Из сто двадцать шесть автомобилей три автомобиля помяты в аварии. С головной машины вообще ничего не осталось, что можно назвать машиной.

Остались лишь куски пятого металла, щепки древесины и рванный брезент. Просто чудом мы остались целы. При виде меня ещё издали солдаты и офицеры построились в шеренгу.

– Рота! Смирно! – скомандовал лейтенант Усманов. – Товарищ генерал! Спасибо за сытный завтрак.

– Вольно! – скомандовал, как настоящий генерал. – Вообще-то не генерал, то была шутка. Мне просто доверили сопровождать автоколонну до полигона Ляур. Дальше определят без нас нашу судьбу.

Действительно дальше всё пошло по сценарию разработанному Генеральным Штабом Советской Армии. Театр советских войск в Афганистане начинался отсюда из военного полигона Ляур в Таджикистане.

Командование нашей автоколонной передали майору, который вытаскивал тягачами наши машины из-под моста. Меня закрепили за штабом управления на полигоне Ляур в качестве художника-оформителя.

Две недели фактически не выходил из палатки художника-оформителя. На армейскую и политическую тему, писал лозунги и плакаты, на русском и английском языках.

Все эти плакаты и лозунги отправляли в Афганистан, где проходили главные сцены театра военных действий. Войска Советской Армии были втянутые в гражданскую войну в Афганистане фактически против войск США в Афганистане.

Спустя две недели моего присутствия на военном полигоне Ляур в качестве художника-оформителя наглядный агитации. Мне разрешили вернутся в семью и на постоянное место работы в военизированную автоколонну-2937.

Где из трёхсот автомобилей осталось всего несколько десятков машин и те были повреждены взрывом снарядов и изрешечены пулями из автоматов, то есть все были на войне.

Моё возвращение в автоколонну не было замечено. Всюду царило траурное напряжение. В фойе конторы стояли портреты погибших солдат, то есть, наших водителей. Кто-то от руки тушью крупно написал на листе ватмана «Мы их не забудем».

Рядом с портретами погибших вазы с цветами и горящие свечи. Чёрные и красные ленты с надписью золотом имён погибших висят над портретами и при входе в фойе.

Наверху в актовом зале дежурный офицер в обмен на военный билет и военную форму выдаёт мне обратно гражданскую одежду и мой паспорт. Сейф полный паспортов и вокруг сейфа много вещмешков с гражданской одеждой.

Это столько много в новогоднюю ночь были призваны на военные сборы. До сих пор наши водители находятся в гражданской войне в Афганистане или на военном полигоне Ляур.

Иду к себе в художественную мастерскую. На двери приклеена записка на фирменном бланке военизированной автоколонны-2937. В записке перечень срочной работы до конца января месяца 1980 года.

В низу дата записки 15.01.1980 год. Отсюда вывод, что записка была написана от руки вчера вечером после работы.

Когда не было секретарши и не было доступа к печатной машинке. Подпись директора.

Весь рабочий день был занят выполнением срочной работы указанной в записке директора. На контакт ни с кем не выходил. Обычно ко мне в мастерскую хоть раз в рабочее время заглядывал парторг.

Но сегодня его не видно. Вполне возможно, что он на военных сборах? В конце рабочего дня, как всегда, закрываю на ключ дверь на своей мастерской и внизу на запасном пожарном входе. Работу закончил.

На следующий рабочий день, рано утром пришёл на работу. В это время на территорию автоколонны въезжает новенький военный автомобиль ГАЗ-69. Буквально весь изрешечённый пулями из автоматной очереди.

За рулём лейтенант Усманов. Сильно постаревший на вид. С обросшим лицом. С поседевшей головой. С перевязкой на правой руке. Сквозь перевязку наружу просочилась свежая кровь.

Усманов Рустам выходит из машин. Открывает дверь кабины, с другой стороны. Вытаскивает оттуда тело солдата. Точнее, труп своего родного брата.

Кладёт труп брата на асфальт. Пальцами левой руки закрывает брату глаза. Опускается перед трупом брата на колени. Кладёт свою голову на труп брата.

