Д’Артаньян смотрел то на ту, то на другую, и решил, что природа ошиблась, давши знатной даме продажную и низкую душу, а субретке сердце, достойное герцогини.
В таком случае бесполезно будет бороться далее, – сказал д’Артаньян, опустив руки с унынием. – Лучше я застрелюсь, и все будет кончено.
– Эту глупость надо сделать после всего, – сказал Атос, – потому что это единственная глупость, которой нельзя поправить.
Это очень оригинально, мой друг, лечиться от раны, полученной от огнестрельного оружия, ударами плети; но вы были больны, умственные способности во время болезни иногда повреждаются, а потому я и не удивляюсь вашей выдумке.
– Ах, лучше бы было мне никогда не видеть вас, сказал д’Артаньян, с наивной грубостью, которая часто больше нравится женщинам, нежели жеманная вежливость, потому что она высказывает всю глубину мысли и доказывает, что чувство взяло верх над рассудком.
Любовь есть лотерея, в которой выигрыш есть смерть. Поверьте мне, любезный д’Артаньян, вы счастливы, что всегда проигрывали, и я советовал бы вам никогда не выигрывать.
Ничто столько не сокращает пути как мысль, поглощающая собою все внимание человека. Тогда наружное существование кажется каким-то сном, в котором все направлено к одной только этой мысли, под влиянием ее не замечаешь ни времени, ни места, – все сливается в какой-то туман, в котором смутно мелькают неясные образы деревьев, гор и долин.