XXI. Как ревность иной раз уравнивала сословия еще до французской революции

Особняк де Брезе, где жила в ту пору госпожа Диана, находился действительно в двух шагах от нашего дома.

Перро, следуя поодаль от своего господина, видел, как он остановился перед дверьми госпожи Дианы, постучал, затем вошел. Тогда и Перро приблизился к этим дверям. Господин де Монтгомери надменно и властно говорил со слугами, пытавшимися преградить ему дорогу. Они уверяли, что госпожа лежит в спальне больная. Но граф отстранил слуг и прошел дальше, а Перро, воспользовавшись их замешательством, проскользнул через незапертую дверь и в темноте беспрепятственно поднялся по лестнице следом за господином де Монтгомери.

На верхней площадке лестницы графа уже ждали две взволнованные и заплаканные служанки герцогини; они спросили, что ему угодно в столь поздний час. И точно, на башенных часах пробило в этот момент десять. Господин де Монтгомери заявил им, что желает видеть госпожу Диану, что должен ей безотлагательно сообщить важные новости и, если она не может его принять тотчас же, он подождет.

Говорил он так громко, что в спальне герцогини, расположенной неподалеку, все было, конечно, слышно. Одна из служанок побежала в спальню и вскоре вернулась с ответом, что госпожа де Пуатье готовится ко сну, но тем не менее выйдет к графу, пусть он ждет ее в молельне.

Итак, либо дофина не было в спальне, либо он вел себя слишком малодушно для наследника французского престола. Господин де Монтгомери, не возражая, прошел в молельню вместе с обеими служанками.

Тогда Перро, притаившийся в сумраке лестничного пролета, пробрался на площадку и спрятался за одним из настенных ковров в широком коридоре, отделявшем спальню госпожи Дианы от молельни. В глубине коридора виднелись две заделанные двери: одна когда-то вела в спальню, другая – в молельню. Перро тут же понял, что услышит почти все, что будет происходить в обеих комнатах. О, не простое любопытство руководило моим добрым мужем, монсеньор! Прощальные слова графа и какой-то тайный голос шептали ему о грозящей опасности, наталкивали на мысль, что графу готовится западня. Перро хотел быть рядом, чтобы в случае надобности помочь своему господину. К несчастью, монсеньор, ни одно из слов, донесшихся до его слуха, не может пролить ни малейшего света на темный и роковой вопрос, терзающий вас теперь.

Господин де Монтгомери не прождал и двух минут, как госпожа де Пуатье стремительно вошла в молельню.

– Что это значит, граф? – накинулась она на него. – Что это за ночное вторжение после моей просьбы не приходить сегодня?

– Я вам отвечу откровенно в двух словах, герцогиня, но сперва отпустите своих девушек. Теперь слушайте, я буду краток. Мне только что сказали, что у меня есть по вашей милости соперник, что соперник этот дофин и что сегодня вечером он у вас.

– И вы поверили? Если вы сюда примчались для проверки… – высокомерно сказала Диана.

– Я страдал, Диана, и прибежал к вам, чтоб вы исцелили меня от страданий.

– Ну что ж, вы меня увидели, вы убедились, что вам солгали, дайте же мне покой. Бога ради, Жак, уходите!

– Нет, Диана, – заявил граф, очевидно встревоженный тем, что она слишком торопилась от него избавиться. – Если утверждение, будто дофин находится у вас, оказалось ложным, то это вовсе не значит, что он не может прийти к вам сегодня вечером… а мне бы так хотелось изобличить во лжи клеветников!..

– Итак, вы здесь останетесь, сударь?

– Останусь, сударыня. Идите спать, если вам нездоровится, Диана. Я же, с вашего позволения, буду охранять ваш сон.

– Но, собственно говоря, по какому праву, сударь, вы поступаете так? – воскликнула Диана. – В качестве кого? Разве я еще не вольна в своих поступках?

– Нет, сударыня, – твердо ответил граф. – Вы не вольны превращать в посмешище всего двора честного дворянина, чье предложение вы приняли.

– Предложения меня охранять я, во всяком случае, не приму, – отчеканила Диана. – У вас нет никакого права оставаться здесь. Вы мне не муж. И я не ношу вашего имени, насколько мне известно.

– Сударыня! – в отчаянии воскликнул тогда граф. – Что мне до насмешек? О боже мой! Вы ведь знаете, Диана, что не об этом речь. Честь! Достоинство! Имя! Дело не в них, совсем не в них, а в том, что я люблю вас, что я с ума схожу, что я ревную и убью всякого, кто посмеет коснуться моей любви, будь то дофин, будь то сам государь! Мне безразлично имя того, кому я отомщу, смею вас уверить!

