Рассказ от первого лица

Разве мог я тогда догадываться, куда попал?

Ранняя весна, снега почти не было, хоть и слякотно вокруг. Однако тепло. Я в каком-то драном, длинном пальто без подкладки, темные брюки из плотной ткани, на голове шляпа. Стою на остановке напротив автовокзала. Знаю, что надо ехать, но забыл номер автобуса. То ли рейс 35, то ли 53. Хорошо хоть соображал, куда направляюсь – домой, в Елшанку – окраина города. Далековато, да и есть ли прямой рейс в тот район? Ничего не знаю. Отвык от общественного транспорта.

Народу мало. Странно. Несколько человек отрешенно смотрят вдаль. Мучительно вспоминаю, откуда я возвращаюсь. В голове вертится: отец, отец. Что отец? Еду от отца? Он ведь умер. Кладбище в другой стороне. Да нет же, я с живым разговаривал. Он что, в больнице? Мой отец в больнице? С чем? С инсультом, от которого скончался, не приходя в сознание, после трёхдневной комы пять лет уже как? Что-то не так. Кажется, он мирно проживает где-то недалеко, тут же рядом с автовокзалом. Или работает здесь. Фу, чертовщина какая-то…

Подходит автобус. Пытаюсь разглядеть табличку с номером автобуса, надеясь, что на ней будет указан пункт прибытия. Не успеваю, несколько человек запрыгивают в салон, и я с ними. Знаю, что с автовокзала дорога одна. Надеюсь как-нибудь сориентироваться. Погляжу в окно, город хорошо знаю, разберусь по ходу.

Но не тут-то было. Чуть замешкался и вижу, автобус уже катит по какому-то грязному, утопающему в большой маслянистой луже помосту – не то железному, не то деревянному. Вокруг странный и незнакомый пейзаж, больше похожий на территорию заброшенной нефтебазы. Вдали видны дома-высотки, освещенные солнцем.

Едем. Поглядываю на скудных и молчаливых пассажиров. Ищу, у кого спросить, доедем ли до Елшанки, или хотя бы до 3-й Дачной. Почему-то не решаюсь. У всех лица отрешенные и мрачные. Смотрю по сторонам, не узнаю ни одной улицы. Едем не долго. Как такового города не вижу, короткие улочки с одиночными покосившимися домишками, пустыри, маленькие квартальчики, наглухо огороженные тёсом. Первая же остановка заставляет меня поторопиться выйти, тем более замечаю, основная масса пассажиров спешно выходит здесь. Но на конечную не похоже, уж слишком короткий маршрут получается для нашего-то большого города.

Итак, я стою на небольшой асфальтированной площадке. Автобус делает крутой разворот и куда-то уезжает, но не в противоположном направлении – что-то отвлекает меня – и я не успеваю заметить в какую сторону. По левую руку от меня – двухэтажный длинный барак из потемневшей от времени вагонки, мрачный дворик, по правую – нагромождение не то торговых палаток, не то недостроенных приземистых павильонов. Напротив – полусферическое сооружение с широким парадных входом, напоминающим вход в станцию метро. Захожу. Небольшой тамбур с тремя дверями. Левая открыта, направляюсь в неё. Вижу достаточно просторное помещение, похожее на кафе. Посетителей нет. В дальнем углу нечто вроде барной стойки. За стойкой молодой мужчина, протирает тряпкой полки и посуду.

– «Пэл Мэл» есть у вас?

Бармен смотрит на меня вроде бы и дружелюбно, но от вопроса несколько мрачнеет – или мне только кажется. Смотрит на скудные витрины, нехотя машет рукой на полку, где лежали всего два или три вида курева. Пачки незнакомые, но выдающие что-то простенькое, не «Прима» и не «Памир», а возможно, и папиросы.

– Только это, – мрачно отвечает мужчина, словно я задел его достоинство, потребовав что-то недозволенное здесь или никогда не водящееся в продаже. Весь его вид выражал, что я здесь человек явно чужой, и как тут оказался – непонятно. Чуть ли не мысли его читались: «Ходят тут, богатенькие».

