В конце концов штурмом взяли Норидж. Только тогда в Лондоне стали понимать, что это не очередная местная заварушка, а нечто более серьезное. Однако солдат под рукой не было – как раз шла очередная война с Шотландией. Срочно собрали воинство тысячи в полторы изо всех, кто оказался под рукой, – дворян и рыцарей, их оруженосцев и слуг, итальянских наемников и просто готовых повоевать за плату городских шаромыг. Во главе неизвестно с какого перепугу поставили благородного лорда Уильяма Парри. Военного опыта у него не было ни малейшего, а единственное его достоинство заключалось в том, что он был родным братом покойной королевны Екатерины Парр.

Поначалу ему везло. Дело в том, что Кет, взяв город, большую часть своих людей отвел обратно в лагерь, а в городе оставил лишь немногочисленные заставы. Люди Парра их легко смяли и захватили Норидж. Однако мятежники его отбили, и Парр с позором отступил.

Прежней ошибки Кет не повторил – почти все свое войско оставил в городе. Однако допустил другие ошибки – не попытался, подобно Тайлеру, поднять общенациональное восстание, даже не наладил контакта с другими мятежниками, действовавшими на западе не так уж далеко от него – там десятитысячный отряд повстанцев осаждал крупный город Эксетер. Но главной его ошибкой была совсем другая: как и Тайлер с «атаманами», как и вожаки Благодатного паломничества, Кет и его люди были в плену той самой формулы, что не раз проявляла себя не только в Англии: «Царь хороший, а бояре плохие». Искренне полагали, что огораживание – не санкционированная с самого верха целеустремленная кампания, а произвол отдельных лихоимцев и злодеев. Король, который, конечно же, ничего не знает о «перегибах на местах», наведет порядок и не позволит далее притеснять свой добрый народ, искренне преданный его величеству.

В Лондон отправили так называемый «Билль 29 требований и просьб». Первым пунктом, конечно, стояла слезная просьба приструнить захватчиков общинных земель. Но были и другие довольно интересные пункты: например, разрешить на местах выборы чиновников, которые следили бы, чтобы соблюдался закон о запрете огораживаний. И просьба назначить в каждый приход специального служителя, обучавшего бы грамоте детей простолюдинов, – идея, опередившая свое время лет на триста. Кто ее придумал, сам Кет или кто-то другой, так и осталось неизвестным.

Король ответил через Сомерсета довольно вежливо: мятежникам следует разоружиться и мирно разойтись по домам. Ну, а через пару месяцев соберется парламент, рассмотрит «Билль» и накажет всех, кого следует наказать.

Но вот на это мятежники уже не купились. Наверняка помнили судьбу повстанцев Тайлера, «мирно разошедшихся» по домам и поплатившихся за это большой кровью, – и от королевского предложения отказались, вежливо, но решительно, повторив свои требования.

Вот тут-то и взошла звезда удачи графа Уорвика – именно ему король поручил разгромить восставших и взять Норидж. У Уорвика как раз был солидный военный опыт. Он довольно быстро собрал войско – двенадцать тысяч пехотинцев и полторы тысячи тяжелых конников – закованных в броню немецких наемников.

После двухдневных кровопролитных боев Уорвик разбил пушками ворота Нориджа и занял город, вынудив повстанцев отступить в лагерь на Маусхолдской пустоши. Там вожаки мятежа после долгого военного совета приняли решение: выйти из лагеря и дать Уорвику бой на открытом пространстве. Хотя все прекрасно знали уже, что у Уорвика сильная артиллерия, а их собственные пушки можно по пальцам пересчитать – и, кроме того, у карателей сильная конница при ее полном отсутствии у повстанцев. Самое вероятное объяснение: и Кет, и его ближайшие соратники понимали, что Уорвик даже не станет штурмовать хорошо укрепленный лагерь, попросту возьмет его в осаду, и исход будет один: в конце концов голод заставит осажденных сдаться…

Сражение произошло в долине Дассиндейл – со временем название местности изменилось, и английские историки до сих пор не определили, где эта долина сейчас находится. Собственно говоря, это было не сражение, а бойня. Пушки Уорвика сразу же проделали обширные бреши в рядах повстанцев, и в них ворвалась почти неуязвимая для немудреного оружия мятежников тяжелая конница. Пленных не брали, вырубали всех подряд – даже на общем фоне того свирепого времени немецкие ландскнехты печально прославились особенной жестокостью. Тех, кто попался живым, тут же вешали на ближайших деревьях или рубили.

