О транспорте

Самым популярным и любимым москвичами видом общественного транспорта был трамвай.

Фото 54. Угадайте, где это.

Правая сторона улицы перестроена, а левая цела

Фото 55

И трамвай был совсем другим. Для дневного обзора – крупный номер маршрута спереди и сзади на жестяном кругу. Ночью видимый издалека номер маршрута зашифрован в цвете сигнальных лампочек. На крыше трамвая спереди и сзади расположены по два цилиндрика с лампочками внутри. Цветной светофильтр обозначает определенную цифру, например, «0» – прозрачный, «1» – красный, «2» – синий, «3» – фиолетовый, «4» – сиреневый и т. д.

На каждом маршруте курсировали сцепки из моторного и одного или двух прицепных вагонов (фото 55). Помните у Барто? «До Зацепы мама водит два прицепа»¹⁶. Такие трамваи конструкции 1911 года эксплуатировались в Москве вплоть до 1970-х годов. Снаружи вагоны окрашены в два цвета, жёлтый верх, красный низ, и блестят, словно лаком покрытые. Никаких дверей на входе, только вертикальные поручни, держась за которые в дни массовых мероприятий пассажиры гроздями висели на ступеньках (фото 56).

Фото 56

В обычные дни отсутствием дверей мог воспользоваться любой желающий. Обычно это был мужчина без поклажи. Он разбегался, хватался за поручень левой рукой и одновременно запрыгивал на подножку. Мальчишки-безбилетники, реже взрослые, пристраивались на металлической раме для сцепки вагонов, держась за «колбасу» (рукав пневматического тормоза). Такая езда больше была делом ухарства, чем экономии.

Трамвай имеет два тамбура. Задний – вход, передний – выход, иногда в середине вагона длинной конструкции тоже есть ступеньки для выхода. Из заднего тамбура, отодвинув дверь (как в электричке поступательно), попадаем в салон. Сиденья одинарные, спиной к спине, жёсткие, отделаны вагонкой. Их всего 18. Кондуктор сидит на своём месте, по вагону не ходит, объявляет остановки, дёргает за шнур, висящий под потолком, как мишура на ёлке: «Мол, вагон готов к отправлению». Сигнал ударом в глухой (не звонкий) колокол передаётся вагоновожатому. Так раньше называли водителя трамвая. Место вагоновожатого в переднем тамбуре – на круглом винтовом стульчике, который можно регулировать по длине ног. Он ничем не ограждён от выходящих пассажиров. Правая рука его лежит на тормозном рычаге, левая – на рычаге контроллера, регулирующего скорость. Слева вертикально расположенное тормозное колесо, применяемое в особых случаях, при крутом спуске. На поворотах трамваи издают громкий неприятный скрежещущий лязг. Любопытно, что сигналы «длинь-длинь-длинь» были сначала не электрические. Их подавал сам вагоновожатый, периодически нажимая ногой на педальку с пружиной. Перед моторным вагоном почти до рельсов свешивается большой решетчатый совок для предотвращения несчастных случаев.

В 1932 году, когда был запущен троллейбус, существовало всего два маршрута. Троллейбусов в Москве было значительно меньше, чем трамваев, к ним никогда не цепляли прицепы, но в конце 40-х годов по улице Горького (ныне Тверской) ходили двухэтажные троллейбусы (фото 57). На второй этаж шла винтовая лестница. Пацанёнком я очень любил ездить на втором этаже у лобового стекла.

Своеобразным было обращение кондуктора троллейбуса, если водитель спешил, а все пассажиры ещё не успели зайти: «О-отправлена машина, останемся, граждане, останемся!» (не останьтесь, а именно останемся, и не по половому признаку, как сейчас).

Автобусы для Москвы в количестве чуть больше пятисот штук были специально изготовлены по распоряжению правительства на заводе им. Сталина (потом ЗИЛ, теперь ничего). Для этого на раму грузовика ЗИС-153 был поставлен кузов автобуса. В конце 1950-х по Москве ходило несколько двухэтажных автобусов, закупленных в Германии. Исторически один из маршрутов трамвая был назван буквой «А», троллейбуса – буквой «Б» и автобуса – буквой «В». Москвичи величали их ласково: Аннушкой, Букашкой и Верочкой. Цена билетов в троллейбусе и автобусе, в отличие от трамвая, зависела от расстояния.

