Читать бесплатно книгу «Райна, королевна Болгарская» Александра Фомича Вельтмана полностью онлайн — MyBook

Глава четвертая

На площади Преславской, между королевским двором и владычним, стекался народ толпами; кнези сельские с кметами и момцами[40] мчались к раду[41] преславскому, желая скорее узнать причину соборного звону. Игуменство из ближайших монастырей и старейшины из своих пригородков ехали также верхами к собору, сопровождаемые служками и приспешниками.

Посереди говора, шуму и побрякивания оружием раздавались взаимные вопросы и догадки о причине сбору. Но причина известна была только великому комису да одному старцу гусляру, который ходил между народом по площади и, водя смычком по гусле, напевал печально:

Ой, горе, горе, великая тужба!

Не стало орла, не стало Петра;

А Орловичи-Петровичи у грачей в полону!

Кто вслушается в слово гусляра, идет за ним: что он за песню такую напевает? Гусляр не останавливается, а толпа за ним, больше и больше.

– Что ты поешь, гусляр? – спрашивают его, а он, как глухой, продолжает песню, не обращая ни на кого внимания:

 
Ой, горе, горе, великая тужба!
Чем ту тужбу сбыть,
Куда схоронить!
 

В это время из королевского двора выехал великий комис, а за ним дружина королевская, под предводительством сына его, Самуила, во всем наряде, в золотом панцире на полукафтанье зеленом с золотыми источниками; сверх всего малиновый бархатный плащ, на голове шлем нарядный. Серый конь его в яблоках, согнул шею крутым кольцом и кланялся, побрякивая браной уздечкой с кистями и подвесками.

 
Ой, филин, филин, ночная птица!
Запел гусляр, идя вслед за поездом комиса.
 

Комис вступил в собор; Самуил с дружиной стал у крыльца, народ тесно обступил ограды собора, а темные слухи о смерти Петра переносились уже из уст в уста.

– Слышите, король умер!

– Как умер? Где умер?

А гусляр напевал:

 
Ой, подскочил к нему льстивый враг
Поразил в широкие перси тяжкий млат!
Зашемул, застонал жалобой темный лес:
«Ой, вышиб он ему душу-душеньку,
Вылетала она чрез гортань, вылетала
Из гортани, красными устами отходила!
Ой, хлынула волной его теплая кровь;
За подружкой-душкой струею течет!»
Ой, враны-гавраны поднялися с гнезд,
На белое тело сели, кричат:
«Ой, погубил орла хитрый, льстивый враг
Не хоронит никто орла-короля.
Похороним его в утробе своей!»
 

– Ой, убили короля Петра! – громко пронеслось по народу.

– Кто мутит? – вскричал комитопул, подскакав к толпе. Дружина двинулась за ним в толпу.

– Кто мутит? подавайте его! – крикнул снова Самуил грозным голосом, но бледный и смущенный.

Народ, отступая от коней, смолк, озирается кругом, ищет гусляра; а гусляра нет нигде.

Мгновенная тишина изумления была прервана выходом владыки, комиса, бояр и старейшин на крыльцо. Общее внимание обратилось на них; но в это самое время послышался звук трубы с сторожевой башни, и на вершине ее захлопал красный стяг. Воины, бояре и народ содрогнулись от неожиданной вести, и посереди всеобщего онемения гонец от русского князя Святослава явился перед собором с красным значком на копье.

– От русского великого и светлого князя Святослава! – сказал он, подъезжая к крыльцу.

– С какой вестию? – спросил дрожащим голосом комис.

– Русской князь велел сказать королю царства Болгарского, его боярам и всем людям его, что идет он полком на вас, стройтесь противу!

 
Ой, горе, горе, тужба великая,
Не стало орла, короля Петра,
Не стало людей в царстве его! —
 

раздалось в толпе.

– Что скажешь ты еще от своего русского князя? – спросил смущенный и бледный комис.

– Ничего, – отвечал гонец.

– Так скажи своему князю, – продолжал комис, – что за двадцать шесть лет храбрые Болгары лозою изгнали из своей земли насильников Русь и Печенегов: то же будет и теперь[42]:

– Гой, любо! – вскричал народ. – Лозой изгоним!

Лицо комиса просветлело.

– Одарите и угостите гонца, пусть едет сытый! – сказал он.

– Государским жалованьем всего у меня много, ничем не скуден, сыт и своим хлебом, чужого не нужно, а готовьтесь угощать гостей нашего князя с дружиной! – отвечал гонец горделиво. Конь его взнесся на дыбы, перекинулся, и народ отхлынул от лихого всадника, который, гарцуя по площади, наконец скрылся за городской стеной.

