Отвернувшись от стены с потрёпанными обоями, которые внезапно стали для него проекцией его былой молодости, открывшейся ему таким образом из прошлого, и передавшей недвусмысленный привет в день насущный, Фёдор, чтобы отвлечься от дурных воспоминаний, стал рассматривать остальную часть комнаты. Впрочем, взгляд задержать особо было не на чем. Скромный Федин быт не вызывал интереса даже у него самого. Наконец он сумел-таки выделить среди полумрака кухни небольшой прямоугольный объект, оказавшийся при детальном рассмотрении неважного качества репродукцией картины Пикассо «Девочка на шаре», которой ему расплатился за какое-то одолжение один знакомый карикатурист. Фёдор припомнил, что приятель предлагал ему взять две картины великого художника – второй была «Любительница абсента», но её Фёдор брать не стал, уж слишком эта самая любительница напоминала его самого. Равнодушный к искусству, Федя, в общем-то, первую картину тоже не оценил и лишь неодобрительно крякнул, когда рассматривал и хотел было обменять её на мешок гречневой крупы в ближайшем продуктовом складе, но передумал. А после одной из пьянок все с тем же карикатуристом, разговорившись о предмете, спьяну так проникся настроением, что незамедлительно решил повесить её для общего обозрения на кривой гвоздь, торчавший из стены, на котором висел портативный радиоприемник. Он после недолгих колебаний был снят, а через несколько дней обменен на два мешка молодой картошки. Так, эстетические начала в Фединой душе одержали уверенную победу над пошлыми потребительскими интенциями.

Щурясь и невольно вытягивая шею вперёд, Федор стал рассматривать полотно. Там все казалось было по-прежнему: миниатюрная и хрупкая на вид гимнастка старательно пыталась удержать равновесие на шарообразном снаряде, чуть поодаль от нее на большом кубе сидел довольно крупный мужчина атлетической наружности с такими же грубыми и угловатыми чертами лица и фигуры, как и у ящика, на котором он сидел. Вдруг Фёдор понял, что фигуры на картине словно бы двигаются. Снаряд под девочкой ходил ходуном вправо-влево, а она сама постоянно меняла позу для лучшего баланса, поднимала и опускала руки, наклоняла корпус и то и дело отводила в сторону то одну, то другую ногу. Мужчина сидел почти неподвижно, лишь изредка делая пассы рукой в сторону девочки. Тут Федя догадался, что эти жесты похожи на те, которыми люди обычно сопровождают свою речь и затаив дыхание прислушался. Действительно, герои картины вели неспешную и, видимо, давно начатую беседу.

Сейчас говорил мужчина:

– Вот ты говоришь: люди сильны умом и вроде как, чем больше мы узнаем, тем сильнее становимся. Все вроде так и есть, базара нет, но на деле получается, что все эти яйцеголовые умники – самые жалкие и несчастные люди, и никакой такой силы за ними нет вообще.

– Учёные мужи страдают от своего понимания, дураки же от своего невежества. Умные люди истощены несовершенством мира, прячутся от него в пространстве своего ума и потому не могут жить реальностью. Дураки, овладев миром грубой силой, дуреют, утопая в идиотизме сами и хороня под его толщами последние островки здравого смысла. И те, и другие несчастны. И тем, и другим поэтому мир кажется странным и сложным, где все даётся с трудом, – отвечала девушка на шаре, чеканя слова, при этом даже на секунду не отвлекаясь от своих сложных акробатических манипуляций и не поднимая взгляда в сторону собеседника.

Мужчина в задумчивости закусил губу.

– Не понял… То бишь одни унывают оттого, что лохи по жизни и всю жизнь обречены на высокоинтеллектуальные фрустрации по этому поводу, которые в реальном жизненном пространстве никому не нужны и ничего не стоят, и дом на них не построишь, и бабу на себе не женишь, а другие – оттого, что поняли, хотя и весь мир держат за яйца, есть такие сферы духовной реальности, куда их тупые хари не пустят ни за какие откаты, и вообще где все их контрольные пакеты акций, облигаций с прочими фьючерсами, которыми подперто их самомнение, – вообще говно полное, и за своих пацанов их внезапно там никто не держит, и до них наконец доходит осознание того, что все это время им только казалось, что они сильно верх ушли от тех первых, но на деле, показатели их индексов куда ниже всех остальных на бирже метафизики бытия. И ещё, полагаю, есть большая прослойка среднего класса между ними, положение которых ещё хуже, потому как являются ни рыбой ни мясом и вообще не вхожи в хоть сколько-нибудь серьёзные материальные или духовные круги и всю жизнь обречены быть на подсосе и там, и там. Все верно? – говорил мужчина уверенно, активно сопровождая свои слова сильной и размашистой жестикуляцией.

Девушка улыбнулась.