Фото 57

То ли отопление в наземном транспорте было слабое, то ли его совсем не было, но стекла зимой всегда были покрыты толстым слоем инея, и пассажиры, кто монеткой, кто ногтями, расчищали себе маленькие оконца. А то вдруг проедешь свою остановку при задремавшем кондукторе.

Особой гордостью москвичей явилось метро. Первая ветка от Сокольников до ЦПКиО, вошедшая в строй в 1935 году, отражена в юмористичной «Песенке старого извозчика», обретшей второе рождение в мультфильме 1982 года.

Эта одинокая ветка сначала не пользовалось успехом как транспорт, так как имела небольшую протяжённость. Пассажиров было мало, не выветрился ещё запах гудрона, в тоннелях по всему пути следования поезда через каждые 15–20 м горели лампочки, и при движении в окне проносились их яркие пятна.

Наземный транспорт по-прежнему был основным, но если в 1928 году насчитывалось около 5 тысяч легковых извозчиков, то через десятилетие их оставались всего несколько десятков. Метро быстро строилось и завоёвывало все большую популярность.

Надеюсь, что читателю будут интересны сведения о значении и участи московского метро в первые месяцы Великой Отечественной войны. Через месяц после начала войны 22 июля 1941 года при первом налете бомбардировщиков сирены возвестили воздушную тревогу, и в метро спустились до полумиллиона москвичей. Причём граждане укрывались (прежнее выражение) не только на станциях, но и в туннелях.

Сталин был шокирован быстрым продвижением фашистских полчищ по стране, и 8 октября 1941 года вышло постановление Госкомитета по обороне за его подписью «О проведении спецмероприятий по предприятиям Москвы и Московской области». Свыше тысячи неэвакуированных фабрик, заводов и др. предполагалось вывести из строя (взорвать, поджечь и т. д.) при вступлении немецких войск в Москву. С первых чисел октября сапёры уже начали свою секретную работу. 15 числа началась подготовка по уничтожению метро: рубили электрокабели, минировали объекты, демонтировали трансформаторы и эскалаторы, готовилось затопление. Вероятно, что закрытие метро тоже послужило причиной невероятной паники в Москве, случившейся 16 октября 1941 года.

Кто-то из военного руководства, вспоминая ту страшную ситуацию, сказал, «если бы фашисты сбросили на город десант в 500 человек, Москва была бы в их руках». Но десант не случился, немцы в Москву не вступили, и 17 октября указания по уничтожению были отменены.

В период войны метро служило бомбоубежищем. Сюда во время бомбежек приходили с раскладушками и любыми приспособлениями для сна.

Семейные с детьми размещались на станциях, взрослые – на указанные места в туннеле. В метро проводились и симфонические концерты, и партсобрания.

Мне, ребёнку, ездившему в отгороженном отсеке головного вагона, доставляло удовольствие наблюдать, как помощник машиниста на станции выходит из вагона на специально отведённое ему место, выложенное плитками, осматривает поток пассажиров и отдаёт команду машинисту: «Га-атуф!» Значит – поезд готов к отправлению.

После войны ввод в действие каждой новой ветки служил событием для москвичей. Сюда спускались целыми семьями – посмотреть интерьеры новых станций.

И, наконец, о такси. Прежде это был тоже общественный транспорт. Сначала использовались «Победы», затем «Волги». Для перевозки длинномерных предметов существовали машины с кузовом «пикап». Все такси имели счётчики. Цена была совсем невысокая: 2 руб. за посадку и 1 руб. за километр пути при зарплатах 1200–1500 руб.). Такси отличались от других легковушек полосой шашек на борту кузова и зелёным огоньком на ветровом стекле, что свидетельствовало о свободной машине.