– Братья! – возгласил комис к народу. – Честный собор, преосвященный владыко и все духовные строители церковные, князи и властители царства Болгарского! В плачевные ризы облечься бы нам по блаженном светлом короле Петре, погибшем от руки брата своего Иована, изгнанного из царства за смуты… да злое время злую игру сыграло; не в плачевные ризы облечемся, а в ратные. След бы нам в Византию идти да звать на престол королевича Бориса, да он в залоге и в неволе у греческого царя; греческий царь не равного себе хочет на престоле болгарском, а слугу себе, данника безмолвного… Честный собор, король Петр заложил детей, да не заложил воли нашей!..

– Воли своей никому не дадим! – произнес один боярин.

– Не дадим, не дадим! – повторила толпа.

– Выбирайте же правителя себе и военачальника, покуда бог дела устроит, – произнес комис, поклонясь владыке и окинув смиренным взором всех.

– Избранного богом да изберем, – произнес владыко.

– Да здравствует король Георгий! – крикнули приверженцы комиса.

Владыко побледнел, его слова не поняли и воспользовались ими.

В войске и в народе повторилось имя комиса; но это был не громовой голос всего народа, вызванный любовью и желанием общим: это был голос подобострастия некоторых и привычка носить оковы комиса.

Посереди необдуманного возглашения раздавались и порывистые крики:

– Короля Бориса! пойдем за ним с огнем и мечом на Греков.

– Благодарю владыку, боляр и всех людей, – произнес комис, возвыся голос, – кланяюсь за честь великую, возданную мне за службу царю и царству, но этой чести не принимаю я…

Все умолкли, притворное великодушие комиса поразило всех.

– Не принимаю, – повторил он, – теперь ущитим Болгарию от врагов, свободим нашу Загорию от Греков!

Комис знал дух народа; несколькими словами он увлек его и вызвал общее довольствие и согласие громкими восклицаниями. Никто не почувствовал, как накинул он на всех свои бразды и направил волю честного собора на путь своих желаний.

– Соединимся же миром и любовью, будем готовиться на брань с Русью и Греками. Идите, вооружайтесь, братья! станем за себя!

Народ громогласно повторил: «Станем за себя!» – и, повинуясь властному голосу, стал расходиться; но тихо, как будто шел в неволю.

 
Ой, дали Филину над собою волю,
Заведет вас филин в темну ночь!
 

пел явившийся снова гусляр. Приостановятся, прислушаются к песне: что поет гусляр? – а на душе грустно, что-то не так.

Глава пятая

Между тем сердце Райны предчувствовало ожидавшее горе. Оскудела в ней душа, взалкала крепости и не обретала; слезы катились потоком, тушили зарю. Нет ей утешения от любящих; гонит от нее старая Тулла подруг ее Неду и Велику и сама утешает ее ласками холодными, словами бездушными.

Вдруг пожаловал в ее горницу нежданный гость, комис.

– О чем она плачет? ты сказала ей? – спросил он по-армянски Туллу.

– Нет, нет, и не думала, – отвечала Тулла.

Райна вздрогнула, увидя комиса: в первый раз посторонний осмелился войти к ней.

– Кто дозволил тебе вход в мои горницы, комис? – спросила она, вспыхнув.

– Отец твой, королевна, – отвечал комис тихо.

– Король, отец мой? где ж он сам? – проговорила беспокойно Райна.

– О чем плакала ты, королевна? – продолжал комис, не отвечая на вопрос Райны. – Недобрый сон видела или какие-нибудь предчувствия?

– О боже мой!.. Что ты на меня так смотришь? – вскричала Райна с каким-то невольным ужасом, взглянув на комиса, который устремил на нее черный глаз, возмущающий душу.

– Участие, королевна, – продолжал комис, – горе искупается слезами…

Взор Райны блуждал; она, казалось, искала выхода, чтоб бежать от этих страшных глаз и речей, не предвещающих добра.

– Я и сам плачу! – прибавил комис, отирая сухие глаза свои, и не продолжал более.

Как кровожадный ворон смотрел он Райне в глаза и каркал про беду. Все чувства ее онемели.

– Тулла́, – произнес он шепотом, удаляясь, – успокой королевну!

Старуха призвала на помощь себе Неду и Велику и повторила им приказание комиса. Обе они сами плакали, стараясь привести Райну в чувство. Когда Райна вздохнула, они торопливо отерли слезы свои.

Райна стала приходить в себя, взглянула на них; сначала в этом взоре проявилась живость, на устах улыбка; но вдруг Райна схватилась за голову и, как будто припомнив что-то, содрогнулась и побледнела.

– Неда, – произнесла она, – приходил комис… говорил что-то… я ничего не помню… голова кружится… призовите его.

– Призову, – отвечала Тулла, бросив строгий взор на Неду и Велику.

