2. Член партии обязан:

а) бороться за создание материально-технической базы коммунизма, служить примером коммунистического отношения к труду, повышать производительность труда, выступать застрельщиком всего нового, прогрессивного, поддерживать и распространять передовой опыт, овладевать техникой, совершенствовать свою квалификацию, беречь и приумножать общественную социалистическую собственность – основу могущества и процветания Советской Родины;

б) твердо и неуклонно проводить в жизнь решения партии, разъяснять массам политику партии, способствовать укреплению и расширению связей партии с народом, проявлять чуткость и внимание к людям, своевременно откликаться на запросы и нужды трудящихся;

в) активно участвовать в политической жизни страны, в управлении государственными делами, в хозяйственном и культурном строительстве, показывать пример в выполнении общественного долга, помогать развитию и упрочению коммунистических общественных отношений;

г) овладевать марксистско-ленинской теорией, повышать свой идейный уровень, способствовать формированию и воспитанию человека коммунистического общества. Вести решительную борьбу с любыми проявлениями буржуазной идеологии, с остатками частнособственнической психологии, религиозными предрассудками и другими пережитками прошлого, соблюдать принципы коммунистической морали, ставить общественные интересы выше личных;

д) быть активным проводником идей социалистического интернационализма и советского патриотизма в массы трудящихся, вести борьбу с пережитками национализма и шовинизма, словом и делом содействовать укреплению дружбы народов СССР, братских связей советского народа с народами стран социалистического лагеря, с пролетариями и трудящимися всех стран;

е) всемерно укреплять идейное и организационное единство партии, оберегать партию от проникновения в ее ряды людей, недостойных высокого звания коммуниста, быть правдивым и честным перед партией и народом, проявлять бдительность, хранить партийную и государственную тайну;

ж) развивать критику и самокритику, смело вскрывать недостатки и добиваться их устранения, бороться против парадности, зазнайства, самоуспокоенности, местничества, давать решительный отпор всяким попыткам зажима критики, выступать против любых действий, наносящих ущерб партии и государству, и сообщать о них в партийные органы, вплоть до ЦК КПСС;

з) неуклонно проводить линию партии в подборе кадров по их политическим и деловым качествам. Быть непримиримым во всех случаях, когда нарушаются ленинские принципы подбора и воспитания кадров;

и) соблюдать партийную и государственную дисциплину, одинаково обязательную для всех членов партии. Партия имеет одну дисциплину, один закон для всех коммунистов, независимо от заслуг и занимаемых ими постов;

к) всемерно содействовать укреплению оборонной мощи СССР, вести неустанную борьбу за мир и дружбу между народами…»

Прочитал Белаш устав и решил, что недостоин быть членом партии – далековато ему до коммунистических идеалов. Потом, однако, заметил, что в КПСС вступают отнюдь не самые достойные, с его точки зрения, люди. Так коммунистом стал уволившийся в запас этой весной казах Акаев – командир отделения артэлектриков. Этот, сначала кандидат в члены КПСС, а потом и полноправный член активно выступал на всех собраниях, призывал, обещал, клялся. А перед отбоем строил у своей шконки «карасей», «пробивал» им «фанеру» – грудную клетку и, улегшись, командовал:

– Так, вечерний концерт для заслуженных старшин Советского Союза!

«Караси» затягивали:

– «Спи годок спокойной ночи, ДМБ на день короче. Только сон приблизит нас к увольнению в запас…»

Раз кто-то из молодых пропел «дембель стал на день короче», так Акай, спрыгнув со шконки, его чуть не забил до смерти:

– Ты что, солдат?! До сих пор слово ДМБ выучить не можешь?!

И по губам – по зубам «карася». И под дых, и под ребра. Упал молодой, а Акай его еще и пинать начал – еле оттащили.

Каждый раз, когда «караси» давали «вечерний концерт», Белаша так и подмывало спросить:

– Акай, а чего ты не заставишь их спеть:

 
«Партия Ленина – сила народная
Нас к торжеству коммунизма ведет!..»
 

Свое Акаев получил не по партийной линии. Коммуниста и главного корабельного старшину решили сурово покарать за воровство у товарищей. Так что последние перед демобилизацией месяцы жил он у своих земляков под замком в барбете башни дивизиона универсального калибра. Сошел Акай с корабля, как шакал, ночью, опасаясь, что разозленные сослуживцы побьют на прощание, разорвут с такой заботой приготовленные на ДМБ клеши, сорвут с груди значки «Специалист 1 класса» и «Отличник боевой и политической подготовки».

