«Ольга Петровна очень хотела выйти замуж. И на первом курсе института, и на последнем, и в бытность младшим специалистом, и в бытность страшным. И даже, стоя у врат рая. Вот только почему-то все ангелы от нее шарахались…»
Виктор Петрович любил сидеть у окна
«Виктор Петрович любил сидеть у окна и мычать. Все в доме думали, что кто-то тайком держит в квартире корову. Виктор Петрович не признавался. Ему было обидно, потому что корова, как известно, женского рода…»
«Женя пригласил в чужую квартиру. Она пошла, надеясь. На что? На все! А это была просто чужая квартира. С чужими бокалами и простынями. С чужим шампунем и полотенцем. Повсюду чужие рыжие, блондинистые, шатеновые волосы. И ее несколько черных смоль-волосков вскоре тоже для кого-то будут чужими…»
«Тимофей читал на лавочке возле подъезда. Елена Семеновна спросила:
– Что читаешь?
– Хармса…
– Не лай! Тебе лень ответить? Что читаешь, щенок?
– Хармса!
– Вот же, кобелина уродливая! Я тебя русским языком спрашиваю: что читаешь?
– Хармса!!
– Ты как разговариваешь?! Что читаешь, пес шелудивый?!
– Хармса!!! Хармса!!! Хармса!!!..»
«Мне снова снилась женщина. Не та, теперь совсем другая. Нет боли от потери. Надежда есть. Ей жить и к ней стремиться. Все, может быть, удастся в новой жизни. Все может быть, все может быть…»
Дверь снова распахнулась. В квартиру впрыгнул веселый стройный как Зуй – сосед в верхней части смоль-брюнетки Жанны, живущий один в просторной «трешке»:
– Мой этаж пустой. Жанка убежала к себе в супермаркет на кассу. Анна Степановна с Алешкой из «двушки» в школе. Думал, уж и тебя дома нет. Хочешь послушать мою новую аранжировку?
– С удовольствием бы, но денег нет!
– Не надо. Я сегодня по-соседски!
Достал из кармана трубу и сыграл какой-то весьма замысловатый ноктюрн:
– Ну как?
Юкичев одобрительно кивнул:
– Да! И тебе за это заплатят?
– Еще бы! Кстати, и ты бы мог в переходе читать свою книгу, и наклали бы тебе полную шляпу!
– Я?! В переходе?!
– Конечно!
– Я?! В переходе?!
– А почему бы и нет? Или ты себя выше меня считаешь?
– Нет, я же тебя на семь сантиметров ниже! Но у меня и шляпы нет!
– А ты из газеты сделай!
– У меня и газеты нет!
– А вот у тебя листочки в тетрадке!
– Так они исписаны уже с одной стороны!
– Так это еще лучше: ты сделай несколько шляп! Как только в очередную наклали доверху, так ты ставь следующую, а первую разворачивай в карман и читай по ней, хоть с одной стороны, хоть с другой.
– Я подумаю!
– Чего думать! Тебе деньги не нужны?
– Позарез…
– Так приходи в четыре, я тебе свое место уступлю и часть публики передам!
– Спасибо…
– Хочешь рублик?
– Хочу!
– Вот те бублик!
Веселый, стройный как Зуй выпрыгнул из квартиры, а вдохновленный хрустящим бубликом Юкичев вздохнул и стал подбирать переходный репертуар:
– Краснобаевы… Сухорыловы… Мослаков… Не то… Не то… Не то… Разве что Самцов или Брусникины…
Замер, строчки поплыли перед глазами:
– Жанна…
Если она с ее-то грудями весьма полного третьего размера увидит его в переходе. Рядом со шляпой, в которую накладут…
– Нет! Нет! Нет!
– Да! Да! Да! – твердил кому-то в коридоре за дверью стройный как Зуй.
– Нет! Нет! Нет! – стучало ксилофоново в сердце.
– Да! Да! Да! – курлыкали голуби за окном, подхватывая клювами «256», «750», «1 210», «4 700» и складывая бумажных бабочек в аккуратную стопку на подоконнике.
