– Знаешь, Петя, а мне вот по-фигу, что у него разряд по боксу, – тихо пробурчал я. – У меня разряд по хоккею, клюшкой могу по носу дать не слабо.

– Смешной ты, Одуванчиков, и глупый. Гаврюшов еще кое-что может, на такое не решается никто из наших офицеров, – «комод» замолчал; мы вышли на улицу и направились на пост.

– Петр, ну досказывай, раз начал? – пристали мы по дороге с расспросами.

– Ладно, прапор по ночам уходит к своей женщине в инфекционный госпиталь. На другую сторону от аэродрома. Там тропа идет по неохраняемой зоне, могут «духи» засаду выставить или свои случайно пристрелят. Он берет с собой три гранаты «эфки», «макаров», свой охотничий нож и уходит почти каждую ночь.

– Псих! Ниндзя! Самоубийца, – зарычал Витек.

– Не знаю. Все. Пришли. Принять пост! Больше ни слова, смотрим внимательно за колючую проволоку. Пристегните штыки! О! Если подойдут бачата, не разговаривать, будут предлагать «чарлик», не брать, это будет серьезный залет, бойцы.

– Что это, «чарлик»? – спросил я.

– Эх, фу, лабусы вы, ничего не знаете. «Чарлик» или «чарлз», он же марихуана, травка, наркота.

– Поняли, сержант! Все будет о'кей! – отчеканил Витька.

Наш «комод» быстро ушел, на его лице играла скрытая улыбка. Ему нравилось обращение «сержант» и это «о'кей», наверное, из его безмятежной юности.

До полуночи все было спокойно, мы выкрикивали часть пароля, а приближающиеся солдаты и офицеры, послушно и четко отвечали нам. Когда на горы опустилась мгла пришла наша смена. «Черпаки» были без касок и «броников». Петров сказал, чтобы мы отдали каски и «броники» новым часовым.

«Черпаки» Игорек Смирнов и Серега Мокрухин водрузили на себя все железо и скрылись в темноте.

– Молодые, не опаздывайте на смену, а то в ухо схлопочите! В общем, приходите пораньше, мы спать хотим, – услышали мы из мрака ночи.

Петя с автоматом на плече махнул нам, чтобы мы не отвечали и шли за ним в модуль.

В четыре утра мы вновь стояли на посту, как вдруг, справа, откуда-то с окраины Кабула запел мулла или кто там у них поет: «Алла-х, и-и Ак-ба-ар…» Звук разносился сильный, чистый и красивый. От него все зазвенело в ушах, и моя фантазия перенесла меня в восточную сказку о тысячи и одной ночи и прекрасной Шахерезаде. Дивное пение мужчины, судя по голосу, лет тридцати. И все же, в некоторых нотках чувствовался металл и твердость. Кто его знает, что именно поет этот соловей, о чем думает и мечтает. Нельзя расслабляться, мы здесь не дома, а в затянувшихся гостях. Витек подошел поближе, вид у него был заспанный и хмурый.

– Слышь, «Архимед», – обратился он ко мне. – Как поет … мурашки по коже!

– Здорово поет, душевно, жаль, что мы ничего не понимаем. Хоть бы немного знать, а то торчим здесь как придурки на востоке! Хотя Афган – Центральная Азия, – ответил я.

– Ладно, расходимся, час диверсантов, помнишь? – сурово огрызнулся Витек.

Витек пошел налево, я направо. Вот он скрылся в утреннем тумане. Пение в мечети прекратилось, все замерло в безбрежной тишине. Какая непознанная страна, абсолютная загадка. Диверсанты, душманы, зачем, ведь я и другие пацаны просто охраняем своих друзей, таких же солдат. Не пойму. Я вглядываюсь в посадку молодой кукурузы, прямо за траншеей и колючей проволокой, все идеально тихо, ни шороха. Автомат мой дремлет на груди, полностью готовый к бою, но поставленный на предохранитель. Я отхожу чуть дальше от траншеи вглубь моего маршрута и ближе к пыльной дороге, отделяющей меня от казарм нашего батальона. Траншея расположена на возвышенности, а я спустился к дороге и оказался в низине. Теперь, со стороны вражеского наблюдателя, я виден хуже, я стал как бы маленький и почти неуязвимый. Я направился влево и уперся в наш ДОТ⁵³. Это такой бетонный кубик, обложенный сверху природными булыжниками по полсотни килограмм. Внутри места совсем не много, для двух солдат. Маленькое отверстие – бойница смотрит в огороды Теплого стана. Сейчас ДОТ пуст, для чего он стоит здесь, не знаю, наверное, на всякий случай. Я прошел еще шагов тридцать влево. Витек закурил и, пряча огонек в ладонях, уходит еще левее, там пост заканчивается и упирается в колючую проволоку – ограждения парка бронетехники отдельной разведроты и наш автомобильный парк. Там, наверное, свои часовые.

