутылку виски.

– Здесь, чё ли? – от общего презрения к человечеству он говорил в нос и будто сквозь сон.

– Смотря что, – ответил я.

– Так, я не поал, ты хто?! – сразу завелся он. – Самый главный тут, чё ли?

– Главный – внутри, – сказал я, чтобы отвязаться. – Пошли, сына!

– Стоять! – отрыгнул парень. – Я тебя не отпускал. Здесь, чё ли, на корабль садиться?

Он был настолько пьян, что не мог быть слишком опасен. Я молча подхватил Гошку на руки и вошел в подъезд. Дверь за нами закрылась, но щелчка замка не последовало. На площадке у лифта курил управдом.

– Там пьяный какой-то, – сказал я. – Приехал на джипе, спрашивает, здесь ли на корабль садиться.

Управдом глубоко затянулся, неторопливо выпустил дым, щуря единственный глаз.

– Твое какое дело? – спокойно спросил он.

– Да нет, я просто, для информации… Нам бы собеседование пройти…

– Пройдешь еще, мало не покажется…

Дверь с улицы вдруг распахнулась, и в проеме появился пьяный, толкая перед собой огромный баул на колесах.

– Я не поал, – бушевал он, глядя прямо перед собой, – меня чё здесь, за лоха держат?! Ты!! – Он вдруг увидел меня. – Веди, давай, на корабль! Последний раз добром…

Управдом бросил окурок и, придавив его ногой, шагнул навстречу парню.

– С вещами нельзя!

– Да что ты говоришь?! – рассмеялся пьяный. – Ни с какими нельзя?

– Ни с какими, – упрямо сказал управдом.

– Утя-путя! – Парень явно от души веселился. – А с такими? – Он распахнул плащ и поднял автомат. – Ну? Обосралися?

Я загородил Гошку и стал осторожно отступать к двери второй квартиры.

– Давай, давай, батя, – сказал парень управдому, – шевели костылями! Показывай, куда идти!

– Ладно, пошли, – управдом с безразличным видом стал подниматься по лестнице. Пьяный тронулся за ним, стуча баулом по ступеням. Я живо запихнул Гошку в квартиру, юркнул сам и аккуратно прикрыл за собой дверь.

– Мама! Мы больсую масыну видели! – закричал он и запрыгал через ноги и спины лежащих к Марине.

– Ну как вы там? – спросила она. – Успешно?

– Вполне! – Я решил не трепать ей лишний раз нервы и ничего не сказал о парне на джипе. – Не вызывали нас?

– Нет. Одну только семью вызвали. Зато я уголок заняла удобный! Никто через нас перешагивать не будет.

Мы расселись на полу и стали ждать. В комнате стоял приглушенный гомон. Кто храпел во сне, кто кашлял, кто переговаривался вполголоса с соседями.

– На всех этажах так. Вповалку лежат. Некоторые и на площадке, а на седьмом – так даже в лифте. А на девятом пусто…

– Там темная комната. В нее по одному водят. Смотрят на тебя и решают, пускать на корабль или нет.

– Как это они смотрят – в темноте?

– Не знаю. Может, аппарат специальный…

Общительный Гошка быстро сдружился с трехлетней девочкой и вовсю ковырял ключом в спине заводной собаки.

– Ты знаешь, – тихо сказала Марина, глядя в сторону, – говорят, Евсино сдали…

– Кто говорит?

– Тут один… его вызвали.

– Откуда он знает?

– У него приемник иногда ловит разговоры по рации.

– Чьи разговоры?

– Не знаю. Случайные…

– Ну, разговоры, это еще не факт…

Я потрепал ее ободряюще по плечу. Евсино… Блин! Меньше часа на электричке… Где же этот их корабль? Как бы не опоздать…