Неда и Велика стояли подле Райны молча и с трудом воздерживались от слез.

– Что вы такие скучные? – спросила Райна. – Неда, и у тебя как будто заплаканы глаза!

Неда припала к плечу королевны и, целуя его, чтоб скрыть выступившие на глаза слезы, отвечала:

– Ничего, королевна.

– Неда, мне никто еще не сказал, для чего был собор в отсутствии отца моего?.. Да где же он сам?..

– Говорят, что Русь идет на нас войною, – отвечала Неда.

– Да где ж король? – спросила она опять сквозь слезы. – Верно, какое-нибудь несчастье! От меня скрывают, да говори же, Неда!

– Что ж говорить, королевна, – отвечала Неда, – я не знаю…

– Комиса нет в городе, комис куда-то уехал, – сказала Тулла, входя в горницу.

– Уехал! не навстречу ли королю? пойдемте на вышку, отец мой должен же возвратиться, я хочу встретить его… он еще будет далеко, а я буду уже радоваться его возвращению…

Сопровождаемая мамой и своими подругами, Райна взошла в башню, села на скамью и безмолвно смотрела вдаль. Едва что-нибудь покажется на дороге, обоз или верховые, она вскрикнет: «Неда, это, кажется, король!» – и с нетерпением ждет приближения. Но все мечты ожидания разрушаются.

– Нет, не он! – говорит она со вздохом и шлет узнать, не возвратился ли комис.

Несколько дней прошли для Райны в тоскливых и тщетных ожиданиях. Она истомилась, изнемогла; на третий день Тулла сказала, что идет комис.

Райна бросилась к дверям.

– Где король? – спросила она и с новым трепетом и отвращением отступила от комиса.

– Он приказал… – произнес комис медленно и остановился… – Сядем, королевна… Он приказал сказать тебе, чтоб ты порадовала его душу и исполнила волю его…

– Какую волю? Говори скорее!

– Святую волю короля и отца, – произнес комис протяжно, как будто наслаждаясь истязанием чувств Райны.

– Какую же волю?

– Конечную его волю!

Райна вскрикнула; Тулла подскочила к ней и поддержала ей голову, опавшую как цветок на сломленном стебле. Глаза без слез, уста без рыданий; но каждая жилка трепетала в Райне. А комис с притворным чувством горести томил ее рассказами о смерти его.

– Несчастное событие! – говорил он. – Король, возвращаясь из зверинца, заболел и не мог продолжать пути, прислал за мной; я нашел его при последнем издыхании… В это-то время напал на нас злодей Иован… Бог спас меня как будто для того, чтоб передать тебе конечную волю отца.

Безмолвная на все бездушные утешения старухи, Райна, казалось, наконец вслушалась в них; сбросила с головы драгоценную повязку, сорвала кованой золотой пояс, сдернула с плеч саян, тканный из пурпура и золота, бросила кольца и поручни и залилась горькими слезами.

– Где комис?.. Говори мне последнюю волю отца, я ее исполню и умру, – произнесла она.

– Успокойся сперва, королевна, – отвечал комис.

– Теперь, теперь же, говори! я хочу знать!

– Мой король поручил мне заменить тебе отца, – начал комис.

– Заменить отца? так же, как она заменяет мне мать, – сказала Райна, показывая на старуху.

– Отеческими попечениями о тебе я заслужу твою дочернюю любовь.

– Не трудись же: я принадлежу теперь одному богу, он мой отец; а обитель моя у гроба матери.

– Нет, королевна, – сказал комис, – последняя воля твоего родителя изрекла союз твой с сыном моим Самуилом.

– Этого не будет! – вскричала Райна дрожащим голосом.

– Передаю тебе слова отца, его волю.

– Веди меня на могилу отца, я умолю его: «Родитель мой, отец мой! не отдавай меня людям, отдай богу!» Он смилуется.

– Кто знает, где могила его! – сказал комис.

– Не возмути неповиновением души родительской, – сказала Тулла, – будет она носиться над могилой и изнывать в жалобах на тебя, и изноет, и не свидеться тебе с отцом и матерью на том свете!

Райна зарыдала. Комис посмотрел на нее с улыбкою довольствия, потрепал старую Туллу по плечу и вышел.

– Ох, королевна, королевна, – начала Тулла, когда истощились слезы Райны, – сердилась ты на меня; а не я ли правду тебе говорила: не избежать того, что сулила судьба! Видела я сама, что сердце твое не знает еще иной любви, кроме дочерней, да не навек родители. Бог указал любить после них суженого, а уж кто суженый, как не тот, кого указала воля родительская, а воля родительская идет от божьей воли.