– Мы такие, какие мы есть. Разные грани на драгоценном камне под названием жизнь, где недостатки одних граней становятся преимуществом для других и наоборот. Хотя некорректно говорить в этом случае о преимуществах и недостатках, потому как это все очень условно, и правильнее говорить лишь о формах и их объективном соотношении, потому как такой бриллиант невозможно оценить или подвергнуть критике. Даже сама постановка такого вопроса абсурдна и лишена всякого смысла. И дело всего лишь в субъективный перцепции граней относительно друг друга, и даже не их самих, а лишь случайных бликов, лучей света, преломленных между ними, которые и есть наше сознание, проходящее сквозь эти грани по правилам открытых физических законов вселенной, – произнесла она спокойно.

Мужчина минуту думал, затем сплюнул и недовольно сказал:

– Ну, предположим, про лучи понятно, но откуда идут провода к этой бабушкиной хрустальной люстре и что является первоисточником? И каким таким образом эти лучи преломляются так, что на выходе получается – Федя пьёт уже четвёртый сутки подряд? – при этих словах мужчина, не оборачиваясь, указал рукой за спину, как раз туда, где сидел притаившийся Федор. Фёдор, услышав свое имя, совсем замер и, казалось, даже перестал дышать. Девушка впервые подняла глаза от пола и посмотрела на Федора своими добрыми и хитроватыми глазами. Федя округлил глаза, но не от страха или удивления, а от стыдливого осознания, что его поймали на подслушивании чужих разговоров. От напряжения он весь пошел красными пятнами, а на носу выступила испарина. Уши его горели нестерпимо, и, чтобы сделать хоть что-то в ответ на взгляд гимнастки, он неуклюже кивнул головой в знак приветствия. Комичности этому действию добавил тот факт, что при кивке у него с носа сорвалась большая капля пота и тотчас улетела куда-то в темноту между ногами. Девушка дружелюбно улыбнулась Феде, а затем перевела взгляд на своего собеседника, посерьезнела и ровным, монотонным голосом, стала говорить.

– Издревле людей интересовал источник всего сущего, смысл существования и конечный итог всего. Они пускались во многие размышления и делали самые разные предположения, смотрели на мир вокруг себя, пытаясь подметить закономерности, систематизировать и облечь их в понятные, а самое главное – в предсказуемые умом образы и состояния. Попытки эти хоть и были порой интересны и оригинальны, все же находились крайне далеко от истины. Со временем люди поняли: всё, что они придумывают, постепенно устаревает и уже не отвечает тенденциям текущего времени. Новое время приносит новые вопросы, ищет ответы, которые ещё вчера были так убедительны и казались неопровержимыми, а теперь им приходится признавать несостоятельность имеющихся парадигм прошлого. Развиваясь таким образом, понимание человека в какой-то момент либо упиралось в тупик, либо становилось противоречащим само себе и откровенно глупым. Это похоже на то, как если бы женщина в попытках стать всё красивее, будет накладывать на себя косметику слой за слоем до тех пор, пока внезапно не обнаружит, что уже год, как работает клоуном в бродячем цирке. С тех пор как люди стали это замечать, развитие понимания стало иметь циклический характер, оттого что многие начинали думать: именно в прошлом и были уже найдены ответы на все вопросы и устремлялись туда, проходя весь путь заново. В конце концов, наступил полный хаос и всеобщее непонимание. Люди разочаровались в поиске ответов, потому что ни одна концепция, будь она старая или новая, не могла дать полную картину мира, в то же время оставаясь верной по-своему, хоть порой и давала диаметрально противоположные ответы на одни и те же вопросы. Так, многие перестали искать истину и сосредоточились на своей личной текущей жизни и решении мелких бытовых проблем, остальные же костенели в фанатизме уже имеющихся концепций, пытаясь по возможности залатать или скрыть пробелы их несовершенства, если не для окружающих, то, по крайней мере, для себя самих. В конце концов, это вылилось в масштабную и зачастую кровавую гонку мировоззрений, где каждая группа пыталась доказать превосходство своих идей над чужими. И лишь немногие стали размышлять над тем, почему так происходит. Как получается, что правда и неправда, добро и зло, мудрость и глупость есть буквально повсюду, при этом гармонично сочетаясь друг с другом в каждом суждении, народе или даже в одном, отдельно взятом человеке. Из этого выходило, что такие понятия как добро и зло, например, не были конкурирующими явлениями, а лишь разными сторонами одной медали. И человек в целом только вот представлял собой уже не медаль, а гораздо более сложную структуру вроде кристалла с гранями, который в свою очередь был частью ещё более внушительной структуры такой, как общество. Ну и так далее, вплоть до самых высших обобщающих понятий. И получалось, что истина, как бы банально это ни звучало, действительно является непредвзятой совокупностью всего, то есть действительно вообще всего, а мы, точнее, наш разум, есть лишь свет, который однажды возник от трения времени -пространства о тот самый кристалл истины и статическим электричеством побежал вперёд по его граням путем наименьшего сопротивления, излучая вспышки, которые, отражаясь и преломляясь тем или иным образом о грани истины, создают мысль, субъективное восприятие этой мысли, личность и все остальное, что наполняет наше бытие. Именно таким образом и получается, что Федя пьёт уже четвёртый сутки, так же, как и происходит все остальное в этом мире.