Я мысленно окинул себя взором, ничего вычурного ни в одежде, ни во внешности моей я не нашёл. Напоротив – одет…, ну, если не как бомж, но как бродяга. А поскольку местность напоминала скорее гетто, чем цивилизованный квартал нашего города, я счёл, что выгляжу соответственно и вполне сойду за местного жителя – некоторые из них попались мне на глаза по выходу из автобуса.

– Ничего, давайте, что есть. Я люблю и такие, – изобразив покладистость, среагировал я на ситуацию, которая начала меня сильно беспокоить. Но вместо ожидаемого, я получил отпор:

– Вам не сюда. Дверь прямо, в арку, – махнул головой бармен в сторону тамбура, из которого я прошёл сюда.

Я не стал упрямиться, и, ничего не понимая, поспешно вышел на улицу. Проходившая мимо женщина отпрянула от меня, лишь только я хотел задать вопрос, где трасса, ведущая к центру города. Отпрянула не боязливо, как от прокажённого, а пренебрежительно, как от человека, только что обидевшего весь квартал.

Бармен предложил пройти в арку. Я вновь обернулся ко входу в куполообразное сооружение и ступил в тот же тамбур. Итак, слева – дверь в бар, справа – задраена наглухо и, похоже, открывается редко. А прямо – действительно арка. Захожу с нарастающей тревогой в душе…

В полумраке вижу тесное почти квадратное пространство, сводчатый высокий потолок. Справа обнаруживается зев тоннеля, подобного метрополитеновскому, но рельсы, если они и есть, укрыты толстым слоем черной грубой ткани, наподобие драпа или сукна. Тоннель слабо освещён рядом тусклых лампочек в стене, уходит с изгибом во мрак. Явно не функционирует и не является даже пешеходной зоной.

Слева – стена такой конструкции, словно когда-то здесь было продолжение тоннеля, однако вместо него – сложный переплёт с матовым стеклом в непонятных разноцветных узорах. За стеклом, видимо, источник искусственного света, скорее всего со стороны бара, где я только что побывал. Создавалось впечатление, что некогда функционирующий тоннель демонтировали на каком-то отрезке и оборудовали выход наружу, через который я вошел. В результате реконструкции участка тоннеля возникла комната, полы которой выложили грубой керамической плиткой. Вот на этой плитке сейчас я и стоял, разглядывая нескольких странных женщин. Их было шестеро-семеро. Молодые и среднего возраста. Все уставились на меня.

– Тут транспорт ходит? – спросил я. – Мне бы до Елшанки…

Одна, молодая, лет двадцати пяти, удивленно задала вопрос:

– Вы что, без талона сюда добрались?

– Какой талон?

И тут я почувствовал страх. Он исходил от женщин. Они хоть и молчали и внешне никак не реагировали, но по тщательно скрываемому напряжению я понял, что мое появление здесь – большая оплошность и недопустимое нарушение каких-то страшных правил.

– Мне бы уехать как-нибудь, – растерянно пробормотал я, стараясь выглядеть максимально миролюбиво.

Одна из женщин с разукрашенным по-маскарадному скулами и лбом (возможно, это был татуаж), как-то странно приблизила своё лицо к моему, словно вглядывалась в глаза или принюхивалась, потом потянулась ко мне щекой…

– Нет! – резко произнесла она, отпрянув и обращаясь к остальным. – Нельзя, он мне не нравится, что-то не так, не верьте ему, я чувствую не те мысли.

– Да я никаких плохих намерений не имею, что вы! – попытался улыбнуться я. – Я, видимо, случайно сел не в тот автобус…

Дородная бабёнка средних лет укоризненно покачала головой. Мрачная безысходность повисла в воздухе. Я начал догадываться, что попал в зону, тщательно скрываемую от другого населения города. Здесь всё было пронизано какой-то жуткой тайной.