– Я не противлюсь родительской воле, – отвечала Райна, – а исполню ли ее – бог ведает! душа моя не лежит к Самуилу. Божьей ли и родительской воле насиловать душу мою!.. Она не обвенчается с Самуилом, в храме вылетит из тела: пусть берет он за себя бездушный труп!

– Кто ж будет изневоливать тебя, королевна! А сказать правду, и меня отдали замуж не по сердцу… плакала я, плакала, а после самой слюбилось.

Тулла торопилась утешить, уластить Райну, в которой от избытка горя измирали все чувства; именем отца требовали, чтоб она, не отлагая времени, принесла себя на жертву.

– Дайте мне время хоть выплакать слезы мои на могиле матери, помолиться за упокой души родителей! – отвечала она на все утешения и слова Туллы. Ей дозволили выход к заутрене в храм монастырский, где погребена была королева Мария. Туда сопровождали ее Тулла и Неда. В плачевной одежде стояла она заутреню на коленях перед гробом матери. Здесь только обильно текли ее слезы и облегчали душу.

Никого из прихожан не было в первый день во время мольбы ее в церкви. Но на другое утро пробрался туда один блаженный – бледный, с длинными волосами, распадающимися на плечи, в черной кошулье,[43] препоясанной веревкою тоболец[44] пастырский за плечами и с костылем в руках.

Уважение к этому роду людей было в старину так велико что им никто не осмеливался затворить двери храма.

Припав на колена и сотворив молитву, старец посмотрел на Райну и отер слезу; посмотрел на ее мамку Туллу и нахмурился. Потом подошел к Неде, встал за нею и начал молиться почти вслух:

– Господи, владыко, Царь небесный! Грешник молит тебя, не остави его посещением своим, да исхитить присущую агницу из челюстей волчьих!

Неда, стоявшая задумчиво и не заметившая появления блаженного, с испугом оглянулась.

– Молись, девушка, молись, не оглядывайся, – продолжал он. – Знаю я, о чем ты молишься: ты любишь королевну, и я ее люблю – бог нам в помощь!.. Господи, владыко, Царь небесный, да будут разум мой и рука моя орудиями благости твоей! Молись, девушка, молись, не оглядывайся!.. Есть в палатах царских слуги царские, печалующиеся о царе и роде его. Господи, помоги их печалованию! Есть между ними избранный, аки Петр, ключарь царствия небесного… Перемолви с ним, девушка, перемолви… Помолимся господу сил, да кто правосудства и премудрого промысла дело добре смысля мнит – будет, убо, будет восстание; правдив бог, и терпящим его мздодатец будет!..

Неда вслушивалась в слова блаженного, и он казался ей явлением свыше. Возвратись с Райной во двор, она пересказала ей чудо и все, что слышала. Слова блаженного проливали в душу сирой Райны какое-то утешение и надежды; но она задумалась и сказала:

– Тебе это чудилось!

– Нет, не чудилось! – отвечала Неда. – Я как теперь слышу: между царскими слугами есть избранный, аки Петр, ключарь царствия небесного… Перемолви с ним. Эти слова намекают на Обреня; я еще больше уверилась, когда он встретился нам на крыльце.

– Обрень, добрый старик, любил родителя, да чем он поможет мне? – отвечала Райна.

– А бог ведает, – сказала Неда. – Покуда нет Туллы, я выйду на крыльцо.

Неда выбежала в сени и увидела, что ключарь Обрень сидит под навесом крыльца на лавке, задумавшись. Боязливо вышла Неда на крыльцо и поклонилась ему.

– Здравствуй, Неда, – сказал он, – что скажешь доброго?

– Какие тучи ходят по небу, – проговорила Неда, не зная, что сказать.

– Тучи мимо идут, как и печали наши… Что королевна?.. ты, думаю, знаешь, что в палатах царских есть верные слуги царские, которые печалуются о царе и роде его?..

Боязнь Неды исчезла.

– Обрень, Обрень, – сказала она, – наша королевна теперь сирота! Она умрет! ее принуждают идти замуж за сына комиса!..

– Принуждают! – произнес старик гневно.

– Комис говорит, что это конечная воля короля; она не воспротивится воле отцовской и умрет!

– Злодеи! Ложь и обман! – проговорил Обрень. – Бог только слышал конечную волю короля; не убийцам, посланным от комиса, говорил он ее.

Неда содрогнулась.

– Да, Неда! но королевна после все узнает; а теперь одно ей спасение: бежать из этого царского двора, обратившегося в вертеп разбойников и предателей! Пусть королевна молится богу и положится на верных рабов божиих и царских. Ступай, покуда чье-нибудь коварное ухо не подслушало, чей-нибудь предательский глаз не проник в нашу думу.

Бесплатно

4 
(4 оценки)

Читать книгу: «Райна, королевна Болгарская»

Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно