Колумбы и звезды

– Знаешь, у меня был приятель, который вот так сошел с ума.

– Как «так»?

– Просто сидел и смотрел на небо, в точности как мы с тобой сейчас, и в конце концов, увидел.

– Что «увидел»?

– Не «что», а «кого». Пришельцев, ясно кого.

– О чем это ты?

Они сидели на крыльце и потягивали пиво из банок. Был август, середина дня – самое время, чтобы посидеть в тени и выпить чего-нибудь холодного.

– Что только не привидится со скуки.

– Это уж точно.

Оба посмотрели вверх. Небо имело необычайно голубой, даже бирюзовый оттенок. Минуту они молчали.

– А этот… приятель твой, что он увидел?

– Не знаю. Может, летающую тарелку, а может и сказочного дракона, кто его разберет.

– Тогда почему мы – ни ты, ни я, ничего не видели?

– Я же сказал: кто его разберет.

Они открыли по свежей банке и вновь погрузились в ленивую дремоту.

– Жарко сегодня.

– Ну да.

– Знаешь, я тут подумал… то есть вспомнил одну историю.

– Валяй.

– Я где-то читал, что когда корабли Колумба подплывали к берегам Америки, местные жители их не видели, только буруны на море.

– Как это – только буруны?

– Не знаю. Но только волны они и видели.

– И никаких кораблей?

– Никаких.

– Что-то я не понимаю.

– Ну, это как бы их мозг отказывался верить. Ведь кораблей они до этого в глаза не знали.

– Вроде как ПСИХОЛОГИЯ шутила.

– Точно.

– И что?

– А, может, мы тоже не видим их – как те индейцы?

– Кого – инопланетян!?

– Их самых. Может, мы тоже пока еще не в состоянии поверить? То есть я хочу сказать…

– Ладно, понял… А! Ерунда все это.

– Наверное.

Они отхлебнули еще по глотку.

– Мне домой пора.

– Давай.

– Знаешь, вот смотрю на тебя и завидую – живешь один, сам себе хозяин. Никуда торопиться не надо.

– Угу.

И они разошлись.

А позже, тем же вечером, один из них вышел на крыльцо, закурил и долго смотрел на звезды. Индейцы, Колумб, корабли. А если и вправду? Что, если, никогда не знавшие морских путешествий индейцы и в самом деле НЕ УВИДЕЛИ тех кораблей, а видели только то, к чему привыкли – синюю гладь океана, волны и буруны на море?

Небо было густым. Одна за другой вспыхивали звезды.

Докурив, он бросил окурок на порог, затоптал. Нет, ерунда все это. Нельзя видеть глазами, но не быть в состоянии поверить разумом и – следовательно, не видеть. Ну разумеется, ерунда.

Повторяя это, он уснул.

Кладбищенский вор

Вот уже два года или около того, Мершон вел бродячий образ жизни. Постоянно перебираясь с одного места на другое, и нигде подолгу не задерживаясь, он обошел таким образом пол-Европы, умудряясь при этом не умереть с голоду и даже (правда, не часто), понемногу зарабатывая. Дело в том, что Мершон обладал рядом талантов, среди которых была ловкость рук и умение подмечать что и где «плохо лежит». Он был вором. Не грабителем с большой дороги, поджидающим, пока какой-нибудь простак свернет на узкую тропинку, и даже не профессиональным преступником, а именно вором. Себя же он называл просто «искателем удачи». В доме булочника открыто окно, а на столе лежит свежевыпеченных хлеб – вот и завтрак; какая-то дама задержалась у лотка на рынке, выбирая фрукты – и несколько монет перекочевывают из ее кошелька в карман Мершона; некий господин устраивает прием – и Мершон тут как тут, выполняет роль прислуги, чтобы затем сбежать с мешком столовых приборов… Словом, ничто не могло ускользнуть от взгляда этого типа, а большинство из вещей – и от его рук. Спал он где придется, но большую часть времени шел, выбирая такой маршрут, чтобы в итоге оказаться в каком-нибудь городе или, на худой конец, деревне. Любознательным путникам он представлялся паломником, идущим из монастыря в монастырь и цитировал одну и ту же часть из Библии, в сущности, это были единственные несколько строк, которые он знал.

