III
Как соблюдаются приказы в Бастилии

Фуке летел как молния. По дороге он возвращался мыслями к тому, что он только что узнал, и ужас охватывал его.

«Какими же были, – думал он, – эти необыкновенные люди в молодости, раз они даже теперь, будучи стариками, умеют создавать подобные планы и выполнять их не моргнув глазом?»

Ему казалось, что все рассказанное Арамисом – сон, басня, ловушка, и, приехав в Бастилию, он застанет приказ об аресте, по которому его, Фуке, запрут вместе со свергнутым королем. Подумав об этом, он по дороге дал несколько запечатанных распоряжений в то время, как меняли лошадей. Эти распоряжения были адресованы господину д’Артаньяну и всем начальникам частей, верность которых была вне подозрений.

«Таким образом, – решил Фуке, – буду ли я заключен или нет, я окажу услугу, которую требует от меня моя честь. Распоряжения придут после меня, если я вернусь свободным, и, значит, их не распечатают и я возьму их назад. Если я опоздаю, это будет значить, что случилось несчастье. Тогда я могу ждать помощи и для себя и для короля».

Приготовившись таким образом, он подъехал к Бастилии. За один час суперинтендант проехал пять с половиной лье.

И тут с господином Фуке случилось то, что никогда не случалось в Бастилии с Арамисом. Напрасно он называл себя, напрасно старался заставить себя узнать – его отказывались пропускать в крепость.

Наконец, после бесконечных просьб, угроз и приказаний, он убедил одного часового сообщить о нем младшему офицеру, чтобы тот, в свою очередь, доложил о нем майору. Что же касается коменданта, то его так и не решились даже потревожить ради этого.

Фуке ожидал в карете возвращения младшего офицера, весь дрожа от нетерпения. Наконец тот появился с сердитым выражением лица.

– Ну, – сказал нетерпеливо Фуке, – что сказал майор?

– Сударь, он засмеялся мне в глаза и сказал, что господин Фуке в Во, а даже если бы господин Фуке был в Париже, он не встал бы в такой час.

– Черт возьми! Вы – стадо болванов! – вскричал министр и бросился из кареты.

Прежде чем младший офицер успел закрыть дверь, Фуке проскользнул во двор и побежал вперед, несмотря на крики офицера, звавшего на помощь.

Фуке бежал все дальше. Офицер, настигая его, крикнул часовому, охраняющему вторую дверь:

– Хватайте, хватайте, часовой!

Часовой направил на министра пику, но Фуке, сильный и ловкий, вдобавок разгневанный, выхватил пику из рук солдата и ударил его по плечу. Младший офицер, подошедший слишком близко, тоже получил свою порцию; оба стали неистово кричать, и на их крики тут же выскочил весь первый взвод охраны.

И между этими людьми нашелся один, знавший суперинтенданта. Он закричал:

– Монсеньер!.. Ах, монсеньер!.. Остановитесь же, что вы делаете?

И он остановил солдат, которые собирались отомстить за своих товарищей.

Фуке приказал, чтобы ему открыли решетку, но ему ответили, что приказано никому не открывать. Тогда он велел позвать коменданта, но тот уже знал об этом шуме у ворот и бежал со своим майором на помощь во главе двадцати человек, убежденный, что на Бастилию было произведено нападение.

Безмо узнал Фуке и выронил обнаженную шпагу, которой он размахивал.

– Ах, монсеньер! – пробормотал он. – Тысячу извинений…

– Сударь, – сказал весь красный и потный суперинтендант, – поздравляю вас, ваша охрана служит на славу.

Безмо побледнел, подумав, что эти слова – ирония, предвещавшая дикий гнев.

Но Фуке отдышался и жестом подозвал часового и младшего офицера, потиравших плечи.

– Двадцать пистолей часовому, – сказал он, – пятьдесят офицеру. Поздравляю вас, господа; я замолвлю за вас слово королю. Теперь давайте поговорим с вами, господин де Безмо.

И под одобрительный шепот он последовал за комендантом Бастилии.

Безмо уже дрожал от стыда и беспокойства. Казалось, последствия утреннего визита Арамиса начинали сказываться, да такие последствия, которым он по праву мог ужаснуться.

Стало еще хуже, когда Фуке, настойчиво глядя на коменданта, резко спросил:

– Сударь, вы видели сегодня утром господина д’Эрбле?

– Да, монсеньер.

– И вам не внушает ужаса преступление, в котором вы участвовали?