Нужно отметить, что Уорвик проявил определенное душевное благородство. Немногие уцелевшие в резне повстанцы, окружив себя баррикадами из связанных повозок – непреодолимое препятствие для конницы, – приготовились драться до конца по принципу: погибать, так с музыкой. Видя, что битва им уже выиграна и не желая напрасно терять людей, Уорвик отправил парламентера, передавшего обещание графа отпустить на все четыре стороны тех, кто сдастся.

Парламентера послали в пешее эротическое путешествие – в этом отношении английский язык достаточно богат. Тогда к осажденным отправился сам Уорвик – что, между прочим, требовало немало личного мужества, кто-то мог и пустить стрелу. И уже от своего имени дал честное слово, что все так и будет.

Мятежники сдались – и в самом деле были отпущены на все четыре стороны. Но вот остальным пришлось гораздо хуже – рубили и вешали беспощадно…

В Лондон Уорвик вернулся форменным триумфатором. Его встретило такое всеобщее ликование знати и нетитулованной дворянским званием элиты, какого он наверняка и сам не ожидал, официально это, конечно, не провозглашалось, но графа считали форменным Спасителем Отечества.

Причины столь восторженного приема понять трудновато. Мятеж Кета значительно уступал по размаху восстанию Уота Тайлера и, по сути, свелся к кратковременному захвату Нориджа. К тому же – интересная подробность! – в отличие от всех прошлых мятежей восставшие, достоверно известно, никого из «притеснителей народа» и «надменных лордов» не убивали. Вообще. Не зафиксировано ни одного случая, наоборот, известен строжайший приказ Кета «Не убивать!», и выполнялся он исправно.

Весьма вероятно, английскую знать встревожил – а может, даже и напугал – «Билль 29 требований». Очень уж неприемлемы были для благородных лордов некоторые его пункты. Что же это такое, милорды? Выборные чиновники, которые следят за соблюдением законов против огораживания, в каждом приходе учитель обучает грамоте детей серого мужичья… Если так пойдет дальше, чего еще потребует это быдло? Своих депутатов в парламенте?

Словом, точные мотивы столь триумфальной встречи неизвестны. Но чествовали Уорвика искренне, повсеместно и горячо. Король пожаловал ему титул герцога Нортумберленда. Одним словом, пользуясь современной терминологией, рейтинг новоиспеченного герцога взлетел куда-то в заоблачные выси – а рейтинг Сомерсета, наоборот, давно уже пребывал где-то пониже плинтуса.

И Уорвик – точнее, уже Нортумберленд – понял, что его время настало. Пришел удобнейший момент свалить соперника…

Нортумберленд повел переговоры с ненавидевшими Сомерсета членами Тайного Совета. От подобных закулисных политических игрищ во все времена не оставалось никаких документов, но кое-какие предположения все же строить можно. Вероятнее всего, была заключена сделка: герцог обязуется никогда не покушаться на права и привилегии членов Тайного Совета, а Совет его поддерживает во всех начинаниях. Что-то вроде этого безусловно имело место.

Сомерсета очень быстро арестовали – по распоряжению Тайного Совета лишили постов регента и лорда-протектора. Совет же и взялся Сомерсета судить, на что по английским законам имел право.

Опять-таки говоря современным языком, низложенного регента и лорда-протектора обвиняли в злостном злоупотреблении служебным положением – добавив сюда и казнокрадство. Грустный юмор ситуации в том, что в отличие от некоторых других судилищ, имевших место не только в Англии, на сей раз абсолютно ничего не пришлось придумывать или сочинять. Сомерсет и в самом деле наворотил все то, в чем его обвиняли, доказательства были самыми что ни на есть убедительными. Сомерсет, на коленях стоя перед Тайным Советом, признавал все обвинения против него и униженно молил о прощении.

