Неосторожно было с его стороны задевать троих только и искавших приключений лоботрясов в месте, где милиции на километр не видно. Сам-то, жалкая и ничтожная личность, покупал один-единственный пол-литровый пузырек «плодововыгодного» за рубль ноль пять, да и рассчитался мелочью, где медяков было больше половины.

– Батуала, а ведь голимая вылазка контрреволюции… – сказал Сенька.

– В корень смотрите, товарищ комиссар… – согласился Батуала.

Отдал свою бутылку Доценту, в два шага догнал мужичонку, взял за шкирку, гуманно развернул спиной к большому газону и наставительно сказал:

– Как учил нас товарищ Бендер, аристократы все в Париже…

И провел короткий с правой, не особенно и размашистый. Мужичонка улетел на газон, где и успокоился, не разбив бутылку. Судя по пропитой роже, не исключал, что его будут бить ногами. Только кому он сдался?

Батуала вернулся, взял бутылку, и они двинулись дальше, свернули налево, где справа был Дикий Лес, а слева – новостройка с частой цепочкой фонарей и широкой асфальтированной дорожкой. Когда навстречу показалась девчонка в коротеньком платьице, Батуала оживился, вновь отдал бутылку Доценту и перекинул гитару на грудь:

 
На самой совершенной из планет
все трезво, все разумно, все толково —
помним дом мы!
Чего там только не было,
чего там только нет…
 

И благодаря большой практике подгадал так, что с девчонкой они сошлись лицом к лицу аккурат на заключительных строчках куплета. Дорогу ей не загораживал – не те места, – но этак легонечко выдвинулся чуть наперерез и закончил браво:

 
Но хочется чего-нибудь такого…
Земного, земного!
 

И с неприкрытым намеком огладил взглядом ее стройные ножки. Девчонка его преспокойно обошла, беззлобно огрызнувшись на ходу:

– Сходи подрочи!

И преспокойно застучала каблучками дальше; судя по поведению, местная и знавшая расклады. Кто бы всерьез по-хамски к ней приставал в это время и на этой улице?

– Но ты борзая… – бросил ей вслед Батуала.

– А ты думал! – задорно откликнулась она, не оборачиваясь и не меняя аллюра.

– Наш человек… – сказал Доцент.

– Догнать и задружить? – предложил Сенька. – Путняя ведь чувишка.

– Ша, поца! Карпуха канает!

Все живенько развернулись в ту сторону. И точно, степенно шагал товарищ участковый, капитан Карпухин, как всегда, с видом человека, которого тут все знают, а кто не знает, тот узнает (что истине вполне соответствовало).

Трое церемонно раскланялись, сдернув воображаемые кепочки. Удостоив их короткого кивка, участковый проследовал мимо. И компания, и он прекрасно понимали, что доскрестись тут не к чему – вино они в общественном месте не распивали, а несли закупоренным, чего самые гуманные в мире советские законы не запрещают. И никто не появлялся в общественном месте в виде, унижающем человеческое достоинство и задевающем окружающих. Пока что. Еще не вечер.

Задумчиво проводив взглядом неспешно удалявшегося Карпухина, Батуала протянул:

– Чего-то тут неправильно, ребята…

– Это как? – осведомился Митя.

– А вот думайте сами, решайте сами, иметь или не иметь… – пропел он на манер героя популярнейшей новогодней кинокомедии. – Неправильно что-то, ребята. Позавчера Фантомас с пацанами в двух шагах отсюда, у кафешки, начистили чавки каким-то фраерам из центра. Чтобы не по кафе в галстучках ходили, а пили, как все культурные люди, на полянке или уж в подъезде. Сами знаете. И сами знаете, что Карпуха в таких вот случаях докапывается до всех подряд. А до нас вот не докопался. Это неправильно.

– Ну, предположим, он и до Фантомаса не докопался… – задумчиво протянул Доцент.

– Потому что Фантомас ему эти дни не попадался. А до Карася и до Бармалея докапывался, не слышали ли чего. И только-то. Не выспрашивал, где они сами тогда были. Что получается? Что Карпуха не знает пока, кто накидал центровым фраерам, но точно знает, что ни нас там не было, ни Карася с Бармалеем…

– Что-то в этом есть…. – протянул Доцент. – Ты у нас, Батуала, Шерлок Холмс и доктор Уотсон в одно лицо…

– А то. Детективчики и смотрим, и почитываем. Да и жизни учёны малёха. И Карпуху не первый год знаем, когда еще пионерами по мелочам проказили. Подозрительно мне что-то…

– Ага, – сказал Доцент. – Все же думаешь, что постукивает кто-то? Дятел завелся?

– А почему б и нет?

Сенька добавил:

– Что-то в последнее время Карпуха знает много, чего бы ему знать и не положено… А кандидатурки-то есть…

– Это ты про Морковяна? – спросил Доцент.