Юкичев вздохнул:
– Спасибо вам, добрые птицы!
И внес в тетрадь, как долотом по мрамору:
«Голубям непросто в нашей жизни
Размножаться по четыре раза в год.
Ублажать нахальный и капризный,
Черт-те что сующий в клюв народ!
Танцевать и ворковать за пшенку!
Умный делать взгляд за пару крох!
Поджимать от холода ножонку!
И клевать, клевать в мороз горох!
С кошками-собаками поладить!
И с утра до вечера на бис
С проводов глядеть и гадить, гадить, гадить
На толпу презренно сверху вниз…»
В комнату снова впрыгнул веселый стройный как Зуй:
– Извини, я у тебя бумажкой разживусь! А то у меня закончилась не вовремя…
Не спрашивая, вырвал листок прямо из-под руки и исчез так быстро, что Юкичев не успел ничего сказать. Голуби также растворились за окном. Беззвучно. Как будто даже с упреком. Юкичев снова взялся за ручку, но не смог вспомнить ни строчки, и вдохновение покинуло его. Он бросил руки на стол. На них голову. И зарыдал…
Метались буквы, цифры, ритмы… Стук каблуков, стук сердца, скрежет лифта… Кто входит, кто выходит… Жанна, в верхней части смоль-брюнетка… Нет, я не сплю!.. Почти не плачу!.. Уже! Уже! Уже почти!..
– Кто там?! Который час?!
– Ты все проспал, друг мой!
– Нет, я не спал… Я бредил… Впрочем…
– Какая разница, мой друг! Держи!
– Что это? Деньги? Так много? Спасибо, стройный как Зуй! Но я не знаю, когда…
– И знать не нужно! Все твое!
– Откуда?! Как?!
– Из моего сортира! Я давеча бумажку прихватил твою, а там такие вирши, такой шедевр про голубей. Признаюсь… не посмел я замарать высокое искусство и в унитаз спустить. А отдал я бумажку знакомому, который то в газетах, то в интернете хрень всякую печатает. Он прочитал, и похвалил, и на каком-то сайте поместил. Там, брат, такое началось: репосты, лайки, сто тыщ пятьсот комментов. И деньги, деньги за рекламу голубятен прут. Знакомый честно твою долю мне отсыпал. Хотел биткоинами, но для тебя, с моей подачи, только наличными рублями и еще немного в инвалюте! Так что держи, считай и трать по делу!
– Вот же новость! Спасибо, мой стройный как Зуй! Не знаю, как тебя…
– Не благодари сейчас. Еще успеешь. Тем более что в мыслях о тебе я, кажется, рожаю…
– Девчонку? Мальчика? Двойняшек?
– Музыку, черт тебя возьми!.. Я удаляюсь! Афтор, пиши исчо!..
Юкичев схватился за ручку и тетрадь, хотел писать про то, про это, но в голове вдоль и поперек расхаживала лишь Жанна с грудями весьма полного третьего размера. Выбежал на площадку и ждал, ждал под сердца ксилофон. Едва дождался. Улыбнулся:
– Так как насчет кафе? Все как обещано!
Она с ответной улыбкой:
– Все как обещано!..
В меню не глядя, заказал:
– Пралине, просекко и моккоко, пожалуйте-с, как должно!..
Он проводил ее на этаж выше. Почти поцеловал.
– Увидимся завтра?
– Я не прочь! – встряхнула верхней частью смоль-брюнетка.
Почти заснул на своей скромной односпальной кровати. Но встал. К тетради…
«Одна женщина пошла за водой, а купила пиво.
Потом пошла за хлебом, а купила удочку.
Посмотрела в зеркало: не женщина, а какой-то мужик с усами и бородой».
«После смерти деда Василия и его экзотической супруги Базуки Сославны наследники сдавали их квартиру на пятом этаже. В помещении слышали музыку, голоса и даже как будто выстрелы, но самих жильцов при этом за все время никто не видел.