Долго находится в таком положении. Затем тихо начинает что-то причитать себе под нос. У лейтенанта Усманова начинается истерика. Он бьёт себя по голове кулаком левой руки.

Обдирает лицо ногтями. Вопит в истерике так, что у меня аж мурашки побежали по коже и меня пробил холодный пот. Рустам причитает молитвы на языке фарси над телом своего родного брата.

Когда он немного успокоился, то к нему подошли парни таджики с носилками. Положили труп на носилки и закрыли саваном.

– Больше никогда сам ни сяду за руль военной машины. – говори Рустам. – Мы с братом везли хлеб нашим братьям-таджикам в Афганистан. У нас даже оружия не было. За что они убили моего родного брата?

Усманов лейтенант поднялся на третий этаж в актовый зал. Оттуда вернулся в гражданской одежде.

Таджики подняли носилки с трупом покрытым белым саваном и вперёд ногами трупа быстро побежали с криками молитвы и проклятия войны в сторону мусульманского кладбища.

Ведь по закону ислама труп мусульманина должны придать земле до захода солнца, чтобы там засветло встретили родственники.

Прошло несколько месяцев после новогодних военных сборов. Когда все выжившие водители вернулись обратно на места своей работы и сели за баранку гражданских автомобилей.

Пострадавшие от военных действий автомобили вывезли в неизвестном направлении. В парке автоколонны-2937 остались только двести пятьдесят машин. Остальные видимо погибли на войне вместе со своими водителями.

10. Работа в СМНУ-8.

После того как прошли все военные страсти вокруг военизированной автоколонны-2937, наступи серые будничные дни в моей жизни. Никакого вдохновения на творческую работу, которой ни стало вообще.

Занимался только тем, что освежал белой краской на автомобилях номера, которые при летней температуре выгорали и краска осыпалась полностью.

Иногда была общественная творческая работа к праздникам, за которую мне денег не платили.

Конечно, была и левая работа. Сделать наглядную агитацию на каком -то предприятии, где нет художника.

Такие заказы были через нашего директора, что ему от этих заказов перепадало мне неизвестно. Но каждая такая работа заканчивалась массовой пьянкой где-то на природе.

За три года моей работы в автоколонне-2937 от левых заказов и массовых пьянок, директор автоколонны-2937 Абосс Додорджанович Додорджанов, превратился в алкоголика.

Перебрался обратно в старый кабинет на второй этаж. Там у него была комната для гостей, где он отдыхал от массовой пьянки. Часто приходил ко мне на моё рабочее место, чтобы похмелиться.

В одиночку шеф не похмелялся. Мне как-то было неудобно отказываться от его внимания ко мне. Так постепенно стал спиваться. Оттого, что стал приходить домой с работы пьяный, жена и мама забили тревогу.

Стали говорить мне, что начинаю копировать своего отца-пьяницу который, по их сведениям, скончался в Кизляре едва дотянул до семьдесят три года.

Откровенно говоря, сам стал беспокоиться ни столько за себя, сколько за свою семью. У меня семья всегда на первом месте, также как моё здоровье. Без здоровья и без семьи нет моей жизни.

Тут же из-за пьянки прямая угроза потери моей семьи и моего здоровья, то есть прямая угроза утраты моей жизни. Надо было мне срочно принимать какие-то меры безопасности.

– Александр! Тебя срочно вызывают в райком партии. – сказала секретарь по внутренней связи.

«Допрыгался с пьянкой.» – подумал, нехотя собираюсь идти в райком партии. – «Срочно в райком партии вызывают только на ковёр. Наверно, кто-то доложил наверх за пьянку с шефом?»

При моей быстрой ходьбе от места работы до райкома партии минут двадцать идти. В этот раз такое расстояние преодолел больше чем за час. Плёлся ни на прямую через кишлак, как хожу быстро на работу и обратно каждый день, а потащился в круговую по трассе через автовокзал пропуская на перекрёстке без светофора под зебру машины со всех сторон.

– Вас давно ждёт второй секретарь райкома партии. – сказала секретарь и показала на дверь.

Дверь в кабинет второго секретаря сама приоткрылась. Ну, прямо как в сказке: «Сим! Сим! Откройся!». Наверно, придумали кнопку в приёмной или у хозяина кабинета, когда знают, что можно впустить пришедшего или нет?