Я решил обследовать нашу траншею, которая тянется вдоль «колючки» от парка разведроты до последней нашей казармы и спрыгнул вниз. Внутри темно и сыро, высота земли мне по кадык, значит глубина не меньше метра и шестидесяти сантиметров. Глубоковато… я смогу стрелять только стоя, а другие солдаты, ниже меня, получается не смогут. Я иду дальше по траншее, здесь глубина меньше, удобно для стрельбы, но пора выбираться. Последнее оказалось не просто, в бронежилете выбираюсь только в конце правого фланга траншеи. В ста метрах замечаю незнакомого часового, какой-то он худощавый и совсем потерянный, курит, похож на волка из мультфильма «Ну, погоди!» Петя говорил, что справа с нами граничит саперный десантный батальон.

В шесть тридцать все оживилось, из-за далеких горных вершин вылезло большое ярко-серебряное солнце и осветило пригород Кабула, кукурузное поле и весь наш городок. В разных концах дивизии, горнисты протрубили подъем. Внутри городка все зашевелилось и наполнилось невидимой энергией. С Кабульского аэродрома взлетает Ил–76, за ним пара боевых вертолетов. Все наполняется гулом самолетных турбодвигателей и новым для нас шумом вертолетных винтов. Вертушка, словно масло разрезает воздух длинными лопастями и выпускает звук, сравнимый с мурлыканьем огромного кота, а потом добавляется свист. Я зачарован этим звуком.

Витек подошел ко мне.

– Саня, смотри, в дивизии подъем! Кажется, мы отстояли первую свою ночь в Афганистане и не уснули. Сколько нам осталось? А? Санек.

– Круто, мы живы, диверсанты нас не вырезали. До хрена брат, даже не думай сосчитать, – ответил я и посмотрел в глаза друга.

Справа, по дороге, к нам приближается огромная толпа бегущих солдат, человек сто, не меньше, здоровых парней в черных армейских трусах, с голым торсом. Дальше колонна уходит вглубь городка и растекается по своим спортгородкам.

– Ну, напылили. Натуральные «слоны», – засмеялись мы и снова разошлись, стоять «на колючке» еще почти два часа.

К полдевятого утра наконец-то пришли: новый караульный и Петя. Вот дают, опоздали на полчаса. Мы побежали на завтрак, а после завалились спать на час, больше «комод» не позволил. Какой это был час, он прошел словно миг, но спал я сладко и глубоко, полностью ушел в себя и улетел из этого места.

Петя растолкал меня резко.

– Вставай бистрее, Одуванчик! Рота пришла с боевых, давай скорее «на тумбочку»!

– Какая рота? С каких боевых? – не понял я спросонья.

– Резче «на тумбочку», бегом, боец!

Мы с Витьком одновременно вышли из кубрика, немного разбитые и уставшие.

Чтобы снять дрему я отпросился на умывальник, где разделся по пояс и окатился ледяной водой из шланга. Теперь совсем другое дело, можно бодро нести службу. Около умывальника остановились два бэтэра, с них спрыгивают наши солдаты, снимают сверху вещмешки, бронежилеты, ручные пулеметы ПКМ⁵⁴. Их лица в пыли, оружие тоже, движения некоторых неторопливы и пронизаны усталостью. Бронемашины, освобожденные от людей и разного необходимого на войне имущества, рывком с места устремляются в автопарк разведроты. Разведчики строятся у своей казармы: выкладывают перед собой оружие, снимают пропитанные пылью и потом «комбезы» без опознавательных знаков, расшнуровывают горные ботинки, снимают их и бросают рядом; стягивают тельняшки, похожие от пыли больше на морские, и бросают в одну кучу.

Перед строем ходит молодой офицер и с юмором командует ротой.

– Ну что, «девицы», застеснялись? Никто вас здесь не сглазит! И не оценит ваш загар, сымаем трусы и вперед в баню за мной! Парная давно ждет! – он лихо сбросил черные трусы и побежал в автопарк. Обнаженные парни со смехом и солдатским задором рванули за ним. Около оружия остались двое молодых разведчиков. Я тороплюсь в свою роту и перехожу на бег.