В те годы таксомоторов было много. На Комсомольской площади, например, перед каждым из трех вокзалов диспетчеры распределяли народ на такси из очереди, возникающей по прибытии очередного поезда дальнего следования. Машины подходили одна за другой, и очередь быстро рассасывалась. Так было везде в Москве в местах скопления пассажиров. Отдельно существовали стоянки легковых и даже грузовых открытых бортовых такси.

Несколько слов о тогдашнем аэрофлоте страны. Уверен, что вызовет удивление тот факт, что билеты на самолёт до второй половины 1960-х годов покупались даже без предъявления паспорта! В 1946 году я с отцом летел из Москвы (из Быково, аэропортов Шереметьево и Домодедово ещё нет) в Сталинград на военном зелёном, ещё не перекрашенном, самолёте «Дуглас». Внутри тоже всё зелено, и фанерные сидения расположены вдоль фюзеляжа (как в метро). При посадке удивил значительный наклон фюзеляжа за счёт большой разницы высот передних и задних колёс шасси. Место пилота ничем не отделено от так называемого салона. Я вдоль салона катаюсь на чьём-то детском велосипедике (весь багаж здесь же при нас). Подъезжаю к лётчикам, один из них рассказывает мне:

– Год назад вот тут сидели дяди с парашютами, десант называется. А сейчас тебя везём. Смотри, как легко управлять самолётом! Будешь лётчиком?

Политическая обстановка в стране

Партия не допускала сомнения в необходимости идейного контроля над обществом, всегда стремилась «причесать головы» москвичей. Инакомыслие считалось понятием несовместимым с образом советского человека. «Кто не с нами – тот против нас». И даже, если объективные направления науки шли вразрез с философией марксизма-ленинизма, такие например, как генетика и кибернетика, они объявлялись проститутками капитализма или буржуазными лженауками. Учение Вавилова подменялось антинаучной лысенковщиной. Поэзия известной во всем мире А. Ахматовой «не могла быть терпимой в советской литературе», а писатель Зощенко был объявлен «пошляком и подонком литературы». В списке запрещённых до 1960-х, а некоторые и до 1980-х годов, наряду с Ахматовой и Зощенко, оказались: Бунин, Цветаева, Гиппиус, Мережковский, Бальмонт, Гумилёв, Ходасевич, Замятин, Булгаков, Пастернак, Гроссман, Набоков, Гинзбург, Мандельштам, Солженицын и даже Есенин. За распространение самиздатовских экземпляров их произведений могли присудить срок.

Опираясь на выдуманную Сталиным установку, что классовая борьба в социалистическом государстве с годами усиливается, он не выпускал Москву, да и весь Союз из напряженного состояния страха по поводу всевозможных разоблачений «врагов» (причём нередко процессов грубо сфабрикованных). Врагом народа мог стать любой человек – от рабочего до члена правительства. И, если задуматься над смыслом этих двух слов, то понимаешь, что это хитро сформулированная уловка, цель которой – вызвать ненависть людей к заклеймённому. Можно стать врагом человека, режима и т. п., но не народа, если не понимать под словом «народ» личность Сталина.

Только за 1930-40-е годы проведены 18 политических процессов. Инициированное Сталиным убийство Кирова спровоцировало «большой террор», то есть развязало вождю руки. Он лично увеличивал квоты на расстрел, то есть составлял планы расстрелов априори. Существует записка, где красным карандашом «отец народов» требовал «увеличить по первой категории (на расстрел А. Е-Х) не на 300, а на 500 чел., а по второй категории (ссылку) – на 800 человек». Подписи – И. Сталин, В. Молотов.

Лично Сталиным санкционированы пытки, в результате которых добывались так называемые «признательные показания». Обнаружено 732 расстрельных списка за подписью Молотова.