Однажды Мершон поднялся на залитый солнечным светом холм, и увидал перед собой гостеприимную долину, в центре которой раскинулась небольшая деревушка. Чуть поодаль он разглядел дом, отличающийся от других размерами, а с противоположной стороны, на самом отшибе – темное пятно. Видимо, это было сельское кладбище. Еще некоторое время Мершон оставался на вершине холма. Он поужинал, а с наступлением темноты решил спускаться вниз. Огни один за другим гасли по всей деревне. Осторожно, так, чтобы собаки не почуяли приближения незнакомца, Мершон обошел по краю деревни и направился на кладбище. Луны и звезд не было; небо затянули сплошные тучи. В этом мраке, никем не замеченный, Мершон пробрался к кладбищу. Еще издали он разглядел высокое строение в центре – не часовню, не церквушку, а склеп.

Ему не впервой было грабить могилы. Живым кольца и ожерелья нужнее, чем мертвым – так Мершон рассуждал. Суеверным он не был, а мертвых не боялся. Временами ему такое приходилось видеть! Однако неприятные воспоминания тут же забывались, когда в его руки попадали желаемые вещи.

Пробираясь среди крестов и надгробий, Мершон не забывал об осторожности: пригибался низко к земле и то и дело оглядывался. Издали его трудно было разглядеть, а вблизи он казался похожим на горбуна – мешок со всеми пожитками, чтобы было удобнее идти, Мершон взвалил на спину. Так, никем не замеченный, он добрался до склепа. Здесь он скинул свою ношу на землю и принялся осматривать замок. Сейчас отсутствие лунного света было весьма некстати, и Мершон потратил много времени, стараясь впотьмах нащупать запоры. Оказалось, дверь закрыта на несложный замок. Однако и это не могло остановить Мершона. Ловко орудуя отмычкой, он был весь в предвкушении предстоящих открытий, суливших немыслимые богатства. «Дураки! – думал он, вспоминая свои прошлые успехи, – Кто кладет в гроб золотые часы? А перстни? А ожерелья, чтобы они сгнили затем вместе с покойником? Нет уж, найдется кто-нибудь, кто все это заберет и распорядится с большим умом!» Мершон мечтал об ожерелье, которое он, смеясь, бросит к ногам какой-нибудь потаскушки, об орденах и медалях, снятых с тела какого-нибудь генерала, которые он затем станет продавать у ворот городского рынка, приговаривая «вот награды моего славного предка, именно он разорил наш род», о золотых застежках, резных пряжках, бриллиантовых булавках, платиновых запонках…

Спустя некоторое время замок, наконец, поддался. Мершон едва удержался от возгласа ликования. Путь был свободен. В этот момент на небе появилась луна. Ее свет залил кладбище: кресты и надгробия стояли ровными рядами, словно молчаливые покойники в ожидании Страшного суда. Стали видны и другие подробности: слегка износившаяся лепнина, обрамляющая двери склепа, пара каменных ангелов с цветами в руках, застывших по краям, скупая надпись «reguiescat in pace», что значило «покойся с миром», а над всем этим – герб, украшенный веткой лозы и лентой с единственным словом «Инвариус». Теперь Мершон знал имя того, чей склеп собирался ограбить. Он вошел внутрь.

Здесь мрак был намного гуще, но не настолько, чтобы ничего не было видно – под самым потолком на расстоянии вытянутой руки были прорублены несколько небольших зарешеченных окошек, через которые лунный свет попадал внутрь.

Мершон внес за собой мешок, притворил дверь и огляделся. Изнутри усыпальница казалась гораздо меньше, чем снаружи. По обе ее стороны располагались плиты с именами и датами смерти. Одна из этих плит разрушились от времени и обвалились: в открывшейся нише Мершон разглядел кости. В самой середине помещения располагался каменный постамент почти по пояс высотой, и Мершон предположил, что на него во время церемонии похорон ставят гроб, чтобы родственники усопшего могли проститься с ним в последний раз. Всего было шесть могил с разными именами, но каждое из них неизменно заканчивалось именем «Инвариус»: Шарлотта Пуше-Инвариус, Вильгельм Инвариус и так далее. По всему было видно, что это семейная крипта, в которой нашли покой несколько поколений одного рода; последний скончался около пяти лет назад.