Около нашей казармы построились солдаты, они похожи как две капли воды на солдат разведроты – единственное отличие – среди разведчиков больше высоченных парней выше среднего роста, среди наших много невысоких, но крепко сколоченных солдат. Я пытаюсь всматриваться в их пыльные лица, заочно познакомиться. Они заметили меня и зыркают белками хитрых глаз, будто я какая-то диковинка. А ведь и вправду диковинка, молодое пополнение роты, «дедкам» развлечение.

Обросший щетиной командир командует ротой из двадцати пяти солдат и сержантов, я предполагаю, что это и есть наш ротный «папа». Солдаты в строю проверяют оружие и делают контрольный выстрел в воздух. Все чисто, оружие без патрона в патроннике. Ротный громко кричит.

– Смирно! Гвардейцы, вторая рота, поздравляю с окончанием операции и прибытием в родной батальон! Спасибо за хорошую связь и что мало получал за вас зуботычин от комдива! Под мой дембель…

– Ура! – дружно отвечает командиру строй.

– Ну, кто прошарился, тот знает! Рота, сдать оружие и все боеприпасы! Я повторяю для особо одаренных, именно все – патроны и гранаты. Не дай бог найду у кого-нибудь патрон или еще что почище, десять суток ареста в яме. Радиостанции привести в божеский вид и сложить в комнату хранения. Через час идем в баню, сразу за разведкой. Старший сержант Калабухов, командуйте и распускайте роту.

Фамилию этого сержанта я запомнил сразу и навсегда. Мало того, что внешности он был приметной: высокий и белокурый атлант, его фамилия как нарочно была вписана в его жизнь из десантного блатного жаргона. «Калабаха» – это такой десантурский прием воспитания новобранцев – удар по шее, почти по основанию черепа ладонью, сложенной в виде «черепашки». В принципе это армейская забава, не более, но некоторые обмороженные дембеля бьют сильно и больно, не понимая, что могут оставить солдата инвалидом или даже убить.

Около строя появляется прапорщик Гаврюшов. Он важно поздоровался с ротным, потом отвел в сторону Калабухова и что-то с азартом и сарказмом стал ему рассказывать.

Я немного устал и с нетерпением ждал окончания наряда. Но после обеда произошло то, что повергло меня и Витька в шок. Пришел прапор и снял нас с наряда. Он объявил, чтобы мы сдавали оружие и штык ножи, и шли отдыхать и готовиться к заступлению в новый наряд – вечером.

– Вопросы есть, бойцы? Если нет, то бриться, мыться и отбой! В семнадцать нуль стоите на инструктаже для новых дневальных и караульных. Вперед, исполнять наряды! Ха, блин, залетчики! – прозвенел прапор, купаясь в своей неограниченной власти.

– А за что!? За, за, блин, какие залеты! Товар… прапорщик, – я задыхался от комка, подступившего к горлу, сотканного из ненависти и отвращения к этому человеку, и пропитанного обидой и безвыходностью ситуации.

Витек сильно сжал челюсти, пытаясь проглотить свой гнев. Наверное, от этой боли из его глаз едва не хлынули слезы.

– Я доложу командиру взво… вы не, не имеете права! – зарычал я, заикаясь.

– А хрен на воротник, не хочешь? Молчать! Я команду «смирно» не отменял! «Душара»! Вначале отстоите свои пять нарядов, а потом будешь докладывать хоть в Организацию Объединенных Наций и Папе Римскому.

Старшина хладнокровно удалился в свою каптерку, шаркая белыми меховыми домашними тапочками. Петя принял у нас оружие и посоветовал не лезть в бутылку с прапором. Ближе к вечеру встала непривычная для нас жара, мы отправились на умывальник, чтобы как следует помыться перед новой бессонной ночью.

Я обливаюсь артезианской ледяной водой и думаю, правильно ли я поступил, что проявил твердость характера и полетел в Афганистан. По сути, все мои действия и желания в последние три года, это упрямство и неподчинение воле родителей. Тогда становится ясно, я наказан за непослушание и своеволие. Но с другой стороны, что мне оставалось, отказаться от мечты попасть в десант? Если бы сейчас вновь стоять перед майором ВВС, из нашего военкомата, который пытался меня отвести в сторону от Афгана и вообще от ВДВ, слушать его точку зрения о том, что я лезу в пекло, и что я полный кретин, ничего бы не изменилось. Что мне было делать в Московском военном округе, подметать аэродромы или сидеть за пультом пусковой установки ракеты ПВО, тоска смертная.