Учитывая устоявшиеся нравы политической жизни той эпохи, будущее Сомерсета предсказать, казалось, будет легче легкого: смертный приговор, плаха в Тауэре…

Однако судьба совершила неожиданный поворот. Никакого приговора вынесено не было, документы суда положили под сукно, Сомерсета после четырехмесячной отсидки освободили вчистую. Мало того – вернули членство в Тайном Совете. Многих это буквально ошеломило, но так уж все обстояло…

Такой финал был бы просто немыслим без воздействия Нортумберленда – который, несомненно, за всем этим и стоял. Нортумберленд был в большой милости у короля, мог бы раздавить Сомерсета, которого никто не рвался защищать, как муху, но поступил так, как поступил. Да вдобавок женил своего сына на дочери Сомерсета Анне.

В чем причины такого великодушия? И даже брака детей? Нельзя исключать, что в душе прожженного политикана Нортумберленда еще теплилось что-то человеческое и он помнил о многолетней былой дружбе.

Вот тут Сомерсету, по сути, отделавшемуся легким испугом, сидеть бы тихо, как мышка, вести жизнь самую благонамеренную. Да радоваться втихомолку, что все обошлось. Но не тот был персонаж… Вскоре поступили самые достоверные сведения, что Сомерсет намерен женить юного короля на другой своей дочери, Джейн, и даже предпринимает к этому некоторые шаги.

Вот тут уж поднялся всеобщий скрежет зубовный, такой, что его, очень может быть, услышали и в Шотландии. Все прекрасно понимали расклад, особого ума для этого не требовалось. Король был крайне хрупок здоровьем. По английским законам женщины могли становиться королевами, а вдовы королей быть не вдовствующими королевами, обязанными смиренно отойти в сторонку, а правящими. В случае смерти короля правящей королевой становилась бы Джейн Сомерсет – ну, а кто реально получал бы королевскую власть, все и так прекрасно понимали – не бином Ньютона…

И никаких гарантий, что Сомерсет, став некоронованным королем, не захочет отомстить всем, кто принес ему столько неприятностей…

Сомерсета, его жену и нескольких влиятельных друзей очень быстро арестовали. На сей раз, очевидно, для разнообразия, герцога судила Палата лордов. Государственной измены вопреки обычной практике и на сей раз не шили. Обвинения были чисто уголовного характера – оказалось, злодей Сомерсет готовил убийство Нортумберленда (а, как утверждают некоторые источники, еще и племянника-короля).

Вот здесь я решительно не берусь судить, ложными были обвинений или истинными. Правда, есть сильные сомнения, что Сомерсет собирался убить короля – совершенно непонятно, какую выгоду он в этом случае мог получить. А вот насчет Нортумберленда – тут еще бабушка надвое сказала. Нортумберленд отнял у Сомерсета слишком много, так что все возможно…

Как бы там ни было, Сомерсет был приговорен к смертной казни по чисто уголовным обвинениям. У меня отчего-то сложилось стойкое убеждение, что и на этот раз Нортумберленд из великодушия оказал бывшему другу последнюю услугу.

«В чем тут услуга?» – может спросить кто-то. Господа, это же на поверхности! Легкая смерть. Очень уж разные наказания, точнее, разные формы смертной казни были за государственную измену и уголовное преступление.

Давайте примерим ситуацию на себя. Не будем суеверными – речь идет о чистой виртуальности, голов у нас уже не рубят давненько, да и смертной казни давно нет.

Предположим, нам уготованы два вида смертной казни, и мы имеем возможность выбирать. Первый вариант – нас вздергивают на виселицу, придушивают не до смерти, снимают, заживо потрошат, сжигают внутренности перед глазами, четвертуют и только потом отрубают голову. Второй вариант – кладете голову на плаху, один взмах топора, и все для вас кончается (ну, в том случае, если вы атеист). Найдется кто-нибудь, кто выберет первый вариант? Крепко сомневаюсь.

Так что Сомерсет, по крайней мере, умер легко, избежав полагавшихся по закону за государственную измену мучительств. Похоже, король не питал к обоим своим дядюшкам ни малейшей симпатии – как и в случае с Сеймуром, он не сделал ни малейшей попытки вмешаться. Более того, сохранились достоверные свидетельства: в день и час казни Сомерсета король развлекался музыкой и танцами. Очень похоже, он ничуть не горевал, что остался вовсе без дядюшек.

А со здоровьем у него становилось все хуже и хуже, это прекрасно понимали не только врачи, но все, кто с его величеством общался. Следовало ждать самого худшего…