Все это Мершон разглядывал несколько минут. Однако он уже и так потерял довольно много времени, пробираясь по кладбищу, чтобы позволить себе тратить его впустую. Он приступил к работе. Сперва Мершон решил исследовать ту нишу, где не было плиты, очевидно это было самое старое захоронение. Он встал на корточки, запустил внутрь руку и принялся шарить наугад, ощупывая пыльные кости. Гроб давно сгнил, как и одежда покойника, но украшения все еще должны были сохраниться. Но Мершон ничего не находил. Он почти влез в нишу с головой, шаря в потемках, но единственное, что ему посчастливилось найти – это пара оловянных пуговиц, затерявшихся среди провалившихся внутрь скелета, ребер. Бормоча проклятия себе под нос, Мершон выбрался из ниши. Однако отчаиваться он не стал – впереди его ждало еще три захоронения. Правда, при этом вставала одна проблема: с собой у него не было никаких инструментов, с помощью которых можно было бы снять каменные плиты, загораживающие вход. Мершон огляделся, подыскивая что-либо пригодное, но ничего не нашел. Он выбрал наугад одну и попытался отодрать ее пальцами, но из этого ничего не вышло – плита, закрепленная раствором, сидела крепко.

И тут его осенило! Посмеиваясь, он вернулся к первому захоронению и выбрал длинную берцовую кость, пожелтевшую от времени, но крепкую на вид. На кости кое-где остались высохшие волокна мяса, а хрящ превратился в некое подобие улиточьего панциря. Мершон поскреб его ногтем, затем подложил под ногу, обутую в сапог, и с усилием отломил. Теперь у него было орудие – острым краем вполне можно было поддеть плиту. Сначала он несколько раз провел по швам вокруг одной из плит, счищая раствор, затем, используя кость как рычаг, попытался сковырнуть плиту. Та поддалась почти сразу, обрушившись к ногам Мершона и подняв в воздух столб пыли. Грохот стоял такой, что Мершон испугался, как бы кто-нибудь не услышал. Минуту-другую он прислушивался, не донесется ли снаружи каких-нибудь звуков. Но все было тихо, и уже вскоре он вернулся к делу. Преодолевая запах разложения, Мершон, как и в первый раз, встал на корточки и, подтянувшись на руках, буквально вполз в нишу. То существо, которое он увидел перед собой спустя минуту, видимо когда-то было здоровым и сильным мужчиной, но теперь его тело съежилось и высохло как прошлогодний гриб. Все, что можно было разобрать – это скрюченные на груди пальцы и сморщенное лицо, на котором не угадывалось и следа носа.

Но внимание Мершона было занято другим – в темноте на груди мертвеца тускло поблескивали награды – медали и ордена. Мершон сорвал их все до единого, ему даже не понадобилось расстегивать булавки – то, что осталось от некогда парадного мундира, теперь было лишь парой клочков ткани. Затем настала очередь украшений. На одном из пальцев мертвеца Мершон увидел кольцо с гербовой печатью. Вот только снять его было не так-то просто. Грабитель могил и так и этак пытался разжать скрюченные пальцы трупа, но все было тщетно. Наконец, он просто по очереди отломал их все.

Точно таким же образом Мершон разделался с третьей могилой, и четвертой, и пятой. Увлеченный работой, он и не заметил, как в склепе постепенно стало светлее, а сквозь крохотные окошки вверху понемногу вырисовалось серое небо. Ночь подходила к концу. Скоро должно было взойти солнце, а оставаться на кладбище до утра не входило в планы Мершона. Но была еще одна гробница! Такой человек, как Мершон, разумеется, ни за что не упустил бы лишней возможности обогатиться.