Может быть, в это время хозяин кабинета занят срочной работой и никак не может принять к себе посетителя? Но сквозь открытую дверь можно войти.

– К вам можно войти? – спросил, к моему удивлению, хозяином кабинета был Поносов.

– Входите! Пожалуйста! Товарищ генерал! – в шутку, театральной, пригласил хозяин кабинета.

– Вот черти! Даже до вас дошёл мой прикол с вашей подачи. – возмутился сам. – Три года прошло!

– Почему с моей подачи? – удивлённо, поинтересовался Юрий Филимонович. – Что тогда было?

– Если бы вы мне не вручили тогда офицерский планшет с документами, то ничего б из прикола не вышло. – напомнил, события трёхлетней давности. – Мне надо было себя как-то показать.

– Ты себя и без планшета показал. – смеясь, вспомнил капитан Поносов. – Когда ты стал командовать без мегафона, то все офицеры выскочил из кабинета директора посмотреть на того человека, который отдаёт команды без мегафона сильнее, чем они с мегафоном.

Даже генерал вышел посмотреть на это чудо. Вот тогда, до твоего прикола, сказал им, что ты был генералом среди художников на особо секретном военном заводе. Представ себе – они поверили.

– Вообще-то у меня, это ни первый подобный случай. – вспомнил работу в цирке. – Работал в цирке режиссёром инспектором. В мою обязанность входило объявлять парад-оле. До этого момента никогда не держал в руках микрофон. Как только стал объявлять в микрофон парад-оле, так сразу в цирке произошёл сбой в работе.

Стоящие за форгангом лошади с испугу встали на дыбы. Хищники заметались с испуга в клетка.

Артисты и зрители заткнули уши. У меня с силой выдрали из рук микрофон. С того момента на публику объявляю своим голосом.

– Кстати сказать. – вспомнил капитан Поносов. – Почему при высшем образовании ты рядовой?

– На военном учёте стоял в Беслане в Северной Осетии. – стал объяснять своё столь низкое звание. – Все годы моего проживания в Беслане, в городе и в Правобережном райвоенкомате подряд были мои дяди. Один осетин, а другой русский. Оба подполковники. Художник с высшим образованием, после службы в армии, обязательно должен был ежегодно призываться на офицерские сборы. У меня была цель постоянно получать высшее образование. Офицерские сборы сильно мешали моему успешному обучению. Поэтому один мой дядя военком, по моей просьбе сделал запись «рядовой, рабочий», в карточку учёта военкомата. Другой дядя военком утвердил эту запись. Больше эту запись нигде, и никто ни в одном военкомате не менял.

– Понятно. Ну, вообще-то тебя пригласил ни с этой целью. – перешёл к деловой беседе, второй секретарь райкома партии. – В нашем районе открыли новое специальное управление…

– Согласен там работать. – сразу, выпалил сам, не разобравшись в теме. – Если там не пьют.

– Да! Достал он тебя. – печально, сказал Юрий Филимонович. – Нам уже давно доложили, что вы вдвоём давно спиваетесь. Тебя еле отстоял от наказания, а ему мы сейчас ищем замену. Ну, раз ты согласен, то перейдём к деловому разговору. В первую очередь там надо создать с нуля наглядную агитацию. Абрам Юшаевич Мулукандов парторг трезвенник высшей категории. Он даже пиалки под чай нюхает, чтобы они спиртным не пахли. Мастерскую тебе подготовили.

– Юрий Филимонович! Сам согласен приступать к новой работе хоть прямо сейчас. – сразу, согласился с ним. – Но там в автоколонне готовился работать на годы. Мне жалко всё там бросать.

– После твоей работы в автоколонне, там в ближайшие пять лет не нужен художник. – стал поддерживаться меня, второй секретарь райкома партии. – Мы скажем директору автоколонны, что ты будешь выполнять срочный заказ партии и правительства по орошению Дангаринской долины. Именно такой будет твоя дальнейшая работа. Поэтому художник переходит со всем своим имуществом из автоколонны-2937 на территорию СМНУ-8. До подбора своей замены в автоколонне-2937 художник Черевков будет работать на две территории сразу с двойным окладом.

