Глава XXXII
Что можно и что невозможно сделать с помощью денег

Прислонившись к стволу дерева, Сальватор в течение нескольких секунд молча смотрел на генерала Лебатара де Премона.

Даже лицо самого господина Сарранти в тот момент, когда он услышал свой смертный приговор, было менее расстроенным и менее бледным, чем было лицо у генерала, услышавшего это жестокое решение друзей, которых он, рискуя собственной жизнью, пришел просить помочь ему спасти жизнь своему другу.

Сальватор подошел к генералу.

Тот протянул ему руку.

– Мсье, – сказал он при этом. – Я знаю вас только понаслышке. Ваше имя, которое сейчас произнесли ваши друзья, кажется мне хорошим предзнаменованием. Кто говорит о вас, говорит о Спасителе.

– Да, мсье, – с улыбкой ответил Сальватор. – Это имя говорит действительно о многом.

– Вы знакомы с мсье Сарранти?

– Нет, мсье, но я близкий и, самое главное, преданный друг и должник его сына. Одним словом, генерал, я разделяю вашу скорбь. И для спасения мсье Сарранти вы можете располагать мною, моим телом и душой.

– Так, значит, вы не разделяете мнения наших братьев? – живо спросил генерал, в которого слова молодого человека вдохнули новую жизнь.

– Послушайте, генерал, – сказал Сальватор. – Движение народных масс, почти всегда справедливое, поскольку оно инстинктивно, бывает зачастую слепым, суровым и жестоким. Каждый из тех людей, которые только что согласились с приговором, вынесенным судом мсье Сарранти, спроси его лично и отдельно, вынес бы совершенно другое решение. То есть поступил бы так, как я. Нет, я всей душой верю в то, что мсье Сарранти невиновен. Тот, кто тридцать лет рискует собственной жизнью на полях брани, участвует в кровавых схватках различных партий, не станет совершать столь гнусное преступление, не пойдет на грабеж и убийство невинного человека. Поэтому я глубоко уверен в невиновности мсье Сарранти.

Генерал сжал руку Сальватора.

– Спасибо, мсье, за то, что вы так со мной говорите, – сказал он.

– Но, – продолжал Сальватор, – поскольку я предложил вам свою помощь, я тем самым отдал себя в полное ваше распоряжение.

– Что вы хотите этим сказать? Я начинаю тревожиться.

– Я хочу сказать, мсье, что в сложившейся ситуации недостаточно просто заявить о невиновности нашего друга. Надо ее доказать с помощью неопровержимых фактов. В той войне, которую ведут заговорщики против правительства, а следовательно, и правительство против заговорщиков, все средства хороши. И то оружие, от которого откажутся в этой войне два честных человека, с удовольствием будет использовано их противниками.

– Объяснитесь!

– Правительство хочет смерти мсье Сарранти. Оно хочет, чтобы он умер позорной смертью, потому что этот позор падет на головы всех противников правительства и все будут говорить, что заговорщики – гнусные люди, поскольку выбрали себе главарем грабителя и убийцу.

– А! Так вот почему королевский прокурор отвел обвинение в политической деятельности!

– И именно поэтому мсье Сарранти так хотел, чтобы его судили по обвинению именно в этом.

– И что же дальше?

– А то, что правительство можно будет победить только с помощью очевидных, ощутимых и бесспорных доказательств. Мало просто сказать: «Мсье Сарранти не совершал преступления, в котором его обвиняют». Надо сказать: «Вот тот человек, который совершил преступление, в котором обвиняют мсье Сарранти!»

– Но, мсье! – воскликнул генерал. – Как вы сумеете достать эти доказательства? Как вы обнаружите того, кто совершил эти преступления?

– Этих доказательств у меня нет. Личность преступника мне тоже неизвестна, – ответил Сальватор. – Но…

– Но?..

– Может быть, у меня есть след.

– Говорите! Говорите же! И тогда вы действительно будете достойны своего имени, мсье!

– Хорошо, – сказал Сальватор, придвинувшись к генералу. – Слушайте, генерал, то, чего я еще не говорил никому и говорю вам первому.

– Говорите! Говорите! – прошептал генерал, тоже подходя поближе к Сальватору.