Вот и сегодняшний рассыльный Слепа, отслуживший полтора года, уже кандидат в члены партии. Скоро превратится в полноправного коммуниста. Окажется в дальнейшем рядом с Акаевым у руля страны…

Нет, становиться в один ряд с карьеристами, лицемерами Белашу не хотелось. Он разглядел, понял, что все в этой партии, как и в комсомоле, сплошная показуха. У него уже был «политический» опыт. В школе Вадима выдвинули от класса в комитет комсомола. Он ходил на заседания, принимал на себя предложенные обязательства. И потом накануне отчета с ужасом понял, что ничего из них не выполнил. Просто потому, что не все от него зависело. На отчетное заседание шел, понурив голову. Ждал, что в лучшем случае ему объявят выговор с занесением в личное дело. В худшем – выгонят из комсомола. Но ему объявили благодарность! Оказалось, что все отчитываются о как бы проделанной работе. Неважно, что сделано на самом деле. Важно, что на бумаге все выполнено и перевыполнено. Как выяснилось, они силами комитета комсомола провели слет, которого на самом деле не было. А еще они помогали пятидесяти ветеранам, которых на самом деле было семь. Организовали пикет в поддержку какой-то заключенной чернокожей американки, не выходя из класса…

Глядя на «работу» коммунистов на корабле, Белаш констатировал, что от комсомольцев они своим «выполнить и перевыполнить» ничем не отличаются. Морозов же полностью открыл Вадиму глаза на дела членов партии. Эти ребята-коммунята еще и стукачи поголовно! Доносят на своих товарищей, друзей, земляков!

Отвечая особисту, Белаш постарался согнать с лица брезгливую мину и аргументировал:

– Так я бы и вступил в партию, но ведь нужно сначала кандидатом быть. Срок проверочный выдержать. Подзапоздал я. Мне ж буквально на днях в запас увольняться…

Морозов, очевидно, делал свое коммунистическое предложение всем подряд. Потому что сначала покопался в бумагах и лишь потом кивнул:

– Ну да, увольняешься осенью 1982-го. – Пожал плечами. – Так и не обязательно вступать на корабле. Дадим тебе партийную рекомендацию. Вступишь в члены КПСС потом на заводе, на стройке… в институте…

«В институте» отдалось тогда в голове Белаша. Но он не придал этому особого значения. Наверное, особист сказал это просто для примера: «на заводе, на стройке, в институте…»

Вадим спокойно вышел от Морозова. Как и Пасько, пообещав верно служить особому делу Родины и постаравшись сразу же забыть о данном обещании. Что делать, положено это так: Морозову – вызывать, предлагать, а матросам – соглашаться и не выполнять своих обещаний. Так ведь во всех делах: и в военных, и в гражданских. Все берут на себя всякие повышенные социалистические обязательства, но никто ничего не выполняет, отчитываясь при этом о перевыполнении невыполненного. С чистой совестью отчитается особист о работе с личным составом экипажа и забудет о Белаше, а Белаш забудет об этой их встрече.

Но забыть о той беседе с особистом не удалось. Через неделю Вадима вызвали к Морозову второй раз…

Гоня прочь неприятные мысли, Белаш опустил голову и уткнулся в окуляры дальномера, принялся осматривать Владивосток: приближенные мощной оптикой сопки, сопки, сопки. На них – крутые улицы. Когда гололед, то движение в городе просто замирает. На корабль не привозят свежий хлеб. А так как, стоя у берега, свой выпекать не положено, то хрумкает экипаж некоторое время старые сухари. И весь город в такую погоду тоже бедствует. Кто-то не может добраться до работы, кто-то – дойти до магазина и тоже сосет сухарь…

Белаш скомандовал:

– Старик, покрути КДП!

«Избушка на курьих ножках» плавно повернулась. В окулярах появилась другая картинка. Вадим знал, что в той стороне за городом находится арсенал под открытым небом. Ездили туда за снарядами. Лежат они в ящиках и без, в одной смазке, прямо на земле, под солнцем, снегом и дождем. Трудно представить, какое множество таких же арсеналов по всей стране. В тайге, в степи, в песках. И не только снарядов-ракет, но и прочего военного имущества. Видел Белаш в дальномер и сотни гниющих законсервированных на берегу автомобилей, и десятки ржавеющих по «шкерам» «запасных» кораблей…

