II
Друг короля

Фуке с нетерпением ждал д’Артаньяна. Он отказался принять нескольких своих друзей и слуг, пришедших к его двери раньше начала обычного приема. У каждого из них, умалчивая об опасности, нависшей над ним, он спрашивал одно: где можно найти Арамиса?

Когда же он увидел, наконец, д’Артаньяна и идущего за ним ванского епископа, его радость была огромна: она сравнялась с его беспокойством. Увидеть Арамиса было для суперинтенданта некоторым успокоением за несчастье ареста.

Прелат был молчалив и серьезен; д’Артаньян был потрясен немыслимым числом всех этих невероятных происшествий.

– Итак, капитан, благодаря вам я имею счастье видеть господина д’Эрбле?

– И еще нечто лучшее, монсеньер.

– Что же?

– Свободу.

– Я свободен?

– Свободны! Это приказ короля.

Фуке взял себя в руки, потом вопросительно взглянул на Арамиса.

– О да, благодарите господина ванского епископа, так как именно ему вы обязаны тем, что король переменил свое решение, – сказал д’Артаньян.

– О! – воскликнул Фуке, скорее униженный этой услугой, чем благодарный за успех.

– Монсеньер, – продолжал д’Артаньян, обращаясь к Арамису, – вы покровительствуете господину Фуке. Не сделаете ли вы что-нибудь и для меня?

– Все, что вы захотите, мой друг, – отвечал епископ спокойным голосом.

– У меня только один вопрос, и я буду удовлетворен вашим ответом. Каким образом вы стали фаворитом короля, ведь вы говорили с ним не больше двух раз за всю вашу жизнь?

– От такого друга, как вы, ничего не скрывают.

– Поделитесь же, прошу вас.

– Вы думаете, что я видел короля два раза, в действительности я видел его больше ста раз. Только мы это скрывали, вот и все.

И, не придавая значения тому, как вспыхнул д’Артаньян от этого признания, Арамис повернулся к господину Фуке, который был столь же удивлен, как мушкетер.

– Монсеньер, – сказал он, – король просил меня сообщить вам, что он больше чем когда-либо ваш друг и что ваш прекрасный и так щедро устроенный для него праздник тронул его сердце.

После этой фразы он так церемонно поклонился господину Фуке, что тот, будучи не в силах понять подобную тонкую дипломатию, так и застыл на месте без голоса, без мысли и без движения.

Д’Артаньян понял, что им надо о чем-то поговорить, и хотел уйти, как того требует вежливость, которая в таких случаях гонит человека к двери, но его страстное, подстрекаемое столькими тайнами любопытство посоветовало ему остаться.

Однако Арамис ласково обратился к нему:

– Друг мой, вы помните приказ короля, отменяющий сегодняшний утренний малый прием?

Сказано было достаточно ясно. Мушкетер понял; он поклонился господину Фуке, затем, с оттенком иронического почтения, поклонился Арамису и вышел.

Господин Фуке, едва дождавшийся этого момента, бросился к двери, чтобы запереть ее, потом подошел к епископу и сказал:

– Дорогой д’Эрбле, мне кажется, пришло время объяснить мне, что происходит. По правде сказать, я ничего не понимаю.

– Я сейчас все вам объясню, – сказал Арамис, садясь и усаживая господина Фуке. – С чего начинать?

– Прежде всего скажите, почему король приказал меня освободить?

– Скорее, вы должны были бы спросить, почему он приказал вас арестовать.

– Со времени ареста у меня было время об этом подумать, и мне кажется, что здесь дело в зависти. Мой праздник вызвал раздражение господина Кольбера, и он что-то затеял против меня. Может быть, поставил мне в вину Бель-Иль?

– Нет, речь шла не о Бель-Иле.

– О чем же?

– Помните расписку на тринадцать миллионов, которую выкрали у вас по поручению Мазарини?

– О да! И что же?

– Вас объявили вором.

– Боже мой!

– Это не все. Помните о письме, которое вы написали мадемуазель Лавальер?

– Увы, помню!

– На этом основании вы объявлены предателем и совратителем.

– Тогда почему же я прощен?

– Не спешите, мы сейчас дойдем до этого. Вы должны понять суть дела. Заметьте следующее: король считает вас растратчиком. О, я отлично знаю, что вы ничего не растратили, но король не видел расписок и, следовательно, не может не считать вас преступником.