– В том доме, который принадлежал мсье Жерару, в который мсье Сарранти нанялся воспитателем и из которого он скрылся 19 или 20 августа 1820 года (весь вопрос может заключаться в точной дате его бегства), короче, в парке Вири я нашел доказательства того, что дети, по крайней мере один из них, были убиты.

– О! – простонал господин де Премон. – Вы уверены в том, что эта улика не отяготит участь нашего друга?

– Мсье, поскольку мы решили докопаться до истины, нам важна только истина, не так ли? Если мсье Сарранти окажется виновным, мы предоставим правосудию право покончить с его жизнью, как это было со многими другими. Но поскольку мы хотим знать истину, мы должны хвататься за любую улику, независимо от того, кажется ли она, на первый взгляд, направленной за или против того, чью невиновность мы хотим доказать. Истина несет в себе свет. Отыскав ее, мы все узнаем.

– Хорошо… А теперь расскажите, как вы нашли эту улику.

– Однажды ночью, гуляя со своей собакой по парку в Вири по причинам, совершенно не связанным с тем делом, которым мы в настоящее время заняты, я обнаружил в яме у подножья дуба, в том месте, где мой пес начал рыть землю, скелет ребенка, которого зарыли в землю стоя.

– И вы полагаете, что это – один из исчезнувших детей?

– Это более чем вероятно.

– Но где же второй ребенок? Ведь речь шла о мальчике и девочке.

– Мне кажется, что я отыскал и второго ребенка.

– И тоже благодаря собаке?

– Да.

– Живым или мертвым?

– Живой. Это была девочка.

– И что же дальше?

– То, что из этого двойного совпадения следует, что, будь я свободен в своих действиях, я смог бы, наверное, восстановить картину преступления, а это неминуемо вывело бы меня и на преступника.

– Действительно, вы ведь нашли девочку живой! – воскликнул генерал.

– Да, живой.

– Ей в то время было лет шесть-семь.

– Да, шесть лет.

– И она могла бы вспомнить…

– Она помнит.

– Так в чем же дело?

– В том, что она очень хорошо это помнит.

– Не понимаю.

– Когда бедной девочке напоминают об этом ужасном происшествии, у нее начинает мутиться рассудок и начинается нервный кризис, грозящий полным психическим расстройством. Да разве кто-нибудь поверит показаниям ребенка, которого сразу же обвинят в безумстве и которого одним словом можно и впрямь довести до этого состояния? О, я все это хорошо обдумал!

– Ладно. Тогда давайте оставим живого и перейдем к погибшему. Коль живой ребенок молчит, не скажет ли нам что-нибудь труп?

– Да, если бы у меня была свобода действий.

– Но кто вам мешает? Ступайте к королевскому прокурору, расскажите ему обо всем. Пусть правосудие займется поисками истины, о которой вы говорите. И…

– Да. И полиция за одну ночь заметет все следы, которые на другой день придет искать правосудие. Я ведь вам уже сказал, что полиция очень заинтересована в том, чтобы убрать эти доказательства для того, чтобы утопить мсье Сарранти в этом грязном деле по обвинению в грабеже и убийстве!

– Тогда продолжайте расследование сами. Давайте продолжим его вместе. Вы сказали, что для того, чтобы докопаться до истины, вы должны иметь свободу действий. Но скажите, что же вам мешает?

– О! Это – совсем другое дело. И оно не менее серьезно и не менее гнусно, чем дело мсье Сарранти.

– Ладно! Но ведь надо действовать!

– Действовать! Я только этого и желаю, но вначале…

– Что?

– Надо найти возможность свободно обыскать дом и парк, где были совершены эти преступления.

– Эта возможность реальна?

– Да.

– Что нужно для того, чтобы ее получить?

– Деньги.

– Я ведь уже сказал вам, что сказочно богат.

– Я слышал, генерал. Но этого недостаточно.

– Что же еще нужно?

– Немного смелости и настойчивости.

– Повторяю, что для того, чтобы достичь цели, я отдаю все свое состояние. И не только состояние, но и мои руки. И в придачу ко всему этому мою жизнь.

