Следующий этап в Вагнере начался с того, что я больше всего ненавижу, – это оформление. Заполнение бумажек. Необходимо было указать в анкете всех своих родственников, жен, бывших жен, место работы и так далее. Сейчас точно не скажу, но, по-моему, пришлось перелопатить страниц 20 – 25. При этом заполнять требовалось печатными буквами.
Как вы помните, я страдал от жуткого похмелья со всеми вытекающими. И вот лежит передо мной анкета – куча листов. В принципе, все в ней понятно, но ведь нужно писать! А пишу я ну очень неразборчиво, как курица лапой. И, конечно, мой почерк вызвал большие сомнения у инструкторов относительно того, примут ли анкету. А переписывать ну совсем невмоготу. И тут мне маленько повезло.
Есть такой нюанс: когда заключаешь контракт с ЧВК, то все телефоны сдаешь. Так как я люблю красивые вещи, у меня с собой был айфон 13. Пожалуй, самый дорогой гаджет из всех, что встречались у ребят, приходивших устраиваться в компанию. Ко мне подошел инструктор и сказал:
– Слушай, это твой телефон?
– Да.
– Продай?
Я без всякой задней мысли спросил:
– Слушай, он мне не понадобится?
– Скорее всего, нет.
Видимо, намекнул, что, с большой долей вероятности, я или окажусь двухсотым, или через полгода куплю себе другой телефон.
– Ок, давай.
И тут я его спросил:
– Слушай, вот у меня здесь такой почерк… Нормально?
Инструктор нахмурился, глядя на мои закорючки, а потом сказал:
– Да пойдет.
Так я получил небольшой блат за счет айфона. И вот так ненавязчиво я всегда умудрялся находить компромисс с лицами, принимающими решения, что здесь, в Молькино, что потом на позиции.
В общем, взяли у меня анкету и присвистнули:
– О, ничего себе! Три жены, три развода, три ребенка! Боже мой, ничего себе, многоженец!
Анкету отправили в отдел кадров.
Справедливости ради надо сказать, что за айфон, помимо лояльного отношения к моему почерку, я получил аптечку и 5 тыс. рублей в придачу. Такой обмен в той ситуации меня вполне устроил. Потихоньку выходя из похмелья, я начал понимать, что не хочу умирать и, как следствие, стал придумывать схемы, при которых вероятность выжить больше. Наличие аптечки, безусловно, повышало мои шансы.
В отделе кадров, куда меня отправили, происходило следующее важное действо: я должен был выбрать себе позывной. Схема простая. Предлагаешь пять вариантов по своему желанию. Если на ум ничего не приходит, тебе дают в помощь толстенный толковый словарь – сиди, выбирай. Сразу скажу, что пафосные позывные типа “Волк”, “Зверь”, “Сокол” и тому подобные отсекаются мгновенно, так как они ранее были заняты руководством, или числятся за уже погибшими бойцами. В Вагнере такое правило: позывные не дублируются. Когда человек погибает, его позывной навсегда остается за ним, больше он никому никогда не выдается. Если мне не изменяет память, позывные выбиваются на обелиске в Черных Ключах. Там увековечены все павшие Вагнеровцы.
На следующий день всех отправили по конвейеру: отдел кадров – сдача анализа крови – служба безопасности (СБ) – полиграф – снова СБ – снова отдел кадров.
Пошли мы группой, человек 35 – 40 на сдачу крови. Надо отдать должное сотрудникам Вагнера, организовано все просто отлично. Заходишь – никаких пустых разговоров, четко: «Сел. Руку. Укол. Бинт. Свободен.»
В этом плане у Пригожина в ЧВК все действительно было отточено до идеала. Ничего лишнего: ни единого слова, ни шага в сторону. Если бы в Министерстве система была так же выверена, думаю, мы получили бы элитную армию.
Итак, мы сдали кровь. На обходном листе нам всем проштамповали кружочки – кому-то красные, кому-то синие. Никто ничего не понял. Ясно было только, что цвет имеет значение и несет в себе какую-то информацию. Процентов десять из нас на этом отсекли. Кому-то поставили подозрение на гепатит, у других в крови выявили следы наркотических веществ, у третьих – алкогольный гепатит. Честно говоря, я удивился, почему его не обнаружили у меня, – видимо, опять повезло. А ведь в душе я все еще надеялся: «Я же бухал, да еще как, здесь-то меня точно завернут… А фиг там! Пропустили. Ну, что делать, пошли дальше».