Вот выдержка из письма заместителя командующего Забайкальским военным округом комкора Лисовского: «…Били жестоко, со злобой. Десять суток не дали ни минуты сна, не прекращая истязаний. После этого послали в карцер… По 7–8 часов держали на коленях с поднятыми вверх руками или сгибали головой под стол, и в таком положении я стоял также по 7–8 часов. Кожа на коленях вся слезла, и я стоял на живом мясе. Эти пытки сопровождались ударами по голове, спине»¹⁷.

Такие «признания» считались «царицей доказательств» по теории «кровавого» прокурора СССР Вышинского и вели к собственному приговору на расстрел. Этот «теоретик» показательных судебных процессов стремился оправдать тезис Сталина, что «по мере движения к социализму обостряется классовая борьба», и поэтому количество арестованных по стране в 1937 году по сравнению с 1934-м значительно выросло. Завершал он обычно свои речи ярким посылом «расстрелять, как поганых псов».

Фото 58. Единодушие советского народа

Нижеприведённые данные не только шокируют. Они ещё раз свидетельствуют о деспотичности сталинской системы, которая поощряла наградами своих ревностных службистов по линии ГУЛАГа. Иначе откуда у них могли появиться желания изощрённых садистских издевательств над своими жертвами. Далее цитирую:

По справочным данным МВД СССР 1953 года в 1937–1938 годах приговоренных к высшей мере наказания не только расстреливали. Например, в Вологодском УНКВД исполнители – с ведома начальника-орденоносца, майора госбезопасности Сергея Жупахина – осуждённым к расстрелу рубили головы топором. В Куйбышевском УНКВД из почти двух тысяч казнённых в 1937–1938 годах удушили верёвками примерно 600 человек. В Барнауле осужденных убивали ломами. На Алтае и в Новосибирской области женщины перед расстрелом подвергались сексуальному насилию. В Новосибирской тюрьме НКВД сотрудники состязались, кто убьёт заключённого с одного удара в пах»¹⁸.

Помощник уполномоченного ОГПУ Карташов в доверительном разговоре с сослуживцем вспоминал: «Я умею убивать людей так, что выстрела не слышно. Секрет такой: заставляю открыть рот и стреляю туда вплотную. Меня только тёплой кровью обдаёт, как одеколоном, а звука не слышно».

Арестованный начальник 1-го отдела ГУГБ НКВД в показаниях в ноябре 1938 года докладывал об откровениях ему самого Ежова: «Я велел отрезать ему ухо, нос, выколоть глаза, резать Марьясина на куски.¹⁹ По свидетельству Б. А. Викторова, проводившего расследование по делу Блюхера: «В последний раз его видели 5 и 6 ноября зверски, до неузнаваемости избитого. Лицо его было сплошным кровавым месивом, один глаз выбит. 9 ноября 1938 года ещё один маршал Советского Союза в результате зверских пыток погиб в бериевских застенках. Погиб, но не сломался и не подписал».

А вот воспоминания комиссара 7-й армии Добровольского о разговоре с маршалом К. А. Мерецковым, Героем Советского Союза, начальником Генштаба 1940 года, заместителем Наркома обороны СССР с января по май 1941 года, командующим Волховским фронтом: «Прилетел самолёт, вылезает оттуда Мерецков, небритый, грязный, страшный, прямо из тюрьмы. Привёл себя в порядок, идёт на передовую и спрашивает у меня:

– Ты что ли ко мне приставлен?

– Товарищ главнокомандующий, забудьте о том, что я за вами слежу. Я ведь и сам такое, как вы, испытал.

– А тебе на голову сс-ли?

– Нет, этого не было.

– А у меня было. Один раз меня так избили, что чувствую – больше не могу! Сел на пол, закрыл голову руками, а они кругом издеваются, пинают ногами, а какой-то молодой расстегнул и давай мне на голову мочиться. А потом ещё несколько. Лежал в крови и моче. Скажи, как я после этого жить могу?»