– В таком случае, генерал, полагаю, что мы начинаем понимать друг друга.

Затем, оглядевшись вокруг и заметив, что луна ярко освещала ствол смоковницы, о который он опирался плечом, и они были хорошо заметны, он сказал генералу:

– Отойдемте в тень, генерал. Мы сейчас будем говорить о вещах, в которых рискуем нашими жизнями. И смерть может поджидать нас не только на эшафоте, но и в лесу, на углу улицы. На сей раз мы имеем дело не только с полицией, как заговорщики, но и с негодяями, как хорошие люди.

И Сальватор увлек господина Лебатара де Премона в то место леса, где темнота была наиболее густой.

Генерал предоставил молодому человеку возможность пристально оглядеться вокруг, дал ему время прислушаться ко всем звукам, которые доносились до его слуха. А затем, увидев, что тот несколько успокоился, сказал:

– Говорите!

– Так вот, генерал, – снова заговорил Сальватор, – для начала нам надо стать полноправными владельцами замка и парка Вири.

– Нет ничего проще.

– Что вы имеете в виду?

– Очень просто: их надо купить.

– К несчастью, генерал, они не продаются.

– Неужели есть что-то, что не продается?

– Увы, генерал, есть: именно этот дом и парк.

– Но почему?

– Потому что они служат убежищем, местом сокрытия преступления почти столь же ужасного, как и то, улики по которому мы стараемся отыскать.

– Значит, в этом доме кто-то живет?

– Да, один всемогущий человек.

– У него сильные связи среди политиков?

– Нет, в церковных кругах. А это очень важно.

– И как же имя этого человека?

– Граф Лоредан де Вальженез.

– Постойте, – произнес генерал, опершись подбородком на ладонь, – это имя мне знакомо…

– Вполне возможно, поскольку его имя – одно из самых известных аристократических имен Франции.

– Если мне не изменяет память, – произнес генерал, – маркиз де Вальженез, которого я знал, был одним из самых достойных уважения людей.

– О, да! Маркиз, – воскликнул Сальватор, – имел самое благородное и самое доброе сердце, какое я знал!

– Вот как? – спросил генерал. – Значит, вы его тоже знали, мсье?

– Да, – просто ответил Сальватор. – Но сейчас речь идет вовсе не о нем.

– Ах, значит, о графе… Ну, о нем я не могу сказать того, что говорил о его брате.

Сальватор промолчал, словно не желая высказывать свое мнение о графе де Вальженезе.

А генерал продолжал:

– А что же случилось с маркизом?

– Он умер, – произнес Сальватор, горестно опустив голову.

– Умер?

– Да, генерал… внезапно… Апоплексический удар.

– Но, насколько я помню, у него был сын… Кажется, побочный?

– Именно так.

– И что же случилось с этим сыном?

– Он умер. Через год после смерти отца.

– Умер!.. Я знавал его еще ребенком, вот таким, – сказал генерал, опустив руку до травы. – Это был не по годам умный мальчик. И удивительно волевой… Умер!.. А как?

– Пустил себе пулю в лоб, – коротко ответил Сальватор.

– Это, должно быть, очень больно.

– Наверное.

– И тогда, значит, брат маркиза купил замок и парк Вири?

– Это сделал сынок этого брата, граф Лоредан. Но не купил, а взял парк и замок в аренду.

– Желаю ему не походить на своего папашу.

– По сравнению с сыном папаша – образец порядочности и честности.

– Дорогой мой мсье, вы сына не любите… Затухает еще один славный род, – с грустью произнес генерал. – И не просто превращается в прах, а, что намного хуже, покрывает себя позором!

Затем, немного помолчав, спросил:

– И что же сделал мсье Лоредан де Вальженез с этим домом, которым он так дорожит?

– Разве я не говорил вам, что в этом доме скрыто преступление?

– Именно поэтому я и спрашиваю вас о том, что сделал мсье де Вальженез с этим домом.

– Он превратил его в тюрьму для девушки, которую он похитил.

– Девушки?

– Да. Девушки, которой исполнилось шестнадцать лет.

– Девушка… Шестнадцать лет! – прошептал генерал. – Именно столько же должно быть и моей дочери.