На следующем этапе нас фотографировали, особенно наколки. Впоследствии я понял, для чего это делается. Зачастую, когда человек погибает на войне, от него мало что остается. И порой, когда нельзя идентифицировать личность по лицу, только по наколкам можно определить, кто это. Вот как-то так.
В общем, нас сфотографировали и отправили дальше: сначала в службу безопасности (СБ), а потом на полиграф.
СБ задавала нам любопытные вопросы, а мы довольно честно отвечали. Я не встретил ни одного, кто бы сказал, что он идейный, или собирается воевать за правое дело. Парни прямо говорили: идем за бабками. Ну я правда еще добавил, что хочу проверить свои яйца: железные – не железные.
В службе безопасности нас распределили по подразделениям. Всех записали в ШО – штурмовые отряды, а мне, как какому-то идиоту, написали САГ. Я даже не знал, как это расшифровывается. Оказалось: сводная артиллерийская группа. Я тогда подумал, что со мной что-то не так, неправильный я, что ли.
И вот, сидя напротив сб-шника, я его попросил:
– Слушай, а можно меня в ШО?
Я совершенно не понимал, чем одно отличается от другого. Мне казалось, ШО – это круто: автомат, бронежилет, каска и в таком духе, а САГ – непонятно, что такое этот САГ вообще.
Эсбэшник мне в ответ:
– У тебя трое детей, в САГе у тебя больше шансов вернуться, чем в ШО.
Так я остался в САГе, за что теперь я тому эсбэшнику очень благодарен. У меня даже было желание, когда по окончании командировки я появился в Молях, сказать ему спасибо, но, к сожалению, я его не нашел. Хотя в Вагнере по понятным причинам так называемые сопли не особо приветствуются.
После беседы с эсбэшником меня отправили на полиграф. Там я откровенно рассказал, что у меня есть проблемы с алкоголем. Проверяющие меня в ответ спросили:
– Какие именно?
Ну я и выдал:
– Могу вот так неделю бухать, забить на договора, встречи и так далее.
На собеседовании в Вагнере я честно отвечал на все вопросы. И вам рекомендую быть искренними, если вы задумываетесь о вступлении в их ряды. Ложь читается на раз-два. Я не знаю, как именно они это делают. Но там действительно работают профессионалы: отличные эсбэшники, грамотные кадровики. С моей точки зрения, каждый сотрудник в ЧВК заслуженно занимает свое место, поэтому на всех этапах вас встречают не случайные люди, а слаженно действующие, опытные специалисты.
В итоге меня снова отправили в СБ с диагнозом – алкоголизм. И эсбэшник мне просто так сказал:
– Понимаешь, у нас такая проблема: ты можешь, конечно, забухать, но за бухаловку ты, скорее всего, будешь расстрелян.
Он произнес это так обыденно, что будто за водой сходить. И если до этого у меня возникала мысль, что можно будет сходить в увольнение и бахнуть пивка, то после этих его слов, взгляда и тона, скажу вам честно, желание бухать у меня пропало от слова совсем. И кстати, пока я был в Вагнере в командировке, оно так и не появилось.
Итак, все предварительные этапы я прошел и отправился к ребятам в подразделение САГа.
Я подумал, что все же нужно каким-то образом сообщить старшей дочери. Попросил у парней телефон, позвонил, слава богу, она взяла трубку. Я стал торопливо объяснять, где я, как со мной поддерживать связь, что нужно сделать, чтобы дочь смогла получать мою зарплату и прочее. Она слушала, слушала, а потом сказала:
– Папа, у тебя голос странный. Я не верю, что ты на самом деле там, в Вагнере. Мне кажется, ты просто где-то бухаешь.
После этого пройдет целый месяц или полтора прежде, чем нам снова удастся созвониться. Тогда мы будем ловить каждое слово друг друга, но на текущий момент моя дочь ни во что не верила и была убеждена только в том, что папа где-то “отдыхает” и лучше его не трогать.
Я отдал телефон и лег на свободное спальное место. Так я лежал, все еще страдая от похмелья, да вдобавок к этому ко мне прицепилась простуда, кашель.
Взаимовыручка в Вагнере – первое дело. Ребята увидели, что я явно нездоров, и начали совать мне разные таблетки – чего я только тогда там не съел. Уже потом я узнал, что есть такое понятие, как болезнь Молей. Первоходы частенько ей болеют. Как-то так само собой получается.