– Простите, я не вижу…

– Сейчас увидите. Король, прочтя ваше любовное письмо с предложениями, сделанными вами Лавальер, больше не сомневается относительно ваших намерений, касающихся этой красотки.

– Разумеется. Но где же вывод?

– Я подхожу к нему. Значит, король навеки ваш неумолимый враг, не так ли?

– Да, но он прощает меня?

– Вы верите в это? – спросил епископ, испытующе глядя на Фуке.

– Не веря в искренность королевского сердца, я верю самому факту.

Арамис слегка пожал плечами.

– Тогда почему же Людовик Четырнадцатый поручил вам передать мне то, что вы мне сейчас сообщили? – спросил Фуке.

– Король мне ничего не поручал передавать вам.

– Ничего!.. А как же этот приказ?.. – сказал пораженный Фуке.

– Ах, да, конечно, есть такой приказ.

Эти слова были произнесены таким странным тоном, что Фуке вздрогнул.

– Вы что-то скрываете от меня, я это вижу, – сказал он.

Арамис погладил подбородок холеными белыми пальцами.

– Король посылает меня в изгнание? Говорите же!

– Попробуйте догадаться!

– Вы меня пугаете.

– Ба! Значит, вы не догадались.

– Что вам сказал король? Во имя нашей дружбы, прошу вас, не скрывайте ничего от меня.

– Король ничего не сказал.

– Вы хотите, чтобы я умер от нетерпения, д’Эрбле. Я еще суперинтендант?

– Пока вы этого хотите.

– Но что за странную власть вы вдруг получили над волей его величества? Вы заставляете его следовать вашим указаниям.

– Мне так кажется.

– Трудно поверить!

– Так будут говорить.

– Д’Эрбле, во имя нашей дружбы, во имя самого дорогого для вас, умоляю! Благодаря чему вы вошли в такое доверие к Людовику Четырнадцатому? Я знаю, ведь он не любил вас.

– Теперь король будет меня любить, – сказал Арамис, подчеркивая первое слово.

– Между вами что-то произошло?

– Да.

– И это тайна?

– Да, тайна.

– Тайна, которая может повлиять на интересы его величества?

– Вы умнейший человек, монсеньер. Да, вы угадали. Я действительно открыл тайну, способную повлиять на интересы короля Франции.

– Ну что ж! – произнес Фуке со сдержанностью воспитанного человека, не желающего расспрашивать.

– А вы сами будете судить, – продолжал Арамис, – вы сами скажете мне, ошибаюсь ли я относительно важности этой тайны.

– Я слушаю, раз вы так добры, что хотите открыться мне. Только заметьте, друг мой, что я не вызывал вас на нескромность.

Арамис задумался на мгновение.

– Не говорите! – воскликнул Фуке. – У вас еще есть время!

– Вы помните, – сказал епископ, опустив глаза, – рождение Людовика Четырнадцатого?

– Как сегодня.

– Вы ничего особенного не слыхали об этом рождении?

– Ничего, кроме того, что король не настоящий сын Людовика Тринадцатого.

– Это не так важно ни для нас, ни для королевства. Всякий человек, имеющий законного отца, есть сын своего отца, гласит французский закон.

– Это верно. Но это важно, когда вопрос касается чистоты крови.

– Это второстепенно. Значит, вы ничего особенного не слыхали?

– Ничего.

– Вот тут и начинается моя тайна.

– А!

– Королева родила не одного сына, а двух.

Фуке поднял голову.

– И второй умер? – спросил он.

– Сейчас узнаете, потерпите. Эти близнецы должны были быть гордостью своей матери и надеждой Франции. Но слабость короля и суеверие внушили ему страх, как бы между двумя детьми не вышло спора, хотя они равны в правах, и тогда он избавился от одного из близнецов.

– Вы говорите, избавился?

– Подождите… Оба брата выросли: один на троне, и вы его министр; другой – в тени и одиночестве…

– И этот?..

– Мой друг.

– Боже мой! Что вы говорите, господин д’Эрбле? Что же делает этот бедный принц?

– Спросите сначала, что он делал.

– Да, да.

– Он был воспитан в деревне, потом заключен в крепость, известную под названием Бастилия.

– Возможно ли? – воскликнул суперинтендант, сложив руки.

– Один – счастливейший из смертных, второй – несчастнейший из несчастных.

– А мать его не знает об этом?

– Анна Австрийская знает все.

– А король?

– Король не знает ничего.

– Тем лучше!