Значит, мне остается делать выводы и терпеть, пока ситуация сама не развернется в благоприятную ко мне сторону. Кто же тогда этот человек, появившийся в моей судьбе в обличии старшины десантной роты. Может он злой ангел, искушающий меня сделать какой-нибудь непоправимый поступок? Да, это опасно и глупо. Самое главное в любых ситуациях – соблюдать хладнокровие и тупое спокойствие. Конечно, я не собираюсь перед ним ползать, но держаться нужно в рамках устава. Не сладко, конечно, все начинается, но я ведь был готов к этому. Внутри своего воображения я представлял картинки и похуже, ведь сразу было понятно, что мы летим сюда не на экскурсию по Средней Азии. Прапорщик нарушает все мыслимые нормы устава и ведет себя, как распоясавшийся пахан, нет, как оборзевшая «шестерка»! Под кем? Под ротным! Значит, командиру выгодно такое положение вещей, и он не будет разбираться и заступаться! Гм, а кто у нас контролирует роты, ясно кто, замполит батальона, а выше уже комбат. Очень хорошо, посмотрим еще, кто кого! Все в норме, все очень хорошо! И мне по-прежнему нравится в ВДВ! Я люблю свою дивизию и свою роту.

Витек весь вечер молчит. Он зол и не хочет говорить.

В боевое охранение мы заступили в полночь. Тихо, ветерок бежит по верхушкам кукурузы, луна освещает наш пост и, наверное, нас. Мой друг спрыгнул в траншею, облокотился спиной и затылком о край окопа и рассматривает звездное небо.

– «Архимед»! Папироса есть? – закричал Витек из траншеи.

– Не понял, ты уже в «деда» превращаешься, папиросу тебе! Знаешь, что солдату заменяет папиросу? Ха, и сигарету тоже!

– Ясно, ни хрена у тебя нет, «слон».

Витек наезжает на меня, видно совсем тоскливо парню.

– Такой же, как и ты! Боевой «слон»! Афганский вариант! Ха-ха! – обиделся я.

– Слушай, Одуванчиков, может его просто пристрелить короткой очередью? Вот он придет нас проверять, а мы его и положим! Пароль, мол, не знал, пусть потом разбираются!

– Разберутся, ага, лет по пятнадцать тюрьмы, на брата! Если честно, я подумал, все это фигня, даже интересно! Нам с тобой еще с «дедами» знакомиться. Может хорошо, что мы несколько ночей в наряде будем, – улыбнулся я.

– Ха, это не мы, это они с нами знакомиться будут, Санек. Вазелин приготовил, ха-ха? Ладно, я пошел, что с тобой говорить – курить у тебя нет! Эй, а ты тапочки его видел? – спросил Виктор и задумался.

– Видел, конечно, а что? Стырить решил, ха? – засмеялся я от души.

– Устроился как дома, сучара! Бабу себе завел! Я ему покажу тапочки. Я ушел, – крикнул мне Витек. – Не спи, «слон», – прокричал он, уходя далеко влево по траншее.

– Есть, «рейнджер»! – в шутку крикнул я и пошел в противоположную сторону.

Я наслаждаюсь полным одиночеством и тишиной. Что-то стало тревожно, и я зашел в ДОТ. Из бойницы тридцать на двадцать сантиметров мне отлично виден кишлак с черными окошками. Меня совсем не видно. Мыслей нет, голова работает только на слух и зрение. Легкое чувство опасности становится привычным и даже приятным. Теплый стан спит, ни звука, ни шороха. Издали домишки – мазанки кажутся сахарными кубиками, сложенными друг на друга. Между домами начинаются узкие улочки. За глиняными заборами видны тени садов. Интересно, а если пойдет ливень и будет лить неделю, дома поплывут? Да, бедно живут афганцы, если все пойдет нормально, наши непременно помогут им построить новые дома, а может и новые города. Вот, Ташкент – красавец, а был таким же Теплым станом.

Эта ночь улетела в прошлое, началась третья. Дежурным по батальону заступил наш командир взвода, гвардии старший лейтенант Семенов. В полночь мы с Витьком снова на посту и меняем «дедов». Часовые скидывают с себя «пустые» «броники» и собираются уходить с поста, но мы пришли в своих, не подрезанных, тяжелых бронежилетах. «Деды» недовольно сплевывают в пыль, поднимают свои «свитера» и, закинув их на плечи, уходят быстрым шагом в казарму.