Странные особы прятали от меня глаза, кто-то отошёл в сторонку, кто-то отрешённо повернулся ко мне спиной.

– Девочки, подскажите, как выбраться отсюда. Я уеду и всё забуду. Я никого из вас не видел и даже не был здесь… Да я и не понял ничего. Приснилось мне, – пытался я задобрить растерянных женщин.

– Он выдаст нас, это не просто так, – услышал я приглушённую чью-то фразу.

– Да, блин, я случайно здесь! – взмолился я. – Как выбраться – скажите, и я уйду навсегда, и дорогу забуду…

– Вот это правильно. Только к менеджеру тебе надо, – сказала равнодушно одна.

– Кто это? – напрягся я.

– Не волнуйтесь, – усыпляя мою бдительность, почти ласковым тоном произнесла другая женщина, ранее молчавшая, лет 35, – менеджер решит ваш вопрос. Так надо. Идите, ничего страшного, – и легонько подтолкнула меня в сторону распахнувшейся во внутренний дворик до сих пор не замеченной мною низенькой дверцы в стене.

Я шагнул обречённо во двор, где ещё лежал снег. Дверь в помещении напротив уже была открыта. Преодолев на ватных ногах несколько метров – дворик был крохотный, – я заглянул внутрь. Меня вновь подтолкнула сзади все та же женщина.

– Вот менеджер, вам к нему, – скороговоркой тихо выпалила провожатая и, как мне показалось, испуганно удалилась прочь.

Запах мясной лавки ударил в нос. Из-за тяжелой широченной занавеси выглянул мрачный сутулый человек в длинном прорезиненном фартуке зеленого цвета и с бойцовскими перчатками на руках. Он что-то пробормотал, явно приглашая сделать ему навстречу несколько шагов подальше от входной двери. Приблизившись к нему, я услышал что-то вроде: «Слушаю вас, какие проблемы?»

– Я оказался здесь случайно, даже дорогу не запомнил, а мне в Елшанку…

Не успел я договорить, как получил два сокрушительных удара в челюсть, в голову. Почему-то первой мыслью было: «Ограбят». Во внутреннем кармане пальто лежало портмоне с двадцатью тысячами рублей. Вторая мысль: «Убьют».

Я упал в белую жижу, разлитую на полу, молоко или белила – так мне показалось. А вокруг – россыпи не то муки, не то крахмала. Я барахтался в этой мерзкой луже, запутавшись в полах пальто, и стонал, а «менеджер» продолжал меня избивать. Теперь в одной руке у него была увесистая палка, наподобие биты, только конец её увенчивал конусообразный набалдашник с остриём, направленным в меня. Во второй руке – гнутая хворостина, похожая на короткое удилище. Я притворился потерявшим сознание, стараясь выиграть тайм аут. В душе неприятно ворошилось сожаление: зачем позволил напасть на себя, вместо того, чтобы атаковать первым. Но кто знал, что всё произойдёт так быстро. И что намерения менеджера не оставят мне выбора. «Бита» охаживала мои бока, а хворостиной мужик с садистским равнодушием тыкал в меня, стараясь попасть концом в мою поясницу или чуть ниже. Я чувствовал эти, казалось, безобидные тычки, и не понимал их смысла. Однако ощущение растущего онемения в теле и одновременно возникшая мысль, что внутри хворостины проходит трубка, заканчивающаяся тонкой иглой, повергли меня в животный ужас. Меня убивали с сатанинским спокойствием и с неизвестными мне целями.

Я взмолился о пощаде, как можно более плаксиво и жалобно, демонстрируя всю свою беспомощность и покорность судьбе. Потом заохал, и начал обмякать, имитируя паралич. Хотя и без всякой имитации, он, возможно, был уже близок. Что мне впрыскивали – откуда бы знать? Смертельный, усыпляющий или парализующий препарат?