А потом вдруг спросил в упор:

– Но коль скоро вы знаете об этом преступлении, мсье, или скорее коль скоро вы знаете преступника, почему вы не отдаете его в руки правосудия?

– Потому что в наше гнусное время, генерал, правосудие не только закрывает глаза на многие преступления, но и берет преступников под свою защиту.

– О! – сказал генерал. – И почему же вся Франция не поднимается и не выступает против подобного положения вещей?

Сальватор улыбнулся.

– Франция ждет подходящего случая, генерал.

– Но этот случай, как мне кажется, можно ей дать!

– Именно для этого мы и собираем силы.

– Давайте вернемся к нашему делу. Ибо если Франция не восстанет для того, чтобы спасти мсье Сарранти, спасти его должен я… Итак, если этот дом не продается, каким образом вы надеетесь стать его хозяином?

– Прежде всего, генерал, позвольте мне объяснить вам ситуацию.

– Слушаю.

– Один из моих друзей нашел девять лет тому назад маленькую потерявшуюся девочку. Он воспитал и вырастил ее. Ребенок превратился в очаровательную шестнадцатилетнюю девушку. Он уже собрался жениться на ней, но ее похитили из пансиона в Версале. Она пропала бесследно. Никто не знал, где она была спрятана. Я вам уже рассказывал, как я, толкаемый случаем, напал на следы преступления, отыскав с помощью моей собаки труп ребенка. В тот момент, когда я, встав на колени у ямы, с ужасом трогал рукой волосы жертвы, я услышал звук шагов. Обернувшись, я увидел чей-то белый силуэт. Присмотревшись пристальнее, я узнал в свете луны невесту моего приятеля. Ту, что была похищена и спрятана неизвестно где. Я прекратил интересоваться одним преступлением и бросился по следам другого. Девушка меня узнала, и я стал мучиться мыслью, почему она была такой молчаливой и, не пытаясь даже бежать, мирилась со своим затворничеством. И тогда она рассказала мне, что пригрозила похитителю, что напишет, позовет на помощь, сбежит, но тот добился ареста Жюстена…

– Кто такой этот Жюстен? – спросил генерал с живостью, которая указывала на то, что его очень заинтересовал рассказ Сальватора.

– Жюстен – это мой приятель. Жених этой девушки.

– Каким же образом можно было добыть мандат на его арест?

– Его обвинили в преступлении за его добрый поступок, генерал. Он обвинялся в том, что похитил найденную им девочку. Та забота, которой он окружал ее в течение девяти лет, была истолкована как содержание в заточении, а предполагавшаяся женитьба расценивалась как насилие. Подозревали, что девочка была из богатой семьи, а за это Уголовный кодекс предусматривает для человека, обвиняемого в насильственном заточении, наказание от трех до пяти лет каторги на галерах, в зависимости от отягчающих обстоятельств. Вы сами понимаете, генерал, что обстоятельства были сделаны максимально отягчающими. Таким образом, мой бедный друг будет приговорен к пяти годам каторги на галерах за преступление, которого не совершал.

– Но это же невозможно! – вскричал генерал.

– А разве мсье Сарранти не был приговорен к смерти за ограбление и убийство? – холодно возразил Сальватор.

Генерал поник головой.

– Несчастные времена, – прошептал он, – позорные времена!

– Следовательно, надо было ждать. И в этот момент, если я и колеблюсь в поисках доказательств невиновности мсье Сарранти, то лишь потому, что, если я приведу органы правосудия в этот замок и в этот парк, тот, кто высказал подобную угрозу, подумает, что я хочу отнять у него его добычу, и он в ослеплении выместит свою злобу на Жюстене.

– Но это значит, что в этот парк никак нельзя проникнуть?

– Можно. Я ведь там был.

– Коль скоро вы там были, туда может проникнуть и еще кто-то?

– Жюстен иногда навещает свою невесту.

– И они остаются чистыми?

– Они оба верят в Бога, и у них не могут появиться нехорошие мысли.

– Ладно. Но тогда почему же Жюстен не похитит, в свою очередь, эту девушку?

– А куда он сможет ее привести?