– А за что именно, разрешите узнать? И почему? – раздался властный голос за его спиной.

Перро вздрогнул, ибо узнал только что пришедшего по полутемному коридору дофина, ныне – нашего короля. Позади него вырисовывалось глумливое и жестокое лицо господина де Монморанси.

– Ax! – вскричала госпожа Диана и, заломив руки, упала в кресло. – Вот чего я боялась!

– А! – вырвалось у графа.

Но через мгновение Перро услышал его почти спокойный голос:

– Монсеньор дофин, одно только слово… бога ради! Скажите мне, что вы сюда явились не потому, что любите госпожу Диану де Пуатье и что она любит вас?

– Господин де Монтгомери, – ответил дофин, еще не остывший от гнева, – одно только слово… порядка ради: скажите мне, что вы здесь находитесь не по той же причине.

Ясно было, что здесь уже противостояли друг другу не наследник престола и простой дворянин, а двое мужчин, два раздраженных и ревнивых соперника, два страдающих сердца.

– Госпожа Диана отдала мне руку и сердце! Это всем известно, и вам в том числе! – заявил граф, нарочито опуская титул.

– Обещания – это ветер! Их можно забыть! – воскликнул дофин. – У моей любви права не столь стары, как у вашей, но не менее основательны. Я намерен отстаивать их.

– Безрассудный! Он говорит о правах! – закричал граф, ослепленный ревностью и яростью. – Так вы осмеливаетесь утверждать, что эта женщина ваша?

– Я утверждаю, что она, во всяком случае, не ваша! – возразил Генрих. – Я утверждаю, что нахожусь в этом доме с разрешения хозяйки дома, чего, кажется, вы не можете сказать о себе, а потому и жду, когда вы уйдете, сударь.

– Если вам так не терпится, что ж, выйдем вместе…

– Вызов? – крикнул тогда, став между ними, Монморанси. – Вы осмелились, сударь, бросить вызов дофину Франции?

– Здесь нет дофина Франции, – отчеканил граф. – Здесь есть человек, притязающий на любовь женщины, которую я люблю, вот и все!

Он, очевидно, шагнул в сторону Генриха, потому что Перро вдруг услышал, как Диана закричала:

– Он хочет оскорбить принца! Он хочет убить принца! На помощь!

И она, по-видимому, в замешательстве выскочила из комнаты, хотя господин де Монморанси и просил ее успокоиться, говоря, что у них две шпаги против одной и надежный эскорт на нижней лестничной площадке. Перро заметил, как она, вся в слезах, помчалась по коридору к себе, призывая на помощь своих служанок и людей дофина.

Но ее бегство отнюдь не охладило пыла противников, и граф тут же подхватил вырвавшееся у Монморанси слово «эскорт».

– Очевидно, – едко усмехнулся он, – монсеньор дофин считает возможным платить за оскорбление шпагами своих людей?

– Нет, сударь, – гордо ответил Генрих, – мне довольно будет одной моей шпаги, дабы покарать кого угодно за дерзость.

Они уже схватились за эфесы шпаг, когда в спор опять вмешался Монморанси.

– Простите, монсеньор, – сказал он, – но тот, кто, быть может, завтра взойдет на престол, не вправе рисковать своей жизнью сегодня. Вы, монсеньор, не только человек, вы – народ: дофин Франции может сражаться только за Францию.

– Но в таком случае, – воскликнул граф, – дофин Франции, обладающий всем, не имеет права отнимать у меня ту, которой одной я посвятил всю свою жизнь, ту, кто для меня дороже всего и всех, ибо ради нее я позабыл все на свете… да, да… ради этой женщины, которая, возможно, обманула меня. Но нет, она не обманула меня, этого не может быть, я слишком ее люблю! Монсеньор! Простите мне мою несдержанность, мое безумие и соблаговолите мне сказать, что вы не любите Диану. Не приходят же, в самом деле, к любимой женщине в сопровождении господина Монморанси и эскорта из восьми или десяти солдат!..

На это господин де Монморанси ответил:

– Несмотря на возражения монсеньора, я пожелал сегодня вечером сопровождать его с эскортом, так как меня тайно известили о готовящемся на него нападении. Я должен был, однако, расстаться с ним на пороге этого дома. Но ваши крики, долетавшие до нас, побудили меня пойти дальше и окончательно увериться в правдивости сообщения неизвестных друзей, столь своевременно меня предостерегших.