Виктор Петрович уверял, что это грузины чью-то душу отводят. Ольга Сергеевна – что алкаши проклятые души губят. Тимофей по просьбе общественности поставил фотоловушку и видеокамеру. Дверь открывалась и закрывалась, но то ли никто не выходил, то ли никто не входил. Никого увидеть так и не удалось…»
«Парень решил подарить девушке «Бугатти». Дорогой очень автомобиль, так что работал и копил, работал и копил.
Его друг подошел и поцеловал эту девушку. Она вышла за него замуж…»
«Звонил Женя. Угрожал, что бросит. Жанна спросила:
– Кого?
Замялся с ответом.
– Ту, что в записной книжке телефона обозначена как «любимая супруга»? Или ту, что «Шиномонтаж-90-60-90», или ту, что «Срочная доставка П», или, может быть, «Сантехническая прокладка Ж»?
«У Меланины Альбертовны есть трехкомнатная квартира на восьмом этаже.
У Меланины Альбертовны есть домашний кинотеатр, кровать кинг-сайз, биде, шкаф с шубами, шкатулки с ювелирными изделиями.
У Меланины Альбертовны есть в холодильнике – фуа-гра, икра, чавыча, фазан, лангустин, мангостин…
У Меланины Альбертовны есть «Мерседес» на платной стоянке.
У Меланины Альбертовны есть деловые половые партнеры.
У Меланины Альбертовны есть, есть, есть, есть, есть, есть, есть, есть… А счастья все равно никак нет, нет, нет, нет, нет…»
«Виктор Петрович любил кушать курицу руками. Потом женился, но продолжал кушать курицу руками.
Жена раз ему дала нож и вилку, два дала, а третий раз не дала, потому что куда-то запропастилась насовсем, и Виктор Петрович продолжил есть курицу руками».
«Божественно начало пути к нирване наших душ. И ждать невмоготу. И даже я теряю веру. Прежде всего в себя, о Жанна…»
Завтра все-таки наступило. Юкичев выбежал на площадку и, пересчитав остатки цифр в кармане, ждал, ждал под ксилофон сердца. Едва дождался. Улыбнулся:
– Пралине, просекко и моккоко?
Жанна печально покачала грудями весьма полного третьего размера:
– Нет, милый Юкичев! Женя снова позвал меня в Рузу. Не Париж, конечно, но…
Цифры в его кармане были явно не парижские. Что-то расстроилось в ксилофоне его сердца. Молоточки застучали не в такт и не туда, куда нужно. Мигреневый Юкичев вернулся к верной тетради…
«Одна женщина очень любила мыться. Запрется в ванной и моется, моется. Уже и дети выросли, и муж ушел, а она все моется, моется…»
«К Ольге Петровне каждое утро на подоконник прилетает голубь сизокрылый, и она кормит его котлетками, пельменями, пирожками, пампушками, блинчиками…»
«Брусникины всей семьей поехали на море. Взяли купальные костюмы, надувного лебедя и крокодила, солнцезащитный крем.
– Какая странная у гида обувь, – указала Брусникина на унты встречающего на месте представителя турфирмы, а потом посмотрела на мужа: – На какое, говоришь, море ты купил эту путевку со скидкой?..»
«Встретила Женю. Его держала под руку жена ли. Не поздоровался. Даже не кивнул.
Вечером звонил, звонил, звонил. Брать или не брать?..»
«– Бе? – не доходя до дома, уставился Виктор Петрович на роскошные формы и минимум одежды.
– К-кет! – чуть заикаясь, представилась девушка и подмигнула явно, но не ему…»
«Анна Степановна всю жизнь экономила. И когда училась в педагогическом институте, получая скромную стипендию и поддержку из небогатого дома. И когда пошла работать в школу. И когда взяла в дом потерявшего родителей Алешу. Вместо белого хлеба покупала серый. Вместо масла – маргарин. Вместо мяса – соевые котлеты. Чай потребляла вприкуску, конфеты – вприглядку.
Алеша тоже рос экономным. К скромной зарплате школьной учительницы добавлял то найденную на улице копеечку, то заработанный на посылках рублик.