– «Архимед», ты самый умный, что ли? – закричал на меня Витек. – Я взял по твоему совету целый «броник»! «Деда» разозлил, надо было не выделываться, а брать у них. Теперь стой полночи в тяжелом! Ча, обстрел ждешь? Слышал, что они говорили, толку от этого «броника» мало! Только от осколка или ножа. От снайпера не спасет, и от «калаша» тоже. Еще получим за это, дюлей!

– Слышь, ты что, решил подстроиться под «дедов»? Скоро «броники» им подносить будешь! А, я понял, ты на них походить хочешь! Ну что ж, далеко пойдешь, Витя…

Я расстроенный ухожу на свой край поста. Витек, похоже, решил стелиться под «дедов», тьфу, урод… Ну, вот теперь и мы врозь. Виктор чувствует себя неуверенно в быстро меняющейся обстановке и ищет твердое плечо среди «черпаков» или «дедов». Я, напротив, не собираюсь ни под кого подстраиваться. Просто буду выполнять приказы и распоряжения командиров. Если «деды» по-доброму о чем-нибудь попросят, сделаю, а если попытаются унизить, получат отказ. Ха, но, если бить будут, одному или двум точно наваляю.

Среди ночи к посту со стороны казарм движется мужской силуэт, похоже, это офицер. Идет, чуть пригнувшись, старается ступать бесшумно.

– Стой! Кто идет! – заорал я и поправил автомат в удобное положение для стрельбы.

– Идет дежурный по части! – негромко отозвался человек и остановился. По голосу я узнал своего командира взвода.

– Три? – я запросил пароль.

– Семь, – тихо ответил офицер и подошел к нам.

– Не понял! Одуванчиков, Кинжибалов, вы что, третью ночь подряд в карауле?

– Так точно, третью ночь подряд! Дневальные по роте! Днем полы драим, ночью здесь торчим, в боевом охранении, уже привыкаем, жить здесь будем, товарищ гвардии старший лейтенант! – отчеканил я с издевкой.

– Все тихо? Спать не хочется? Смотрите, гвардейцы, не спать! «Духи» подойдут, вырежут вас и половину дивизии. За такое, вышка, по законам военной обстановки. А самое главное позор и презрение за смерть товарищей! А мы с вами где? – строго спросил Семенов.

– В Афгане, на войне! – пробурчал Витек.

– Да, в зоне боевых действий! «Броники» на вас хоть настоящие, или дембельские? – офицер на ощупь проверил наши бронежилеты. – Ладно, норма.

Через пару минут он, довольный, уходит. Во мне затаилась слабая надежда, что в следующую ночь мы будем спать в казарме. Семенов справедливый и упертый, он все поставит на свои места. Тихо и спокойно, без шума и пыли. Вот такой он, мой командир взвода.

Витек где-то достал папиросы «Беломорканал» и закурил, спрятавшись в траншее. Я подошел поближе и в шутку попросил покурить. Виктор зло послал меня, обвиняя в том, что я прогибаюсь перед взводным и слишком много болтаю. Я не стал с ним спорить, у него своя голова на плечах и надо признать, умная.

Мне кажется, что Витек решил скорешиться с «дедами» и стать среди них своим. Интересно как это возможно? «Шестеркой» он, конечно, не станет, хотя это может произойти незаметно даже для него. А может среди «дедов» или «черпаков» есть парни с Алтая, его земляки? Ну и что, это еще не значит, что с ним они будут разговаривать на равных. Самое обидное, что он решил укореняться один, я по боку. Ладно, все как всегда, с друзьями по жизни всегда напряженка. Мне всегда думалось, что друзья появляются в жизни до юности, вернее в детстве, когда еще нет активного противоборства и соперничества, а просто игры и шалости, как у котят. Главное, сохранить этих друзей, а может всего одного…

Я бодро шагаю по краю траншеи, осматриваюсь по кругу. Вдруг где-то далеко слева заговорил наш ПКМ, посылая змейки трассеров в горы. Световые ракеты осветили небо над предгорьями. Загремели спаренные крупнокалиберные пулеметы «Шилки». Через пять минут все стихло. Я поправил свой АКС, чтобы было удобно вести огонь прямо с груди, потом вытащил из ножен штык-нож и прицепил его на ствол автомата, на всякий случай. Но через пару минут, ночь вновь уснула, застрекотали тысячи невидимых цикад и сверчков.