Крестьянин, что торговал кирпичом, не обманул. Ровно в полдень на Зелене появились подводы с материалом. Федор Титов обрадовался, приказал сгружать, а сам подошел справиться насчет подпятного кирпича.
– Правду ли говорят, что ты мастер в этом деле?
– Кого хочешь спроси, не соврут.
– А какой обжиг будешь делать, если закажем тебе такой кирпич?
– Э, парень, не так речи ведешь, – ответил мужик, – мне сейчас недосуг, не успеваем возить и обычный кирпич, не то что этот делать. Тут не условия ставить надо, а попросить хорошенько, да в ноженьки поклониться.
– Я не приучен кланяться, – сурово ответил Федор Титов, – говори прямо, будешь делать, или нет, и если будешь – цену называй сразу.
– Засуетился, – повел плечами мужик, – не терпится ему, видишь ли! Тут ведь мало сказать, надобно расчет сделать по фигуре, которую выложить задумал. Ежели просто с выступом, так это одна цена, а ежели надобно руками узор лепить-то совсем другая.
– Хозяин велел сделать клейма, как наилутче возможно, – повторил слова из контракта Титов, – я могу тебе чертеж дать, сколько каких требуется и с каким поворотом.
– Вот это другой разговор, – сменил гнев на милость кирпичный мастер, – вот это я люблю, простой кирпич что, делать просто, набил глины в форму, вытряхнул, вот и готов сырец, потом его в печь и как остынет – можно строить. С подпятным дело иное, тут мастерство надо и крепость другую, чтобы, не дай бог, не осыпался в кладке. Я такой кирпич в печи обжигаю опосля топки, когда самый жар, как пироги пеку, поставишь сырец на противень, пехнешь подальше, устье печи затворишь заслонкой, и жди себе, когда кирпич будет готов. Он аж звенит и крепкий, что твой лоб.
– Вижу, говоришь с толком, – не обидевшись, заметил Титов, – сколько просишь за одну плинфу?
– По работе цена, – уклончиво ответил мужик, – ты давай мне чертежу, я прикину, что к чему, и цену тебе назову, коли поладим – будет у тебя подпятный кирпич, а уж если нет, то не взыщи.
– Скажи хоть, насколько прикидывать, мне ведь надо под него еще денег у Черепановых просить.
– А проси по пятиалтынному[9] за штуку.
– Что, в три раза дороже обычного?
– А то, работы не в пример больше, все надлежит делать самому, везде сноровить так, чтобы выступы у тебя сошлись в рисунке, а это, брат, непросто, тут надо понимать толк.
– Хорошо, – ответил Титов, – давай будем по рукам бить, по пятнадцати копеек за подпятный кирпич за штуку и все выверты по чертежу, как указано будет.
– Лады, сделаем, – протянул ладонь мастер.
Они ударили с размаху друг другу по рукам, и этот жест был покрепче любого бумажного договора. Титов принес бумаги и стал чертить на нем контур клейма. Когда чертеж был готов, они стали примерять его по стене, сколько аршин в длину и ширину. Потом Федор нанес поверх рисунка линии, сначала продольные, а потом поперечные. Получилось подобие кирпичной стены. В тех местах, где нужен был выступ, рисунок прошел по нарисованным кирпичам. Это и были места, где следовало применить подпятный кирпич.
– Вот теперь другое дело, – сказал мастер, – я сочту количество, которые плинфы выверты имеют и буду делать, благословясь.
– Это нижний ряд, он попроще, а вот следующий будет изуфренный[10], у меня для него узор особный приготовлен, – Титов вспомнил про орнамент на старой денге. – Это главные клейма для всего храма, их будет отовсюду видать, на них глядя, будут радоваться и купцы проезжие, и местный люд приходской, а более всего господа Черепановы, люб этот узор Василию Яковлевичу, дай Бог ему здоровья на долгие годы.
На том и порешили, мужик попросил задаток, треть суммы вперед, сказал, что оно ему будет сподручнее, потому как есть расход немалый по части глины и дров. Титов с понимаем кивнул и крикнул Максима, который все время почтительно наблюдал за разговором мастеров со стороны.
– Слышь, Максимушко, надобно тебе до Черепановых идти и денег на клейма попросить на первый ряд пятнадцать рублев. Пусть дадут и готовят еще полста на следующий ряд, он и размером побольше и в работе сложнее, а уж как изладим его, окна выложим, так и начнем вершить церковь, там и до крыши недолго. До морозов бы закрыть ее не мешало, хотя бы временно, а уж потом, благословясь, шею станем выкладывать и купол.
– Схожу, – откликнулся Максим, – Матрена Ивановна меня чаем напоить обещала, может вспомнит.