Бороться! Плевать на все, даже если не получится, бороться! Даже если у них нет намерений убить меня! А если и не убить, то что тогда? Отключить память и выкинуть куда-нибудь в городе? Чепуха! По всем признакам, они не станут себя утруждать таким милосердием. Убьют, расчленят, съедят, пустят на фарш и – на рынок, продадут на органы, да мало ли что ещё! Бороться.

Я судорожно дернулся, скрючился, и завалился на бок, лицом к своему мучителю. Он с параноидальной методичностью продолжал тыкать в меня своей «булавой» и «удочкой» поочередно…

Изловчиться и выхватить «булаву», барахтаясь и скользя в молочно-мучной жиже? Неудача – смерти подобна. Ноги «бойца» далеко – не подсечь, не ухватить.

В момент, когда палка в очередной раз уткнулась в мой бок своим конусовидным острием, я пропустил её под рукой, прижал левым локтем к телу, а правой рукой крепко ухватился за древко. Молниеносным рывком я выдернул палку из скользких перчаток. Человек качнулся в мою сторону. Он не успел мобилизоваться. А я с опорой на лопатки распрямил напружиненное тело и выбросил левую ногу. Удар тупого носка моего зимнего ботинка угодил точно в гладко выбритое лицо. Правая нога ударила в область голеней моего противника. Он постарался удержать равновесие, но мне хватило времени оказаться в вертикальном положении. Одновременно булава, описав в воздухе полукруг, своей рукояткой хрястнула в челюсть «мясника». Меня охватила звериная ярость. Страх потерять сознание от хитроумных инъекций заставил действовать быстро и наверняка.

Через минуту все было кончено, хотя остановить мне себя было нелегко. Менеджер с раскроенным черепом и лицом, представляющим из себя молочно-кровавое месиво, лежал у моих ног. По агонизирующему телу ещё пробегала мелкая судорога, ступня, обутая в черный кроссовок, ритмично дергалась в грязно-белой луже.

Меня колотило в ознобе. Я озирался, высматривая подобие оружия. Помещение в чернеющей глубине сужалось и уходило куда-то вниз. Там проглядывался покатый спуск в подвал. Исследовать его ни времени, ни желания не было. На улице, если маленький дворик снаружи можно было назвать улицей, послышались мужские и женские голоса. Мое тело стремительно слабело. Бежать в подвал, оставляя за собой кроваво-молочный след? Я схватил бывшего менеджера за ноги и быстро поволок его вглубь помещения. Похоже, здесь никого больше не было. И слава богу.

Опомнившись, я бросил свою жертву и стремглав метнулся к входной двери – кажется, на ней был запор. Когда та коварная баба ушла, дверь хлопнула за моей спиной, лязгнув железом. Так и есть – задвижка. Я дернул её слишком сильно, громыхнуло так, что голоса стихли. Плевать. Только сейчас, возвращаясь к трупу, я увидел на стене, возле которой встретил меня менеджер, телефон: старинный, какие висели раньше в телефонных будках, а точнее на заводских проходных – из черного эбонита, с огромным диском и полустертыми цифрами в его отверстиях. Звонить? Куда? Да и что это может быть за телефон? Местный коммутатор? Но и сотового со мной не было. Кстати, где он? Ведь я не расстаюсь с ним никогда. Странно. Все странно.

Кто-то подергал за ручку двери снаружи.

Через мгновение я стоял между рельсами одноколейки в таком же тоннеле, как десять минут назад. Куда девать труп, я не знал. Ни чанов, ни баков, ни ящиков, ни укромных закутков здесь не нашлось. Но откуда-то ведь шёл запах разделанной несвежей туши! В потёмках не очень-то осмотришься. Лишь рельсы поблескивали в свете далекого и одинокого фонарика, торчащего из потолка в глубине тоннеля.

Я отпустил ноги бездыханного тела и, перемахнув через деревянную конструкцию тупикового упора, кинулся бежать по промасленным шпалам…

* * *