Обратно они шли не торопясь. Белая июньская ночь одновременно и бодрила, и разнеживала. Гаврик был в ударе и смешил Иру всякими глупостями, чему удивлялся и сам. Никогда раньше не замечал за собой способностей к весёлой болтовне. Когда вернулись и включили свет, оказалось, что не мешало бы убрать посуду. Носили чашки, тарелки и бокалы из комнаты в кухню, встречались и осторожно расходились в дверях, будто стараясь не задеть друг друга, но всё равно чуть задевали. Потом Гаврик раздвигал диван и накачивал насосом-лягушкой надувной матрац, а Ира позвякивала посудой и шумела водой из кухни. Когда кухня стихла, стук Гаврикова сердца заглушил звук душа из ванной.

Ира вышла оттуда в длинном, до полу, Светкином халате, без очков, но всё так же с собранными в узел волосами. Блузку и юбку она несла в руках.

– Утром голову вымою, а то сейчас не высохнет, – сообщила она и аккуратно положила одежду на подлокотник кресла. – Иди в душ, а я застелю пока.

Под душем Гаврик лихорадочно придумывал, как убедительнее обосновать попытку перелезть с матраца на диван. Когда он в джинсах и футболке вернулся из ванной в комнату, диван был застелен, а на матраце лежали плед и подушка.

– Слушай, у них подушки-то две, но вот постельное только одно, – посетовала Ира и спросила: – Сможешь так, под пледиком?

Гаврик разочарованно пожал плечами: мол, придётся.

– Тогда отвернись! – Она выдернула иглу-заколку из волос и стала развязывать пояс халата, не дожидаясь, когда Гаврик действительно отвернётся.

Пока он стягивал джинсы с футболкой и укладывался на матрац, из-под одеяла на диване остался виден только нос Иры. Она укуталась с головой, оставив щёлочку, чтобы дышать, и заодно подсматривала через неё за Гавриком. В сумерках комнаты повисло бессонное молчание.

– Пойми меня правильно, – сказал тот через минуту, – но матрац сдувается. Я уже почти на полу лежу, чувствую локтем.

Ира подумала немного.

– Ладно, ложись сюда, – ответила она. – Но руки чур не распускать. Я тебе говорила, что у меня есть парень.

Гаврик выдержал короткую паузу и моментально перелез под тёплое одеяло. Ира повернулась к нему спиной. От напряжённости момента Гаврика изнутри слегка потряхивало, он завозился, чтобы улечься поудобнее, и вдруг, легко и практически случайно задев её спину предплечьем, почувствовал со сладким ужасом, что Ира без ночнушки и даже без лифчика. «Ну правильно, тяжело же, небось, спать в такой сбруе, – попытался мысленно объяснить себе эту ошеломительную новость Гаврик, – тем более с её-то…» Он понял, что мысль уже далеко впереди, и он не может за ней угнаться.

– Мы же договорились! – прошептала Ира и повернулась к нему.

Её лицо оказалось совсем рядом, и Гаврик вопреки своему сознанию чуть подался вперёд и осторожно прикоснулся к её сухим и горячим губам такими же своими.

– Я руки не распускаю, – оправдался он еле слышно.

– Ещё бы… ты их распустил! – так же тихо ответила она и спросила: – А почему ты глаза не закрываешь, когда целуешься?

– Нравится на тебя смотреть…

Не закрывая глаз, она так же осторожно его поцеловала.

Всю следующую неделю Гаврик ходил как пьяный. На работе он думал о ней, снимая скобелем тонкий слой коры со ствола сосны и обнажая её светлое тело, а потом топором зарубая в нём чашки и пазы. Он погружал пальцы в свежую стружку и мял её. Пальцы слипались и пахли смолой, он плевал в ладони и скатывал смолу в маленькие пластичные шарики тёмного янтаря, прилеплял их к чистому дереву и видел родинки на Иркиных лопатках. Если на стволе попадался кап, он очищал его лезвием и лепил на него шарик побольше.

Каждый вечер они с Ирой встречались в Жоркиной квартирке, чтобы репетировать свадьбу, немного выпивали какого-нибудь вина, а иногда и не выпивали, и оставались до утра на диване жениха и невесты. Ира принесла постельное бельё, чтобы не смущать Жорку со Светой, а те улыбались и уходили не позднее десяти. Гаврик даже не задумывался, где ночует Жорик.

Ночи проходили без сна, без долгих разговоров и почти без мыслей, только на ощущениях. На впечатлениях, вызванных касаниями кожи, жаром ладоней и прохладой бёдер, усталостью припухших губ и испариной спины, запахом коричного печенья, терпкого тела и судорогами мышц живота. Иногда она плакала, но не отпускала его, а он пугался её всхлипываний, но не останавливался и продолжал двигаться.

Утром первой обычно уходила Ира, а Гаврик делал вид, что спит, и подглядывал, как она в одном белье на цыпочках бегает из ванной в комнату, натягивает джинсы или юбку, поочерёдно поправляет груди в чашках бюстгальтера и сушит феном волосы. Он понимал, что краем глаза она замечает слежку, и наслаждался тем, как она делает вид, что не замечает.

Полностью одевшись, застегнув босоножки и даже повесив сумочку на плечо, она подходила, садилась на край постели и целовала его в губы, а он просовывал руку и, несмотря на то что приходилось мять и задирать юбку, обхватывал её за бедро. Она вырывалась, говорила: «Всё! До вечера!» – и шла к дверям деловой походкой. В дверном проёме она останавливалась, чтобы поправить юбку, при этом изящно выгибала спину и приподнимала голень с оттянутым, как у балерины, носком, а потом, юморно и дерзко качнув задом, делала решительный шаг на площадку.