– Обычный кирпич еще надобен? – спросил Кузьма Петров.
– Вези конечно, – ответил Титов старший. – Максим, где там у нас мешки с деньгами? Подай мастеру все, что осталось.
На следующий день сын Федора Титова отправился к Черепановым в большой недавно срубленный дом, настоящие палаты, стоявшие на берегу Сухоны.
– Куда? – спросил привратник, мордатый и наглый дворовый парень по имени Мирон.
– К Матрене Ивановне.
– Без спросу пущать никого не велено.
– А ты спроси, скажи Максим Титов пришел по делу.
Привратник исчез, закрыв перед носом Максима калитку. Тот остался ждать у ворот.
На улице было свежо. Ветер дул с западной стороны, и вдоль по течению Сухоны катились одна за другой волны. Наперерез им двигались суда, одни под парусами, другие на ручной тяге. Река, без которой не было бы ни Тотьмы, ни Устюга, ни других важных городов Архангелогородской губернии, давала жизнь и работу многим тысячам проживавших на ее берегах жителей. Они умели управляться с парусами, и когда началось освоение Восточной Сибири и побережья Тихого океана, кормчих и гребцов стали приглашать ходить на дальние моря.
Он вспомнил рассказы отца как покойный Степан Яковлевич Черепанов в свое время в 1759 году так же покинул Тотьму, чтобы через четыре года вернуться сюда богатым купцом. С этого путешествия и стал знаменит род Черепановых.
«Вот бы и мне в дальние страны уехать, – подумал Максим, – только отец не отпустит, ему помощник нужен тут, видать, не судьба поглядеть на море-окиян. Да ладно, надобно кому-то и эти дела делать».
– Проходи, парень, барыня тебя ждет! – вернувшийся Мирон был полон достоинства.
– Я у вас ни разу не бывал, куда идти, покажи.
– А вот она покажет, – махнул рукой привратник в сторону чернявой девушки, спешащей куда-то по двору.
– Агдика, – крикнул он ей, – проводи до барыни.
Девушка остановилась, взглянула на Максима, а тот – на нее. Она была, как и все, одета в сарафан и очелье – девичью повязку, однако с первого взгляда бросалась в глаза ее нездешняя внешность: раскосые глаза, темные, почти черные косы.
– Агдика? – спросил Максим. – Откуда такое имя, татарка, что ли, будешь?
– Тулума![11] – произнесла девушка, смело взглянув на Максима.
– Хватит тебе притворяться, Гашка, – снова закричал привратник, – сказано – веди к барыне, иначе она прогневается и накажет тебя.
– Что она сказала? – спросил Максим у Мирона.
– Поздоровалась по-своему.
– По-татарски?
– Ну что ты, бери дальше.
– Дальше я никаких народов не знаю.
– Она алеутка с островов. Покойный Степан Яковлевич привез ее из второй поездки.
– Полонянка?
– Да я и не знаю толком. При Степане Яковлевиче была у него заместо дочки, а теперь сенная девка при Матрене Ивановне, прислуга.
– Пошли к барыне, – вдруг по-русски сказала Агдика и, махнув головой так, что косы разметались по сторонам, пошла в дом. Максим проследовал за ней.
Черепанова ждала гостя в горнице за большим столом.
«Сколько ей? – подумал Максим. – Лет, наверное, тридцать или чуть больше, а мужу ее, Василию – за пятьдесят. Может, женат Черепанов не первым браком?» На Матрене Ивановне опять было платье нерусского покроя с открытой шеей и широким вырезом на груди. В таких платьях только в Петербурхе при дворе государевом ходят. Максим, когда грамоте учился, наслушался от одного отставного, как это оно, при дворе жить, ходить во всем иноземном и на голове вместо природных волос парик носить.
Матрена Ивановна принимала Максима, без парика. Ее волосы были уложены в прическу, начесаны и припудрены. Увидев парня, она улыбнулась и глазами показала, что можно присесть.
Титов смутился, сказал, что постоит.
– Гашка, подай господину Титову стул, – крикнула сенной девушке.
Та метнулась к стене, взяла большой стул с массивной спинкой и подставила его Максиму, сказала негромко:
– Садись, в ногах правды нет.
– Ступай вон, – прикрикнула на нее Черепанова, – много воли опять взяла язык распускать. Смотри у меня!
Девушка, махнув головой, быстро выскочила из горницы.
– Ну, с чем пожаловали, Максим Федорович, или просто так, чаю испить?
– По делу, Матрена Ивановна. Оказия у нас приключилась, нашли мастера, который берется изготовить немедленно подпятный кирпич. Без него стены класть далее никак не мочно.