– Уехать из Франции.

Сальватор усмехнулся.

– Вы думаете, что Жюстен так же богат, как мсье де Вальженез, генерал. Но дело в том, что Жюстен всего лишь простой школьный учитель, который зарабатывает не более пяти франков в день и имеет на содержании мать и сестру.

– И у него нет друзей?

– У него есть два друга, которые готовы отдать за него жизнь.

– Кто же это?

– Мсье Мюллер и я.

– Ну, и?

– Мсье Мюллер – старик, учитель музыки, а я – простой комиссионер.

– Но, как глава венты, разве вы не располагаете значительными суммами денег?

– У меня есть чуть больше миллиона.

– И что же…

– Этот миллион мне не принадлежит, генерал. И я скорее позволю лучшему другу умереть с голода, нежели потрачу хоть один денье из этого миллиона для того, чтобы его спасти.

Генерал протянул Сальватору руку.

– Это правильно! – сказал он.

А затем добавил:

– Я предоставляю для нужд вашего друга сто тысяч франков. Этого хватит?

– Это вдвое больше, чем надо, генерал. Но…

– Что но?

– Меня сдерживает одно соображение: когда-то нам, безусловно, станет известно, кто является родителями этой девушки.

– И что дальше?

– Если ее родители окажутся людьми благородными, богатыми и влиятельными, не станут ли они преследовать Жюстена?

– Человека, подобравшего брошенную ими девочку! Того, кто вырастил ее, словно сестру, и спас ее от бесчестия!.. Этого еще не хватало!

– Слушайте, генерал, если бы ее отцом были вы и если бы во время вашего отсутствия ваше дитя подвергалось той опасности, которой подвергается невеста Жюстена, простили бы вы того человека, который, когда вас не было, так позаботился о судьбе вашей дочери?

– Я бы не только с радостью отдал ему руку моего ребенка, но и благословил бы его, как моего спасителя.

– Тогда, генерал, все в порядке. И если у меня и были последние сомнения, ваши слова их полностью устранили… Через восемь дней Жюстен и его невеста будут вне пределов Франции, а у нас будут развязаны руки, чтобы осмотреть парк и замок Вири.

Господин Лебатар де Премон сделал несколько шагов для того, чтобы выйти на освещенное луной место.

Сальватор проследовал за ним.

Дойдя до места, которое казалось ему подходящим, генерал вынул из кармана маленькую записную книжечку, написал карандашом на одной из ее страничек несколько слов, вырвал эту страничку и протянул ее Сальватору.

– Держите, мсье, – сказал он.

– Что это такое? – спросил Сальватор.

– То, что я вам и предлагал: чек на сто тысяч франков, которые можно получить в банке мсье де Моранда.

– Я ведь сказал вам, что и пятидесяти тысяч франков будет больше чем достаточно, генерал.

– Вы отчитаетесь передо мной за оставшуюся сумму, мсье. Но нельзя, чтобы в таком важном деле нас остановил какой-нибудь пустяк.

Сальватор кивнул.

Генерал несколько секунд глядел на него, а затем, протянув руку, сказал:

– Вашу руку, мсье!

Сальватор горячо сжал руку графа де Премона.

– Мы знакомы с вами не больше часа, мсье Сальватор, – сказал генерал с некоторым волнением в голосе. – Я не знаю, кто вы, но я в жизни многое видел, многое наблюдал, многое пережил. Я изучил лица всех типов и всех цветов и думаю, что знаю людей. Поэтому, мсье Сальватор, я и говорю вам, хотя слова – только слабое выражение моих мыслей, что вы – один из самых симпатичных людей, которых я встречал в моей жизни.

Таким было, как мы уже, помнится, говорили, впечатление, которое производило на всех людей красивое и доброе лицо нашего молодого героя. С первого же взгляда на него люди чувствовали какое-то непреодолимое влечение к нему. Он восхищал людей. И совесть, выбирая свое воплощение в человеческом лице, не могла найти более нежное и чувственное свое выражение.

Новые друзья снова пожали друг другу руки и, войдя под сень аллеи смоковниц, дошли до погребка, через который за час до этого вышли девятнадцать других заговорщиков.