И вновь в ход пошла кость. Счищая раствор, Мершон мимоходом бросил взгляд на имя, выбитое на плите – Бартоломеу Инвариус, и дату смерти – всего пять лет назад. Руки Мершона дрожали, и хотя пока ему ничего не угрожало, он предпочел бы исчезнуть с кладбища еще до восхода солнца. Если его поймают, то расправа будет мгновенной – казнь на месте, и это в лучшем случае. Однако куда страшней было попасть в руки инквизиции – и тогда его ждали бы пытки, одна страшнее другой…

Он спешил, как мог. С Мершона сошло семь потов, прежде чем плита, наконец, поддалась. Он уже готов бы торжествовать победу, как вдруг услышал звуки музыки. Очевидно, мелодия звучала уже какое-то время, поскольку постепенно она становилась громче. Играли, кажется, на трубе и барабанах с таким темпом и в таком размере, который не спутаешь ни с каким другим. Мершон остолбенел. Это была похоронная музыка, и она становилась все более отчетливой. Побросав вещи, он подбежал к окну, подтянулся на прутьях решетки и выглянул наружу.

По дорожке, ведущей от деревни к кладбищу, приближалась похоронная процессия. Идущих было человек двадцать; впереди шли музыканты, отбивающие все те же несколько нот, за ними четверо на плечах несли гроб. Они направлялись к склепу! Мершону понадобилось всего несколько секунд, чтобы оценить свое положение. Вот он здесь, в склепе, могилы разрушены, кости перевернуты, а в нескольких метрах на полу лежит мешок с награбленным. Такое дело не могло кончиться добром.

Первым его порывом было просто сбежать, но он решительно отмел эту мысль. Солнце уже почти встало, и его света было достаточно, чтобы ни одна человеческая фигура не ускользнула кладбища незамеченной. Его обязательно увидят, а затем лишь вопрос времени, когда местные крестьяне поймут что произошло, и снарядят погоню. По этим горам уйти не так-то просто, так что Мершону пришлось бы проделать нелегкий, хотя и короткий, путь. Нет, бегство было слишком опасным. Нужно было придумать что-то еще, где-то спрятаться…

Да, спрятаться! Бросив последний взгляд наружу, Мершон соскочил с окна и принялся убирать с пола разбросанные кости и осколки плит. Спустя минуту гробница выглядела в точности так же, как и тогда, когда он вошел сюда впервые, только последняя могила с именем Бартоломеу Инвариуса оставалась открытой. Между тем звуки музыки стали громче. Похоронная процессия подошла слишком близко и с минуты на минуту грозила оказаться рядом. Не долго думая, Мершон схватил мешок с награбленным под мышку и нырнул в нишу, где лежал Бартоломеу Инвариус. Труп его еще недостаточно разложился и источал отвратительный запах, но не это сейчас было главным. Оттеснив мертвеца к стенке, Мершон положил между ним и собой мешок, а затем кое-как дотянувшись до плиты, закрыл ею нишу.

Как раз в этот момент двери склепа распахнулись и, сопровождаемые похоронным маршем, внутрь внесли гроб. Первым шел священник, следом еще двое – нарядно и по-строгому одетые – видимо друзья или поверенные покойного, а за ними – полтора десятка разношерстного люда. Мершон затаил дыхание.

Гроб поставили на постамент в центре, затем священник отслужил короткую панихиду. Когда он закончил произносить последние слова, гроб опять подняли и понесли к ближайшей нише. Следом появился некто, кто нес в руках плиту. Мершон сквозь щель в камне прочитал надпись на ней: «Альфредо Инвариус» и дату – дата стояла сегодняшняя.

Казалось, никто не заметил, что склеп вскрыт, а замок взломан. Это немного успокоило Мершона, который каждую минуту ожидал раскрытия. Минуты томительно текли, пока рабочие устанавливали плиту на место, закрывая навсегда нишу с гробом Альфредо Инвариуса. Затем слово взял один из людей «в строгом». Он и в самом деле оказался душеприказчиком усопшего, поскольку заговорил о вещах, малопонятных Мершону. Речь шла о банковских вкладах, завещании, недвижимости и имуществе. По его словам все это, за исключением небольших подарков слугам и некоторым друзьям покойного, отходило церкви.