Вечером всё повторялось с растущим напряжением. Утром накануне свадьбы первым уходил Гаврик. Ира спала, не притворяясь и не подглядывая. Он наклонился и поцеловал её в висок.

– Ну Димочка, дай поспать! – сонно пробормотала она. – Мне в ночь дежурить…

Гаврик заметил, как Ира напряглась, проснувшись от собственных слов. Не дав ни ей, ни себе времени сообразить, он быстро вышел, сбежал по лестнице и выскочил из подъезда, как из проруби. Отдышался и пошёл в общежитие переодеться в костюм и явиться к Жорику, чтобы ехать выкупать невесту.

Как прошла свадьба, он не очень помнил. На Ирку не смотрел и не говорил с ней. В церкви, стоя с ней рядом, вместо запаха печенья с корицей вдыхал дым ладана, но священника не слушал и даже почти не слышал. В ресторане, после того как закончились поздравления и началось веселье, он быстро выпил несколько рюмок с отцом и тестем Жорика, передал через них жениху, что утром опоздает на второй день, и вышел на воздух.

На крыльце плакала высокая худая девица в жёлтом платье с сильно открытой спиной. Гаврик узнал её, это была старшая сестра невесты. Он даже вспомнил, что её зовут Марина. Светка говорила как-то, что она истеричка и ей не везёт на парней. Гаврик подошёл, вытащил из пачки две сигареты и протянул одну Марине. Та перестала вздрагивать и двумя пальцами взяла сигарету. Гаврик дал ей прикурить и закурил сам.

– Марина, поедемте со мной, я знаю много смешных историй и могу вас развеселить! – сказал Гаврик голосом Пятачка из мультфильма. – И руки я не распускаю.

– Вы крайне самонадеянны, Гарик! – ответила она в нос. – Именно поэтому я, пожалуй, и приму ваше предложение. Но руки не распускать!

– Да что вы, что вы! – Гаврик снял пиджак, накинул Марине на плечи и тихонько взял её за руку.

Они сели в такси и долго ездили по улицам и мостам в светлой мгле июньской ночи. Гаврик рассказывал Марине небылицы о своём детстве, о первой несчастной любви, о службе в армии и думал, что за последнюю неделю он уже второй раз в ударе. Наконец он назвал таксисту адрес и перевёл дух. Марина спала, закутавшись в его пиджак.

У Жоркиного подъезда такси остановилось, и он, выходя, увидел Ирку. Она сидела на скамейке в коротком синем платье с голыми плечами и мёрзла. Рядом лежала её сумочка, кофта и бумажный пакет из магазина. Гаврик застыл, пытаясь сообразить и принять решение.

– Гарик, куда ты? – донёсся из машины сиплый ото сна голос Марины. – Мы что, уже приехали?

– Шеф, держи! – Гаврик сунулся обратно в такси и протянул водителю купюры. – Выручи, отвези её назад. Я догоню. – И он захлопнул дверь.

Такси тронулось. Ирка встала со скамейки. Вытащила из пакета бутылку белого вина.

– Догонишь? – спокойно спросила она. – Ну, догоняй! А я-то, дура, с Димочкой рассорилась! Вот мне за это!

Она взяла бутылку за горлышко и легко, почти без брызг, разбила её о скамейку. В руке у неё осталась «розочка» с длинным лепестком.

– И мне, и тебе, и ему! – Ирка подняла левую руку и с каждым произнесённым словом стала сечь её острым обломком стекла. – И мне, и тебе, и ему! И ей заодно!

Она бросила горлышко на асфальт, села на скамейку и заплакала. Кровь, почти чёрная в сумерках, часто капала с пальцев бессильно опущенной руки. Преодолев первый испуг, Гаврик подбежал, наклонился, обхватил порезанную руку ладонью и сжал изо всей силы.

– Быстро! Пошла за мной! – крикнул он в лицо Ирке и потащил её в подъезд.

Она не сопротивлялась, стучала каблуками по лестнице вслед за ним и размазывала слёзы по лицу. Вбежав в квартиру, он посадил её в кресло и отлепил свои пальцы от порезов. Кровь уже почти перестала течь. Гаврик сдёрнул с расправленного дивана простыню и с треском оторвал от неё длинную полосу.

– Дай сюда, ну! – Он туго замотал ей руку и отошёл. – В травмпункт надо ехать.

Ирка сидела сгорбившись и здоровой рукой держала забинтованную, как куклу. С заплаканными глазами, растрёпанными кудрями и размазанной по лицу косметикой она вызывала у Гаврика жалость до боли и была страшно желанна.

– Только без тебя! – глухо проговорила она, встала и вышла в прихожую.

Оттуда позвонила. Гаврик расслышал только «приезжай за мной» и «тут недалеко», а потом она почти прокричала в трубку адрес и ушла в кухню. Встала у окна и стала смотреть в него не мигая. Гаврик стоял у окна в комнате. Через семь бесконечных минут к дому подъехал приземистый красный автомобиль, урчащий басом, и из него вылез брюнет в чёрной рубашке с подвёрнутыми рукавами и в светлых брюках. С виду он был на голову выше Гаврика и вдвое шире его в плечах.

Ира молча вышла и аккуратно прикрыла за собой двери. Из подъезда она выбежала, накинув на забинтованную руку кофточку. Брюнет усадил её справа на переднее сиденье, а сам сел за руль. Автомобиль уехал со двора, и стало совсем тихо.

Гаврик узнал потом, что Ира вышла за брюнета замуж и родила ему двух дочерей, Сашу и Настю. Он даже как-то раз видел её издалека с коляской, но не стал подходить. Зачем?