– Про него, соколика. Таскали его мусора месяц назад за бухого мужика, у которого часы сняли и кошелек попятили? Таскали. Ну, предположим, мужик его не опознал, он бы родную маму не опознал, был тогда в сиську… Но все равно был слушок, что у мусоров были надежные свидетели, что мужика тряхнул как раз Морковян. То ли передовики производства, то ли отличники боевой и политической подготовки, то ли вроде того. И что-то очень уж легко мильтоны от Морковяна отлипли. Обычно от них так просто не отвяжешься, а тут гуманизма – хоть жопой ешь…

– Ежели в этом направлении двигаться… – сказал Доцент. – То получается, что позавчера, когда Фантомас месил фраеров, мы все трое плюс Карась с Бармалеем, плюс Морковян, плюс девки ездили в ДК автоколонны на последний сеанс, возле кафе быть никак не могли и из кина вернулись за полночь, так где-то в полпервого, мы ж еще потом девок провожали… Действительно интересно… Наталкивает на мыслю…

– Да и насчет Свиристеля есть подозрения, – сказал Сенька. – Очень уж гнилой по жизни чувак.

– Если гнилой по жизни – еще не обязательно дятел…

– Сам знаю. Вот только статеек УК за ним ворох, хоть и мелких.

– Так за всеми ворох.

– Оно так… Вот только там, где твердые чуваки не расколются, гнилуха Свиристель может и расколоться… Карпуха и точно с месяц уже много что-то знает… А это, Батуала кругом прав, неправильно…

– А что делать?

– Вычислять как-то надо. Если так и дальше пойдет, рано или поздно на чем-нибудь запоремся из-за дятла…

– А как вычислять? – почесав в затылке, спросил Батуала. – Поди вычисли. У нас тут не детектив, а советская действительность. И уж никак не гнилой Запад. Это там у них проще. Мить, как там в детективе про плохую погоду? Насчет микрофончика?

– Сейчас… – ненадолго задумался Доцент. – Ага! «Куда ты девала микрофончик?» – «Зашила его в подкладку твоего пиджака, милый».

– Вот и я об чем, – сказал Батуала. – Кайфово им там. Берет микрофончик, надо полагать, с таблетку размером, в липень зашивает – и готово. А нам такой микрофончик откуда взять? И как вычислить вообще дятла?

– С Катаем посоветоваться надо, – предложил Доцент.

– А вот это мысля. Катай что-нибудь толковое да посоветует, наблатыкался за пару пятилеток по зонам да по тюрьмам… Надо к нему заглянуть, не откладывая… Ну что, пошли? Самое время…

– Пойдем-то пойдем, куда ж мы денемся… – проворчал Сенька. – Только тебе одному сразу будет хорошо. Твоя Райка позавчера приехала. А нам с Доцентом еще искать по этажам…

– Найдете, не первый раз замужем, – усмехнулся Батуала. – Будто раньше не искали. Да и Райка кого-нибудь подыщет, не в первый раз… Так что харе^[14] ворчать.

Миновав пару домов, они оказались у кирпичной пятиэтажки без балконов, постарше их годочками. Это и было знаменитое на всю округу Змеиное Звездохранилище, или сокращенно ЗЗ. Если культурно и официально – общежитие медицинского училища (в котором ни одного парня не имелось, парни если и шли в мед, то только в институт после армии). Располагавшееся в полукилометре отсюда общежитие кулинарного техникума именовалось Сладкое Звездохранилище, а это из-за медицинской эмблемы – Змеиное. Обитали тут вовсе не змеи, наоборот – отзывчивые лапочки, пользовавшиеся, как и кулинарочки, большой популярностью в районе и нескольких прилегавших. В обоих «малинниках», как их еще называли, обитали сплошь приезжие – девочки из райцентров, маленьких городков, деревень. Во всех трех категориях населенных пунктов, где народу по сравнению с Аюканом жило немного, личная жизнь молодежи была на виду, все всех знали. А это данную личную жизнь изрядно ограничивало. Попав на учебу в областной центр, девочки быстро обнаруживали, что тут они располагают восхитительной анонимностью, и радовались жизни на всю катушку, чтобы побеситься вдоволь, пока молодые и незамужние. У медичек имелось большое преимущество перед кулинарочками – они со второго курса регулярно проходили практику в больницах, откуда поголовно таскали медицинский спирт. Бороться с этим злом врачи и преподаватели и не пытались, давным-давно махнули рукой: ввиду непобедимости зла, у которого было гораздо больше голов, чем у Змея Горыныча, – замучаешься рубить поодиночке… Как рассказывали сами девочки-медички, вся борьба свелась к тому, что кто-то из преподавательниц порой блажил на занятиях:

– Прошмандовки! Если уж спирт таскаете, водой не доливайте! Врачи жалуются, инструменты ржавеют! Сами знаете, их в спирту держать положено! Лучше уж пусть будут сухими, чем в воде!

На том борьба и кончалась. Правда, сегодня на спирт рассчитывать не приходилось – еще не начались занятия, а значит, и практика. Приходилось нести с собой, что нисколечко не напрягало при множестве ларей и их зарплатах.

Звездохранилище считалось абсолютно нейтральной территорией, куда сходилась молодежь чуть ли не с половины города, а потому здесь давным-давно, еще со времен пионерского детства троицы (и даже, говорили, еще в те времена, когда их и на свете-то не было), установилась крепкая традиция: никаких махаловок.