– О, я знаю, кто эти неизвестные друзья! – сказал граф, горько рассмеявшись. – Это, по-видимому, те же люди, которые и меня предупредили, что сегодня вечером здесь будет дофин. И они вполне преуспели в своем замысле, они и та, кто его им внушил. Ибо госпожа д’Этамп, видимо, хотела только одного: скандала, который бы осрамил госпожу де Пуатье. А господин дофин, не поколебавшись нанести ей любовный визит с целой армией, достойно посодействовал этой затее. Значит, вы уже до того докатились, Генрих Валуа, что совсем перестали щадить имя госпожи де Брезе?.. Вы открыто объявляете ее своею дамой сердца? Вы у меня украли ее и с нею вместе мое счастье и мою жизнь! Но, разрази меня гром, тогда и мне некого щадить! Если ты – наследник французского престола, Генрих Валуа, то это не ставит тебя вне рядов дворянства, и ты мне ответишь за свой бесчестный поступок… или ты подлый трус!

– Негодяй! – закричал дофин, выхватив шпагу и бросаясь на графа.

Но господин де Монморанси опять стал между ними:

– Монсеньор! Повторяю вам: в моем присутствии наследник трона не скрестит шпаги из-за бабьей юбки…

– С человеком более знатным, чем ты, придворный холуй! – перебил его в исступлении граф. – А впрочем, каждый дворянин равен королю. Монтгомери стоят Валуа. Они столько раз роднились с французскими и английскими принцами крови, что могут иметь право биться с ними. Монтгомери во втором и третьем колене носили французский королевский герб. Итак, монсеньор, у нас гербы так же схожи, как и шпаги. Ну же, будьте рыцарем! Но нет! Вы всего лишь робкий мальчик, вы охотно прячетесь за спину своего наставника.

– Пустите меня, Монморанси! – кричал дофин, вырываясь из рук коннетабля.

– Нет, сто чертей, – гремел тот, – я не дам вам драться с этим буйнопомешанным. Назад! Эй, ко мне! – крикнул он во весь голос.

А сверху доносились вопли Дианы, которая, наклонившись над перилами, тоже кричала не своим голосом:

– На помощь! Бегите! Бегите сюда! Не дайте ему убить принца!

Это предательство Далилы,^[32] по-видимому, довело графа до умоисступления. Ведь и без того их было двое против одного.

Перро застыл от ужаса, услышав его слова:

– Так что же, Генрих Валуа? Чтобы получить от тебя и от твоего сводника удовлетворение, нужно нанести тебе оскорбление действием?

Перро показалось, что граф тогда шагнул вперед и поднял руку на дофина. У Генриха вырвался глухой рев. Но Монморанси, по-видимому, схватил графа за руку, потому что Перро расслышал возглас принца:

– Его перчатка задела мой лоб! Он теперь не может умереть иначе, как от моей руки, Монморанси!

Все это произошло в мгновение ока. В этот миг в комнату ворвались телохранители. Завязалась отчаянная борьба, зазвенели шпаги. Монморанси кричал:

– Вяжите бесноватого!

А дофин:

– Не убивайте его, ради бога, не убивайте!

Этот слишком неравный бой длился не больше минуты. Перро даже не успел прийти на помощь своему господину. Добежав до порога молельни, он увидел одного из телохранителей распростертым на полу; у двух или трех из ран хлестала кровь, но граф был уже обезоружен, связан, и его держали не то пять, не то шесть человек. Перро, которого в суматохе никто не заметил, решил, что ему лучше не попадаться в лапы этих господ. В этом случае он хоть сможет сообщить друзьям о происшедшем или в чем-нибудь помочь своему господину при более благоприятных обстоятельствах. Он бесшумно вернулся на прежнее место и стал ждать удобного момента, чтобы попытаться спасти графа. Кстати, граф не был убит и даже не ранен… Вы сейчас увидите, монсеньер, что моему мужу нельзя было отказать ни в мужестве, ни в отваге. Да и благоразумия у него было не меньше, чем доблести… Покамест же ему оставалось только одно: наблюдать за происходящим и ждать.

Между тем господин де Монтгомери не переставал кричать:

– Говорил же я тебе, Генрих Валуа, что от моей шпаги ты защитишься десятком чужих шпаг и от моего оскорбления – холопским мужеством своих солдат!..

– Вы слышите, господин де Монморанси? – говорил дофин, дрожа всем телом.

– Кляп ему в рот! – приказал Монморанси, не отвечая принцу. – Я пошлю вам сказать, что с ним делать, – продолжал он, обращаясь к своим людям. – А до тех пор не спускать с него глаз! Вы отвечаете мне за него головой.

И он вышел из молельни, увлекая за собой дофина. Пройдя по коридору, где прятался за портьерой Перро, они вошли в спальню госпожи Дианы.

Тогда Перро перебежал на другую сторону коридора и прижался ухом к замурованной двери.

Все, что он до сих пор видел и слышал, не шло ни в какое сравнение с тем, что ему предстояло услышать теперь.