На примере дочери К. Чуковского можно почувствовать тот страх, с которым «жила» интеллигенция. После ареста мужа Лидии Корнеевны в 1937 году и затем расстрела, её саму могли арестовать в любой момент. Узелок с вещами она поставила наготове у своей кровати. В течение нескольких довоенных лет её не отпускал отчаянный страх за своё дитя-любимую шестилетнюю дочь, которую называла «моё живое счастье». Переживая за будущую возможно без родителей судьбу дочери, она с ужасом представляла свой момент расставания с ребёнком:

 
Чтоб ты не проснулась,
когда разразится звонок,
Я готова на каторге стыть и стонать
необъятные сроки.
Только б глаз не открыла ты.
Спи, повернись на бочок,
Только б шею мою не обвили
любимые руки.
 

А как этот жуткий период отразился на наших маленьких гражданах, можно понять из письма в спецлаг школьника при переводе его из начальной в среднюю школу (пятый класс):

«Папочка, напиши мне, пожалуйста, письмо, что я не твой сын. А на самом деле, папочка, я всегда люблю тебя, и ты – мой папа, только письмо это мне надо, чтобы меня приняли в школу». Какая при этом ломка психики ребёнка!

Или другой случай: мою соседку арестовали в 1949-м только потому, что она не отреклась от своего мужа – «старого большевика», репрессированного в том страшном 1937-м.

Наш дом стоял на углу улицы Дзержинского (Большой Лубянки) и Варсонофьевского переулка. До массового сноса церквей и монастырей в Москве (1925-35-е года) в переулке находился Варсонофьевский монастырь, основанный в ХVI веке. Архитектурой его главного храма восхищался Грабарь. В 30-е годы его постигла участь сноса и возведения на этом месте Кремлёвского гаража и санчасти НКВД. Напротив нашего дома по переулку располагалось здание, которое жильцы называли «мёртвым домом». Его окна никогда не открывались, в них никогда не горел свет, и, как стало известно в 1990-е годы, в этом доме (сохранился до сих пор) находилась сверхсекретная токсикологическая лаборатория Майрановского. Этот «нелюдь» разрабатывал яды и испытывал их действие здесь же на людях, приговорённых к расстрелам.

«Сильно «повезло» тем, кого без суда и следствия расстреливали в комендатуре Лубянки. И только те, кто попадал в прорезиненные краги Майрановского, проклинали не только своего убийцу, но и час своего рождения. Всех, кто принял смерть в испытательных камерах спецблока в Варсонофьевском переулке, можно смело приписать к числу лиц, принявших от Советской власти самую страшную смерть».^{24, 25}

Путами сексотов, доносчиков, тюрем, лагерей (ИТЛ и ИТК 382–425 шт. по разным источникам), застенков, пыточных камер, расстрельных подвалов, соответствующей аппаратурой была опутана вся страна. Количество репрессированных за 1921–1936 годы – 3,25 млн человек, за 1937–1938 годы – 1,37 млн человек, за 1939–1953 годы – 1,12 млн человек¹⁵. Вот печальная участь одного из зэков, Ю. Стрижевского, который после побега из фашистского концлагеря в январе 1945 года был арестован в Москве в день прибытия. Пробыл в Колымлаге до 1955 года.

 
Забор, запретка, вахта, вышка,
Оскал собачий, автомат.
Попал сюда, – считай, что крышка,
Отсюда труден путь назад.
А выжил – об заклад я биться
Готов, что с этих самых пор
Тебе до гроба будет сниться
Запретка, вахта и забор.²⁶
 

(1950 год)

А доносительство, особенно в страшные периоды 5 лет до и 5 лет после войны (свыше 4 млн доносов от простых граждан) соответствовало нравственным нормам общества, выпестованного Сталиным и Берией.

 
Донос входил повсюду в моду,
И доброхоты всех мастей
Громили в прах «врагов народа»,
Их жён, родителей, детей.
Их поддержали сверху «шишки»,
И «зоны» строила страна.
А по углам стояли вышки,
И… раздавались ордена.²²
 

Одна из таких зон неподалёку от Симонова монастыря запомнилась мне – мальчишке из окна трамвая, когда ездил к родственникам.

Так подробно остановиться на этом вопросе меня вынуждают потуги людей, пытающихся реабилитировать этих двух палаческих монстров.

* * *