Вот и сейчас картина была обычная, насквозь знакомая: в вестибюле нетерпеливо прохаживались только те счастливчики, что ждали конкретных девочек. Остальных туда не пускали, и они немаленькой толпой расположились на высоком широком крыльце и около него. Как всегда, в ожидании некоего чуда, позволившего бы попасть внутрь. Однако чудес в этом мире не бывает: проходная была укреплена не слабее, чем на каком-нибудь атомном заводе, а воспитательницы собачьим норовом и злобностью, как говорили люди знающие, не уступали вертухайкам с женских зон. Яростно блюли девичью невинность – хотя прекрасно знали, что беречь уже нечего, боролись за моральный кодекс строителя коммунизма (полное перечисление всех заповедей в качестве наглядной агитации висело чуть ли не на каждом углу).

Трое якобы равнодушно прошли мимо главного и единственного входа, в душе испытывая нешуточное превосходство над толпой напрасно ждавших чуда звездострадальцев. Завернули за угол – и оказались на задах общаги, где было темновато и безлюдно. Окна тыльной стороны звездохранилища выходили на обширный двор, наполовину отведенный гаражам, а наполовину – стойкам с веревками, где жильцы ближайших домов сушили белье и расположилась детская площадка для самых маленьких. Маленьких на площадке не было ввиду позднего времени, и по той же причине все белье унесли по домам. Украсть бы его никто не украл, нынче это было совершенно не в моде ввиду возросшего благосостояния советских людей (о воришках белья Доцент читал исключительно в рассказах Ярослава Гашека, написанных еще до Первой мировой), а вот забавы ради подбухавшая молодежь с этим бельем непременно бы проделала немало веселых хулиганских штучек. О чем мирное население прекрасно знало и меры предосторожности принимало заранее…

Остановились у высокого темного окна с закрытой форточкой. И действовали привычно ловко: Батуала первым кошкой взобрался на подоконник, толкнул форточку, оказавшуюся вовсе не запертой на шпингалет, а только прикрытой, головой вперед туда пролез, уперся руками в подоконник на той стороне и быстренько оказался там весь. Следом с тем же проворством последовал Доцент, принявший от Сеньки огнетушители. А там и Сенька к ним присоединился, заботливо прикрыв за собой форточку.

Они оказались в большой необитаемой комнате, где давным-давно собирались обустроить третью в общаге ванную. Но, как частенько в Стране Советов случается, очередная великая стройка подзатянулась, там всего-навсего проложили трубы по стенам и потолку да свалили в углу матрешкой, одна в другую, несколько ванн и столько же раковин.

Дверь была заперта на внутренний замок, но троицу это ничуть не огорчало. Батуала вытащил плоский ключик – родной, от этого самого замка – и дверь тихонечко отпер. Всего и делов.

Это была их личная и персональная тайная тропа – не их троих, всей кодлы с улицы Ленинского Комсомола (или, как их было принято звать в городе, «ребят с Комсомола»). Ключ еще в прошлом году раздобыли девочки с третьего этажа, они же держали форточку не закрытой на шпингалет, а ключ от будущей ванной для этой процедуры регулярно брали у завхоза (завхоз был давным-давно совращен тем самым медицинским спиртом и на многое закрывал глаза), благо от кодлы получал бутылочку-другую и клятву, что персонально из его материальных ценностей, за которые он несет ответственность, и гвоздя не пропадет).

Тайная партизанская тропа успешно действовала второй год, до сих пор не проваленная воспитательницам (которых ласково звали «овчарки позорные»). Разве что зимой было чуточку напряжно – в верхней одежде в форточку не пролезешь, приходилось ее снимать и передавать внутрь первопроходцу. Однако особых неудобств это не доставляло, лишь диверсионный рейд затягивало на пару-тройку минут.

Старательно прислушавшись к тишине за хлипкой дверью, Батуала ее осторожненько приоткрыл на пол-ладони, прислушался снова. В коридоре первого этажа, наполовину нежилом, стояла та же тишина. Бдительность следовало соблюдать предельную: овчарки позорные не каждый день и не регулярно, но всё же частенько болтались по этажам, а то и в комнаты без стука щемились. Изловленным парням уголовное преследование не грозило, но выставляли их через главный вход беспощадно – под насмешки тех самых звездострадальцев. Ну а девочки попадали под тот самый усиленный контроль, о котором поется в одной из дворовых песен. Их троих пока что ни разу не заловили. Кроме их тропы имелось еще как минимум три – опять-таки трудами продажного завхоза проложенных через другие хозяйственные помещения первого этажа. Овчарки позорные во главе с начальницей общаги об их существовании давно подозревали – ведь как-то же «эта шпана» сюда регулярно проникает?! – но ни одной не засекли. Тайну почище Штирлица хранили все – и девочки, и кодлы, и особенно завхоз – единственный, кому в случае провала грозили бы серьезные неприятности…

– Порядок, – сказал Батуала. – Лепота…

Они вышли в слабо освещенный коридор первого этажа нежилого крыла и на цыпочках двинулись к лестнице – бесшумные, как ниндзя, навстречу приятным приключениям.