«Ну, начинается!» – подумал Безмо.

Потом громко произнес:

– Какое преступление, монсеньер?

– За которое вас можно было бы четвертовать, сударь, подумайте об этом! Сейчас же ведите меня к узнику.

– К какому узнику? – спросил дрожащий Безмо.

– Вы притворяетесь ничего не знающим? Что же, это лучшее, что вам остается делать. Если бы вы признались в подобном соучастии, вам был бы конец. Я сделаю вид, что верю в ваше неведение.

– Прошу вас, монсеньер…

– Хорошо, ведите же меня к узнику.

– К Марчиали?

– Кто такой Марчиали?

– Это арестант, которого привез сегодня утром господин д’Эрбле.

– Его зовут Марчиали? – сказал суперинтендант, смущенный наивной уверенностью Безмо.

– Да, монсеньер, он здесь записан под этим именем.

Фуке взглянул в самую глубину души Безмо. В ней он прочел, со свойственной могущественным людям проницательностью, полную искренность. Впрочем, поглядев одну минуту на эту физиономию, как можно было подумать, что Арамис взял подобного человека в поверенные?

– Это, – сказал он коменданту, – тот самый узник, которого господин д’Эрбле увез третьего дня?

– Да, монсеньер.

– И которого он привез обратно сегодня утром? – живо добавил Фуке, тотчас понявший сущность плана епископа.

– Да, да, монсеньер. Если монсеньер приехал сюда, чтобы взять его у меня, я буду очень рад, так как я уже собирался писать по поводу этого Марчиали.

– Что же он делает?

– С утра он меня чрезвычайно изводит; у него такие припадки бешенства, что, кажется, Бастилия от них обрушится.

– Я действительно избавлю вас от него, – сказал Фуке.

– Ах, тем лучше!

– Ведите меня в его темницу.

– Но вы дадите мне приказ?

– Какой приказ?

– Приказ короля.

– Подождите, я вам подпишу его.

– Этого мне недостаточно, монсеньер; мне нужен приказ короля.

Фуке свирепо посмотрел на коменданта.

– Вы так щепетильно относитесь к выходу заключенных, но покажите-ка мне приказ, на основании которого вы уже отпускали этого человека!

Безмо показал приказ об освобождении Сельдона.

– Сельдон не Марчиали, – сказал Фуке.

– Но Марчиали не освобожден, монсеньер, он здесь.

– Вы же говорите, что господин д’Эрбле увозил его и привез обратно?

– Я этого не говорил.

– Вы так определенно это сказали, что я будто сейчас это слышу. Господин де Безмо, берегитесь!

– Мне нечего беречься, монсеньер, у меня вся отчетность в порядке.

– Как вы посмели это говорить?

– Я бы это сказал и перед Богом. Господин д’Эрбле привез мне приказ об освобождении Сельдона, и Сельдон освобожден.

– Я вам говорю, что Марчиали вышел из Бастилии.

– Но это надо доказать, монсеньер.

– Дайте мне увидеть его.

– Монсеньер, те, кто управляет королевством, знают, что доступ к заключенным без приказа короля запрещен. Это нарушение.

– Господин д’Эрбле ведь входил к заключенному!

– Это еще требуется доказать, монсеньер.

– Еще раз, господин де Безмо, будьте осторожны в словах.

– За меня мои дела.

– Господин д’Эрбле уничтожен.

– Уничтожен господин д’Эрбле? Невозможно!

– Вы видите, что он подчинил вас своему влиянию.

– Я подчиняюсь, монсеньер, только правилам королевской службы; я лишь исполняю свой долг. Дайте мне приказ короля, и вы войдете.

– Послушайте, господин комендант, я даю вам честное слово, что, если вы впустите меня к узнику, я в ту же минуту дам вам приказ короля.

– Дайте мне его сейчас, монсеньер.

– А если вы мне откажете, я тотчас же велю арестовать вас со всеми вашими офицерами.

– Прежде чем совершить это насилие, монсеньер, примите во внимание то, – сказал побледневший Безмо, – что мы подчинимся только приказу короля, и вам все равно, достать ли приказ короля, чтобы увидеть господина Марчиали, или для того, чтобы причинить столько зла мне, невинному. Обратите ваше милостивое внимание на то, как вы пугаете меня, монсеньер: я дрожу, я сейчас упаду в обморок.

– Вы еще больше задрожите через некоторое время, господин Безмо, когда я вернусь сюда с десятью тысячами солдат и тридцатью пушками.