– Что за кирпич такой?
– С выступами для клейм, чтобы красота вся была видна. Мало, кто может делать такой кирпич.
– Ну так пусть делает, заплатим.
– Вперед деньги просит, надо, говорит, глину искать особую и обжиг делать не как для обычного кирпича.
– Ишь какой, вперед, что я Василию Яковлевичу скажу? Он страсть, как не любит вперед платить за что-либо.
– Уж мы это знаем, но тут дело такое, не купим подпятный кирпич, дело встанет и тогда контрахту будет неуправка и до зимы стены не поднимем.
– Вот даже как? И сколько денег просишь?
– Шестьдесят пять рублев к тем, что даете на стеновое строение.
– Не много ли, не лукавишь? Смотри, я проверю.
– Бог с тобой, Матрена Ивановна, разве ж мы можем тебя обмануть, не по-божески это на таком-то деле.
– И то правда.
Черепанова достала сундук-подголовник, порылась среди бумаг и достала оттуда три ассигнации по двадцать пять рублей.
– Вот тебе на все с гаком под отчет.
– Нельзя ли получить настоящими деньгами? – осторожно спросил Максим.
– Это что, не деньги?
– Деньги, но крестьянишки – народ темный. Им медь подавай, а еще лучше серебро.
– Серебро? Ишь чего захотели! Ассигнат – те же деньги, в Петербурхе давно уже никто с медью дел не имеет, платят ассигнациями.
– Так у нас тут деревня, откуда чему новому взяться, по старинке люди живут.
– Это так, – вздохнула Черепанова, – но, может, оно и к лучшему.
Максим сунул ассигнации за пазуху, расписался на листе бумажном, что и когда получил, – Василий Черепанов, хоть и болел, но за расходом всегда следил, – и хотел было идти восвояси.
– Обожди, парень! – Матрена Ивановна как обычно вильнула глазами. – Не спеши, будем чай пить, с самого Китаю привезен.
– Гашка! – снова крикнула сенную девушку. – Тащи чай с пирогами, будем гостя потчевать!
Та прибежала, принесла снедь и металлический чайник с выгнутым носиком.
– Ступай, нечего здесь шею вытягивать, – нахмурилась Черепанова, – я гостю сама налью.
Максиму было неудобно от такого внимания, он даже покраснел от волнения.
– Скажи, друг мой, – неожиданно фамильярно начала Матрена Ивановна, – ты где это грамоте научился?
– В Сольвычегодске у отставного капрала. Он с пруссаками воевал, в битвах был ранен.
– С какими такими пруссаками, тараканами, что ли? – удивленно спросила Черепанова.
– Да нет, с прусским королем Фридрихом. Мы, говорит, бивали пруссаков при Кунерсдорфе, так бивали, что те без памяти бежали. Он и в Берлине был. В отставку вышел по болезни в 1762 годе в аккурат, когда я родился. Он у нас писарем был в Сольвычегодске.
– Так вам восемнадцать? – выразительно глянув на Максима, спросила Матрена Ивановна.
– Скоро девятнадцать будет, – отвечал тот, – так вот этот капрал меня грамоте-то и обучил, спасибо родителю, не пожалел денег на сына.
– А чем еще обучил вас геройский капрал? Преподал ли он вам науку побеждать женщин? – Матрена Ивановна смотрела на парня и чуть-чуть улыбалась лукавыми глазами. Максим смутился, покраснел и опустил ресницы.
– Я не знаю, мне не до того, отцу помогаю.
– Напрасно, – Черепанова встала из-за стола, – эту науку надобно пройти каждому юноше. Особливо такому как ты, который собой хорош и грамоте обучен. Как знать, что будет. Господь сам решит, кому какое счастье иметь.
– Не пойму я вас, Матрена Ивановна! – пробормотал Максим.
– Иди уже, – махнула рукой купчиха, – непонятливый, тятьке своему расскажи, может объяснит тебе, непутевому, что к чему.
Максим Титов вышел из Черепановского дома в смятении духа. Конечно, он прекрасно понимал все намеки скучающей при больном пожилом муже купчихи. Она была красива: белые руки, шея, локон, как у императрицы, богата, такая возьмет все, что захочет. «А если она действительно захочет его, Максима, и это при живом-то муже? Грех и злодейство! Отказать немедленно, но как, от Черепановой зависит их работа и благополучие семьи!»
На дворе, он снова увидел черноволосую сенную девушку.
– Агдика, спасибо за чай! – крикнул ей через весь двор.
Та обернулась, ничего не сказала, скрылась за дверью, тут же отворила ее, выглянула, и крикнула вдогонку Максиму:
– На здоровье!
О проекте
О подписке