– Извините, Юрий Филимонович, но вы перестарались. – стал возражать. – Партия и правительство не разрешают человеку работать одновременно на двух местах и получать за двоих.

– Этот закон в Советском Союзе исключительно для всех. – продолжил настаивать на своём, второй секретарь райкома партии. – Но не для художников, которые дефицит в Советском Союзе. Тем более сейчас у нас в стране призыв «Работать ударно за себя и за того парня!». Тогда, что тут получается. Работать ты должен ударно один за двоих, а зарплату получать за одного.

– То, что вы сейчас мне сказали, в Советском Союзе называется бунт. – тихо, сказал ему.

– Думаю, что ты меня не продашь. – тихо, сказал Юрий Филимонович. – От двух зарплата не откажешься. К тому же это временно. Скоро в автоколонне будет замена и всё станет по местам.

Нам больше не о чём было говорить. Ни стал откладывать своё решение поменять место работы. Прямо из райкома партии направился в городской парк, где был висячий мост через реку Кафирниган.

На другой стороне моста с правой стороны метров двести от моста и примерно столько метров от правого берега реки Кафирниган. Находилась территория СМНУ-8.

Прежде чем пройти в кабинет будущего начальника, решил осмотреть территорию предстоящего места своей работы. Сразу обратил внимание на то, что наглядной агитации на территории управления никакой.

Даже повседневных политических плакатов строительства социализма нет. Словно предприятие находится в другой стране или даже в ином пространстве. При входе в здание конторы возле дверей вывеска на стекле грамотно оформленная надпись:

Строительное монтажное наладочное управление№8.

Владимир Викторович Каляпкин, начальник управления.

Владимир Ильич Барщиков, главный инженер управления.

Абрам Юшаевич Мулукандов, парторг.

Дальше меня список должностей не интересует. Мне достаточно трёх человек, которые будут мной управлять и направлять мою работу в нужное место. Хотя сам прекрасно знаю без чьих-то указаний с чего начинается работа художника-оформителя.

Театр начинается с вешалки, а наглядная агитация с фойе любой организации. Сегодня начну знакомство с начальника. Кабинет начальника управления и главного инженера находятся на третьем этаже.

Так высоко, наверно, для того, чтобы меньше к ним ходили и к тому, чтобы любоваться природой? Из окон кабинетов живописный вид на реку Кафирниган. Однако встреча начинается не с начальника, а с приёмной от секретаря машинистки, которая по должности заводит машину управления.

– Меня направил к вам райком партии. – обращаюсь к секретарше. – Художник-оформитель.

– Владимир Викторович! К вам художник-оформитель из райкома партии. – говорит секретарь по внутренней селекторной связи.

– Пускай войдёт. – отвечает начальник управления, по той же связи.

Секретарь жестом руки приглашает меня пройти в кабинет начальника. Вхожу. В сравнении с кабинетом директор автоколонны-2937, этот кабинет раза в три меньше в длину.

По ширине такой же. Получается квадратный. На стенах ничего нет. Даже портрета вождя нет. Каляпкин жестом руки приглашает меня сесть на стул. Сам в это время говорит по телефону о работе.

– Вы, наверно, заметили, что у нас нет наглядной агитации? – сходу указал на недостатки начальник управления. – Начнём работу с наглядной агитации. Когда приступаете к работе.

– Прежде чем начинать работу, мне надо знать, как мне будут платить за работу. – сказал ему.

– Мы уже обсуждали эту проблему с райкомом партии и с министерством сельского хозяйства, где закреплено СМНУ-8. – стал объяснять начальник управления. – Вы будете получать туже зарплату, что была у вас в автоколонне-2937. Плюс премиальные за полевые работы.

– Что такое «полевые работы». – с удивлением, спросил его. – В полях работать не буду!

– Никто вас не принуждает работать в полях. – засмеялся, начальник управления. – Мы начинаем готовить к полевым работам засушливую территорию Дангаринской долины. Туда прокладывают туннель и арыки из водохранилища Нурекской ГЭС. Чтобы вода не затопила сухую долину. Будет проводиться капельное орошение. На эту работу мы установим сложное оборудование. Вам надо будет провести разовые надписи тестирования на этих полевых установках.