Это восклицание, видимо, очень поразило Арамиса. Он посмотрел с беспокойством на своего собеседника.

– Простите, я вас перебил, – сказал Фуке.

– Я уже сказал вам, – продолжал Арамис, – что бедный принц был несчастнейшим из людей, когда Бог, пекущийся о всех своих созданиях, решил все же прийти к нему на помощь.

– И как же?

– Вы увидите… Царствующий король… Я говорю «царствующий» – вы догадываетесь, почему я говорю так?

– Нет… Почему?

– Потому, что оба по праву рождения могли бы быть королями. Вы тоже придерживаетесь такого мнения?

– Да.

– Решительно?

– Решительно. Близнецы – один человек в двух лицах.

– Приятно, что такой опытный и знающий законник дает мне такое четкое разъяснение. Значит, для нас установлено, что оба близнеца имели одинаковые права?

– Установлено… Но боже мой, какие загадки!

– Бог пожелал послать униженному мстителя, или, если хотите, поддержку. И случилось, что царствующий король – узурпатор… Вы ведь согласитесь со мной, не правда ли, что спокойное и эгоистичное владение наследством, на которое, в лучшем случае, имеешь половинное право, называется узурпацией?

– Да, узурпация – очень точное определение.

– Итак, я продолжаю. Бог пожелал, чтобы у узурпатора был первым министром человек с большим талантом и великим сердцем и к тому же с великим умом.

– Это хорошо, хорошо! Я понимаю: вы рассчитывали на меня, чтобы помочь исправить зло, нанесенное несчастному брату Людовика Четырнадцатого. Вы правильно решили, я помогу вам. Благодарю вас, д’Эрбле, благодарю!

– Нет, совсем не то. Вы мне не даете закончить, – сказал Арамис.

– Я молчу.

– Дело в том, что царствующий король возненавидел господина Фуке, своего первого министра, и ненависть эта, подогретая интригой и клеветой, к которой прислушивался монарх, стала угрожать состоянию, свободе и даже жизни господина Фуке. Но Бог послал господину Фуке, опять же для спасения принесенного в жертву принца, верного друга, который знал государственную тайну и чувствовал себя в силах раскрыть эту тайну после того, как имел силу хранить ее двадцать лет в своем сердце.

– Не продолжайте! – вскричал Фуке, кипя великодушием. – Я вас понимаю и все угадываю. Вы пошли к королю, когда до вас дошла весть о моем аресте; вы его просили обо мне, но он не захотел вас выслушать; тогда вы пригрозили ему раскрытием тайны, и Людовик Четырнадцатый в ужасе согласился на то, в чем прежде отказывал вам. Я понимаю, понимаю! Вы держите короля в руках! Я понимаю!

– Вы ничего не понимаете, – отвечал Арамис, – и снова прерываете меня, мой друг. И затем, позвольте мне заметить вам, что вы пренебрегаете логикой и к тому же кое-что плохо помните.

– Как так?

– Вы помните, на что я настойчиво указывал в начале нашего разговора?

– Да, на ненависть его величества ко мне, на неодолимую ненависть. Но какая ненависть сможет устоять перед угрозой такого разоблачения?

– Какого разоблачения? Вот тут-то вам и не хватает логики. Как! Вы допускаете, что я, раскрыв королю такую тайну, был бы жив в настоящий момент?

– Вы были у короля десять минут тому назад.

– Пусть так! Возможно, он не успел бы велеть убить меня, но у него хватило бы времени приказать заткнуть мне глотку и бросить в тюрьму. Рассуждайте же здраво, черт возьми!

И по этим мушкетерским словам, по этой вспышке несдержанности человека, который всегда владел собой, Фуке понял, до какого возбуждения дошел спокойный и непроницаемый ванский епископ. И, поняв, он вздрогнул.

– И затем, разве был бы я тем, что я есть, – продолжал, овладев собой, Арамис, – был бы я истинным другом, если бы, зная, как король вас ненавидит, подвергал бы вас еще более сильной ненависти? Обворовать его – это ничто; ухаживать за его любовницей – очень немного; но держать в своей власти его корону и честь! Да он, скорее, собственными руками вырвал бы у вас сердце из груди.

– Значит, вы ему ничем не показали, что знаете эту тайну? – спросил Фуке.

– Я предпочел бы выпить все яды, которые Митридат пил в течение двадцати лет, чтобы не умереть от отравления.

– Что же вы сделали?