В окулярах появилось здание Владивостокского морского вокзала. Сколько людей! Кипит гражданская жизнь. Вадим отслужил три года, а ни разу во Владивостоке в нормальном увольнении не был. По большей части видел этот город только с борта корабля да из кузова грузовика, когда их возили на различные работы и в арсенал получать снаряды для корабельной артиллерии. Еще на местном судоремонтном заводе работал вместе с другими ребятами. Но завод – не город. Хоть и совсем рядом с Владивостоком эта огороженная часть суши, хоть и работают на ней гражданские лица, но это военная территория. Еще бывал Вадим вне корабля, когда наземные власти призывали матросов помочь тушить тайгу, перебирать картошку в овощехранилище, копать водопроводные траншеи, тянуть кабели в подземельях электростанции. На корабле шутили: «Два солдата из стройбата заменяют экскаватор, а один простой матрос заменяет паровоз». Но за любые береговые работы говорили «спасибо» – какое-никакое развлечение вне кубрика и боевых постов.

Вадим уже и не помнил, сколько раз он снова и снова порывался сойти с корабля по-человечески: в выходной форме и с увольнительной в кармане. Но то один начальник «рубил» ему увольнение, то другой. И вот, наконец все – и командир его носовой группы управления, и командир дивизиона главного калибра, и «малый зам» – заместитель командира дивизиона главного калибра по политической части, и командир артиллерийской боевой части, и заместитель командира артиллерийской «бэчэ» по политической части, и заместитель командира корабля по политической части – «большой зам», и «помоха» – помощник командира корабля, – все, просматривая список увольняемых на берег, оставили в нем фамилию Белаша, никто не вычеркнул. И сегодня уже были начищены до блеска молодыми матросами черные выходные хромовые ботинки и якористая медная бляха ремня. Поглажены гюйс – голубой отложной воротник с тремя полосками, и выходная серо-голубая рубаха – голландка. На рундуках – вещевых ящиках под койками-шконками – лежали чистая тельняшка, черные уставные носки-караси. Готовы были и черные же бушлат с бескозыркой. Только выходные брюки следовало довести до ума: они показались Белашу недостаточно проглаженными. Не просто это: на толстой шерсти навести стрелки. Вадим помотрел-посмотрел и сам взялся за утюг: все должно было быть идеально, чтоб никто на построении увольняемых на юте – корме корабля – не придрался. Сколько раз Белаш слышал от проходящего вдоль строя «помохи»:

– Этот никуда не пойдет – бляха ремня плохо начищена… И этот не пойдет – пуговица плохо пришита… И этот не пойдет… И этот… И этот…

Всего один только раз сошел Белаш во Владивостоке с корабля, имея увольнительную в кармане. Направился было в Дом моряков на танцы, но внутрь так и не попал. Морские и солдатские патрули в этом военном городе на каждой улице, на каждом перекрестке. Трижды проверяли его по пути и трижды позволяли следовать далее. Но на входе в Дом моряка докопались до прически: не то, что с линейкой, чуть ли не с микрометром мерили:

– Волосы длиннее положенного.

И резолюцию соответствующую – в увольнительную. Пришлось Вадиму сразу же возвращаться на корабль не солоно хлебавши. Вот так один раз за три года службы Белаша во Владивостоке в увольнение отпустили, но оно, увы, не состоялось. Теперь же накрылась, плакала вторая и, очевидно, последняя его возможность «отметиться» во Владивостоке – Вадим уже «оттарабанил» свое и скоро, совсем скоро ему – домой…

Картинка сменилась: многоэтажный «Белый дом» – штаб Тихоокеанского флота. Рядом со зданием на берегу подводная лодка «С-56» («Сталинец») – памятник подвигу народа…

Тридцать третий причал – традиционное место стоянки «Суворова» и других больших кораблей. Вправо – судоремонтный завод… Еще правее – Русский остров. Не было у Белаша никакого желания вспоминать о шести месяцах, проведенных там в учебном отряде…

Вадим снова приказал развернуть КДП, еще раз оглядел город и мысленно откланялся: «Прощай Владивосток – город камней, блядей и бескозырок! Если это выход в море, то теперь уже точно не бывать мне здесь в увольнении. Если когда и пройдусь по этим улицам, но "по гражданке", в командировке или в отпуске, уже без соизволения "отцов-командиров"…»

Мысли Белаша перебил голос из динамика корабельной трансляции:

– «Корабельному оркестру прибыть на бак!»

Через несколько минут на верхней палубе носовой части корабля грянуло «Прощание славянки».

Который раз слушал Вадим этот марш, но вновь чувствовал, как по телу пробегают мурашки:

 
«Наступает минута прощания.
Ты глядишь мне тревожно в глаза.
И ловлю я родное дыхание,
А вдали уже дышит гроза.
 
 
И если в поход
Страна позовет,
За край наш родной
Мы все пойдем в священный бой!..»