В конце месяца они сводили в тетрадке концы с концами. Радовались, если и в этот раз удавалась отложить что-то для покупки новых учебных пособий. В средней школе №73/4 их вечно не хватало…»
«Как жаль, судьбу кляня, прощаться. Желанную простить легко. Себя прощать за что, недожелавший?! Недопреуспевший! Недоумевший! Недо! Недо! Недо!..»
Оторвавшись от творческого процесса, Юкичев считал и пересчитывал скромные цифры. Они мельтешили в голове, выстраивались перед глазами в очередь и пирамидки, смешивались и рассыпались. При всех комбинациях хватало только на кафе и на приличный букет цветов. Юкичев, отчаянно сжав в кулаке ручку, надавил ею на чистый тетрадный лист и услышал скрип. Скрипело за спиной. Кто-то вошел в квартиру.
Холодный пот выступил на спине Юкичева. Ниже ребер, на самом крестце. Увлеченный тетрадью и скромными цифрами Юкичев забыл про шикарную председателя жилищного сотоварищества. А вот Меланина Альбертовна помнила, обязана была помнить.
Со скорбным лицом Юкичев отвернулся от стола.
– О чем печалишься, мужчина?! – перед ним во всей своей красе стоял стройный как Зуй.
Юкичев облегченно вздохнул:
– Это ты…
– Я. Ты снова должен мне помочь!
– Конечно-конечно! – расслабленный Юкичев чуть не растекся по кожзамдраному стулу: – Слушаю твой новый опус!
– Не! – помотал головой стройный как Зуй. – Тут задачка посложней. Нужно не только послушать, но и слова написать. Видишь ли, я родил очередную гениальную мелодию – мне ее для танцпола в клубе антиподов заказали «два притопа-три пришлепа» – она подходит, нравится клиенту, но…
– Но?
– Но просят сделать ее песней. А я же не по стихорифмам. Ну, и тут, конечно, про тебя вспомнил: какой у тебя шедевр вышел про голубей-то. Так что давай напряги свой талантливый мозжечок и выдай на-гора еще один текстик под музыку. Да желательно, чтобы там как-то и я – стройный как Зуй во все красе – фигурировал. Чтоб про меня заказчик не забывал! Ну, и антиподы запомнили напрочь!
Юкичев тоже помотал головой:
– Нет! Это все-таки не для настоящего таланта – писать стишки на заказ. Ну, раз по необходимости я написал. Но второй – это уже будет мое полное моральное падение, а дальше и просто разложение! Я же истинный поэт. Я на Ноебелевскую премию иду!
Стройный как Зуй кивнул:
– Пока идешь на, тебя же в любом случае ждет разложение. Но если согласишься, то разложение будет более приятным.
– Нет!
– Ты сможешь выпивать перед сном рюмочку смачного коньячку!
– Нет!
– Смотреть по кабельному телевиденью всякую прелесть в высоком разрешении!
– Нет!
– Купишь велосипед с рамой, на которой сможешь возить…
– Кого?
– Да кого захочешь! Посадишь на раму да хоть бы Жанку супермаркетовскую, и покатите вы с нею вдвоем до самого… Парижу!
Юкичев тут же заподозрил, но стройный как Зуй продолжал:
– Или саму Меланину Альбертовну – она, должно быть, местами вполне приятная наощупь женщина. С ее материальной поддержкой можете и до Лондона доехать. Ну, а по пути…
У Юкичева в голове вспыхнуло: «Только Жанна, Жанна, в верхней части смоль-брюнетка!», но сказал он другое:
– Я согласен! Давай свою музыку!
Стройный как Зуй достал из подмышки гавайскую гитарку:
– Слушай!
Заиграл, притоптывая на месте. Закончив, поклонился:
– Правда, ведь гениально?!
Юкичев согласился:
– Да, давай-ка еще разок!
Вслушавшись и закатив поочередно глаза, взялся за ручку:
– Эх, раз! Еще раз! Еще разик! Еще раз!..
Стройный как Зуй наяривал, явно испытывая творческий оргазм. Недалек от катарсиса был и Юкичев, выводивший, чиркавший, перечеркивающий и снова выводивший в тетради. После триста семьдесят пятого повторения мелодии признался:
– Готово!
О проекте
О подписке