Вот так, буквально за неделю до Нового года моя судьба изменилась самым крутым образом. 25 декабря я мотался по Москве, а 27 декабря уже был в Молях, прошел все необходимые процедуры и 31 декабря оказался на своей первой позиции.
Итак, мы прошли все этапы, мне выдали все необходимое, я примерил обмундирование и накидался кучей таблеток.
Я получил достаточно хорошо укомплектованный вещмешок. Обмундирование было просто супер: все по размеру, отличные тактические берцы, спальник. Не хватало только разгрузки, ножа, фонарика, но это уже мелочи, о которых боец должен позаботиться сам.
Командир куда только меня поначалу ни определял: то связистом, то корректировщиком, то еще кем-то. В итоге один из парней, видя мои испуганные глаза, сказал:
– Габо, я тебе рекомендую запятисотиться1 до того, как ты окажешься на позиции. Сейчас это возможно, и не западло. Все поймут, никто не осудит. Постираешь пару недель белье и поедешь домой.
Но тут уже я закусил удила:
– Нет, я пойду до последнего. Да, я боюсь, да, мне страшно.
– Да ты пойми, не будешь ты никаким связистом, не будешь корректировщиком, которые там, якобы, в безопасности. Будешь, в лучшем случае подавать снаряды.
Эти слова оказались пророческими…
Тут уже включился мой характер. Похмелье потихонечку прошло. Спал я тогда еще плохо, можно сказать, практически не спал. Этим я страдаю почти всю свою жизнь: от похмелья не могу уснуть. И вот я лежал и думал о том, как сказать парням, чтобы они не переживали, что я их предам и в таком духе. Всякая чушь в голову лезла. А проснувшись утром, решил: «Да пошло оно все к черту! Пойду воевать, а там как карта ляжет». В том, что я не сдамся в плен, как бы пафосно это ни звучало, я был уверен на 200%. И не потому, что я какой-то герой, просто я не хотел, чтобы меня мучили – ненавижу боль. Как по мне: лучше умереть и все. К этому я был морально готов – к тому, что погибну. И на тот момент меня это устраивало.
Наступило 30 декабря, нас определили на позицию.
– Все, ребят, собираемся, получаем автоматы и едем.
Снова страх, снова дрожь в коленях. В голове сидела только одна мысль, которая потом еще долго меня преследовала: «Вот нихера себе, я бухнул!» Конечно, до этого пьянка много куда меня приводила, но в первый раз она привела меня на боевые действия.
Мы получили оружие, записали и стали ждать отправки. Всем выдали разгрузку и автоматы с одним магазином. Дополнительный магазин мы должны были получить уже в пункте временной дислокации. Поздно вечером приехали 5 или 6 автобусов. Наше подразделение село в один из них. Я занял место рядом с парнем с позывным Аргын. Щуплый пацан невысокого роста, как говорят, метр с кепкой, но хитрый – ужас! В дальнейшем он станет моим близким товарищем. Он тоже оказался первоходом, парнишка родом из Казахстана. Как он попал в Вагнер – это отдельная история. Может быть, попозже я ее расскажу.
В юности, когда я был курсантом Суворовского училища, мы много раз ездили на боевые учения. Но в первый раз в жизни я ехал в автобусе с автоматом и в полном боевом снаряжении. Думаю, Министерство обороны просто обалдело бы, увидев, как вчерашние гражданские, первоходы, вот так запросто путешествуют с оружием. Никто не заморачивался на предмет того, что может твориться в голове у каждого отдельного солдата. Например, он с девочкой вчера поругался или еще что… Нет, об этом просто не думали, но, как ни странно, никаких эксцессов при этом не произошло. Никто не пытался никуда убежать или стрелять – все просто спокойно ехали, каждый со своим автоматом. Признаюсь, казалось, внутреннее пространство автобуса до отказа наполнено чувством страха. Многие, конечно, хорохорились, но боялись все.
При въезде на территорию Украины я, конечно, обалдел, я бы даже сказал – охуел. Развалины, трубы, разбитые дома – все это было, будто кадры из кинохроники. Вот ты едешь по городу и понимаешь, что совсем недавно здесь жили люди, а сейчас только разруха. Это было нечто, то еще ощущение…
Нас привезли на пункт временной дислокации. Это оказался заброшенный завод, весь забитый оружием. Обстановка, как в играх типа Counter-Strike и тому подобных. На воротах стояли ребята – охрана. Все по-серьезному.
О проекте
О подписке