– Боже мой, теперь монсеньер сходит с ума!

– Когда я соберу против вас и ваших проклятых бойниц весь парижский народ, взломаю ваши ворота и велю повесить вас на зубцах угловой башни.

– Монсеньер, монсеньер, ради бога!

– Я даю вам десять минут на размышление, – сказал Фуке спокойным голосом. – Сейчас я сажусь в это кресло и жду. Если через десять минут вы будете продолжать упорствовать, я выйду. Можете меня считать сумасшедшим сколько угодно, но вы увидите!

Безмо топнул ногой в отчаянии, но ничего не ответил.

Видя это, Фуке схватил перо, бумагу и написал:

«Приказ господину купеческому старшине собрать ополчение горожан и идти на Бастилию, чтобы послужить королю».

Безмо пожал плечами; Фуке написал:

«Приказ герцогу Бульонскому и принцу Конде стать во главе швейцарцев и гвардии и идти на Бастилию, чтобы послужить его величеству…»

Безмо стал размышлять. Фуке написал:

«Приказ всем солдатам, горожанам и дворянам схватить и задержать, где бы они ни находились, господина шевалье д’Эрбле, ванского епископа, и его сообщников, к которым принадлежит, во-первых, господин де Безмо, комендант Бастилии, подозреваемый в измене, мятеже и оскорблении величества…»

– Остановитесь, монсеньер! – воскликнул Безмо. – Я ничего в этом не понимаю; но в ближайшие два часа может случиться столько бед, что король, который будет меня судить, увидит, был ли я не прав, нарушая установленный порядок перед угрозой неизбежной катастрофы. Пойдемте в башню, монсеньер, вы увидите Марчиали.

Фуке бросился вон из комнаты, и Безмо последовал за ним, вытирая холодный пот, струившийся с лба.

– Какое ужасное утро! – говорил он. – Какая напасть!

– Идите скорей! – отвечал Фуке.

Безмо сделал знак тюремщику, чтобы он шел вперед. Он явно боялся своего спутника. Фуке это заметил и сурово сказал:

– Довольно ребячиться! Оставьте этого человека; возьмите ключи и показывайте мне дорогу. Надо, чтобы никто, понимаете вы, никто не услышал того, что здесь произойдет.

– Ах, – нерешительно произнес Безмо.

– Опять! Cкажете еще раз нет, и я уйду из Бастилии и сам отнесу свои приказы.

Безмо опустил голову, взял ключи и один поднялся с министром на башню.

По мере того как они поднимались по головокружительной спирали лестницы, заглушенные стоны становились явственными криками и ужасными проклятиями.

– Что это? – спросил Фуке.

– Это ваш Марчиали, вот как вопят сумасшедшие!

Фуке вздрогнул. В крике более страшном, чем другие, он узнал голос короля.

Он остановился и взял связку ключей из рук Безмо. Последний подумал, что новый безумец проломит ему череп одним из ключей.

– Ах! – крикнул он. – Господин д’Эрбле мне об этом не говорил!

– Ключ! – закричал Фуке. – Где ключ от двери, которую я хочу отомкнуть?

– Вот он.

Ужасный крик, сопровождаемый бешеным ударом в дверь, пронесся эхом по всей лестнице.

– Уходите! – угрожающе сказал Фуке.

– Ничего не имею против, – пробормотал Безмо. – Но если двое бешеных останутся наедине, то один пожрет другого, я в этом уверен.

– Уходите! – повторил Фуке. – Если вы только вступите на эту лестницу раньше, чем я позову вас, помните, что вы займете место самого последнего из узников Бастилии.

– Я погибну! – проворчал Безмо, удаляясь шатающейся походкой.

Крики узника раздавались все громче. Фуке убедился, что Безмо дошел до последних ступенек, и тогда он открыл первый замок.

Тут он явственно услышал охрипший голос короля, который с яростью кричал:

– На помощь! Я король! На помощь!

Ключ от первой двери не подходил ко второй.

Фуке пришлось перебрать всю связку.

В это время король, не помня себя, безумный, закричал диким голосом:

– Фуке меня посадил сюда! На помощь против Фуке! Я король! На помощь королю против Фуке!

Этот крик разрывал сердце министра. Крик сопровождался ужасными ударами в дверь стулом, который служил королю тараном. Фуке, наконец, нашел ключ. Король был уже без сил, он не способен был больше произносить членораздельные звуки, он рычал:

– Смерть Фуке! Смерть негодяю Фуке!

Дверь открылась.