– Мне надо на руки предписание с райкома партии о переводе моей художественной мастерской из автоколонны-2937 в СМНУ-8. – стал объяснять требование о переводе. – Иначе меня могут обвинить в краже имущества из автоколонны-2937. К переезду нужна от вас грузовая машина.

– Предписание с райкома партии о вашем переводе находится у директора автоколонны-2937. – стал объяснять Владимир Викторович. – Машину вам даст Владимир Ильич Барщиков, главный инженер. Работу получите от парторга Абрама Юшаевича Мулукандов. Ваша художественная мастерская на втором этаже над столовой. Ключи у парторга. Переезжать можно прямо сейчас.

Конечно, ни стал откладывать свой переезд на завтра. Прямо из кабинета начальника управления перешёл в кабинет главного инженера, который в этом время уже давал указание по телефону заведующему гаражом о выделении мне машины на перевозку моего имущества.

Мне тут же оформили путёвку на маршрут автомобиля между автоколонной-2937 и СМНУ-8. Контора автоколонны-2937 встретила меня мрачным молчанием.

Против предписания с райкома партии о моём переводе не попрёшь. У меня на лице гримаса скорби по утрате престижного места работы. Подписи и печати на документах о переводе, а также в трудовой книжке ставят с огорчением на лице.

Никто не помогает мне грузить моё имущество на автомобиль. Мне повезло, при моём переезде не было в конторе директора. Наверно, с горя напился при известиях о моём переводе и с горя ушёл в домашний запой?

Такое с ним часто стало происходить. По неделям, иногда, с запоя не выходил. Откровенно говоря, мне жалко этого человека. Абосс Додорджанович Додорджанов душевный человек. Но сам ни доктор его душевной болезни.

Однако, мне хотелось кричать от радости, что наконец-то вырвался из плена принуждённой пьянки. Ведь немного ещё и мне пришлось бы искать доктора от постоянных запоев.

Хорошо, что в этом городке больше нет художников-оформителей. При любой серьёзной проблеме в работе можно легко сменить место работы. Мне будут рады на любом предприятии города.

– Ура! Работаю на новом месте! – закричал, когда пришёл домой. – Можно с радости пить.

– Попробуй только! – поднеся к моему носу свой кулачок, сказала жена. – Размажу по стенке.

– Шутка! – радостно, сказал, кусая кулачок, отчего взвизгнула Людмила. – Хорошая работа. Буду работать художником-оформителем в СМНУ-8. Всё начинаю с нуля. Там есть много работы.

– Знаю это место. – сказала жена. – Эта организация находится под контролем нашей вневедомственной охраны. Там есть опасный переход по подвесному мосту через реку Кафирниган.

– Ну, ты не видела подвесные мосты на Кавказе! – удивлённо, воскликнул сам. – На тех мостах мы детьми в любое время могли погибнуть. Здесь подвесной мост просто прогулка для детей.

На следующий день раньше всех пришёл на новое место своей работы. Оказалось, что всё предприятие подключено к сигнализации вневедомственной охраны. Куда можно пройти только по специальному допуску и коду к отключению сигнализации.

Ну, прямо, как на военных заводах, где сам работал. Даже там было проще войти. Тут же пришлось ждать, пока впустят меня.

Первым пришёл парторг Абрама Юшаевича Мулукандов. Можно подумать, что здесь партком, а не предприятие. Между прочим, его родственники живут на первом этаже в нашем подъезде.

Вчера вечером мы видели друг друга, когда он проходил в гости к своим родственникам. Он вчера днём отдавал мне ключи от художественной мастерской. Мог сказать про сигнализацию.

Парторг издали оценил моё состояние насчёт трезвости. Также на расстоянии обнюхал воздух на предмет присутствия запаха алкоголя вокруг меня и только после этого пошёл отключать сигнализацию. Ни спеша последовал за ним.

Пока у меня не было задания на работу, мне надо было превратить обычный кабинет в художественную мастерскую, как будет мне удобно.