Свадебный поезд из Молдавии с невестой Еленой Волошанкой благополучно, без приключений докатил до Москвы. Прибыл вовремя, как раз сразу после Филипповского поста. От Рождества Христова до Крещенья невеста жила в Вознесенском монастыре у бабки жениха, матери государя, инокини Марии Ярославны. Венчание было назначено в самый праздник Крещенья.
До венчания жениха с невестой показывали друг другу. Все хлопоты по древней процедуре предвенчального знакомства легли на плечи инокини Марии, которую великие сваты, господарь Стефан и государь Иван, именовавшиеся в своих землях «Великими», милостиво захотели избрать в посредницы блестящего династического брака.
Жених Иван, перед тем, как увидеть впервые свою невесту спросил отца с каким-то надрывом:
– Отец, ты ответил крымскому хану?..
Государь поднял на сына удивленные глаза и ответил вопросом на вопрос:
– Почему это должно волновать тебя?
Иван Младой стушевался и немного замешкался, потом взял себя в руки и сказал каким-то грустным, усталым голосом:
– Я день и ночь думаю о смысле ханского подарка…
– Я тоже… – кивнул угрюмо головой государь
– Не важно, хан Менгли-Гирей это придумал или иудей Моисей… Только дело в том, что татары, порубив, как живые деревца, тела безвинных жителей древней русской столицы, пролив ручьями и реками кровь этих безвинных граждан, прислали к моему венчанию похищенные их Святой Софии, дискос и потир, в которых освящаются во время богослужения: просфоры и вино, Тело и Кровь Христова – в таинстве причастия, где надо нам каяться и каяться…
– Ну… – угрюмо отозвался государь
– Может, татары с иудеями нас призывают каяться, что мы с тобой согласились принять дьявольский план Мамона натравить татар вырезать русских в древней русской столице, как в Батыевы времена?..
Государь только покачал головой и так же горестно сказал:
– Думал я и об этом… Не тебе одному этот свадебный подарок, между прочим… – Посмотрел в упор в глаза сына, удивлённо вскинувшего голову вверх. – Это призыв каяться больше государю русскому Ивану Великому, нежели его соправителю-жениху Ивану Младому…
– …Не понимаю… О чём ты, отец?..
– А ты сам подумай – откуда прислали литые из золота дискос и потир?
– Из Киева… Из собора Святой Софии… Ну и что?..
– Вот то-то и оно… Намёк уже не тонкий, а толще не придумаешь… Татары с иудеями объединились, саму Святую Софию призвали, чтобы заставить каяться государя московского за его кровавые деяния, что в граде Святой Софии – Новгороде, что в Киеве… Новгородская хитрая печать просматривается: кайся, Москва за поруганную святую Софию града вечевого русской вольницы… Может так?.. Не тебе, сын, подарок покаянный, а государю?..
Иван Младой с ужасом увидел, как исказилось гримасой боли и страдания лицо отца. Душевное потрясение государя было не меньшим, если не большим душевного потрясения от свадебного ханского подарка жениха- сына. Иван Младой только и вымолвил глухим надтреснутым голосом:
– Прости, отец… Я всё в себе копаюсь, мучаюсь… Думаю о собственном покаянии в жутких предчувствиях, что татары и иудеи своим подарком подталкивают к крамольной мысли, что Бог-отец и Бог сын не благословляют нашего союза с Еленой, дочерью господаря Стефана…
Государь усмехнулся ещё горше и горько вымолвил с таким же душеным надрывом:
– Так ведь и я с твоих слов могу подумать, что Бог-отец и Бог-сын не благословляют моего союза с господарем Стефаном, королём Матфеем и даже с ханом Менгли-Гиреем…
У Ивана Младого мелькнула в мозгу некая догадка, и он тут же поделился с загрустившим отцом.
– А я вот о чём подумал… Ведь нам крымским ханом посланы драгоценные дискос и потир, употребляемые во время богослужения в православной церкви… Конечно, хан до всего этого далёк… Подтекст, тайный смысл в подарок великим князьям московским мог вложить только мудрый иудей Моисей… Вот видишь, цель достигнута, он и тебя и меня смутил… И покаянием нашим, и жертвенностью моей и моего брачного союза… Сим жертвенным ритуалом осуществляется какая-то ветхозаветная тайна, иудейская мистика…
– Ты хочешь сказать, что прислан ханский подарок с тайным сакральным иудейским подтекстом?..
– Не только это, отец… У меня такое впечатление, что иудеи и прибытие самого свадебного поезда подгадали не случайно… К Рождеству Христову, а венчание подогнали к празднику Крещению, когда все воды мира обновляются…
– От Рождества до Крещения… Любопытно, весьма… – повторил задумчиво государь. Углубился в свои государственные мысли. Сказал, как отрезал. – Хан верен союзу со мной, Казимиру не удалось перетащить его на свою сторону. Русь благодаря этому союзу сбросила удавку ига Золотой Орды Ахмата со своей шеи… А дальше поживём – увидим, как шутил твой умудренный тяжким жизненным опытом дед Василий Тёмный… При моей жизни хан мне не изменит… А ты уж там сам смотри, чтобы и тебе хан не изменил… Твоим браком мы многое в мире изменим, Казимира объегорим, его земли к Москве отпадут… А с иудеями посмотрим… Неужто что-то в этом есть от пророка Моисея: вершится новая власть на земле Русской и вера новая вершится – от Рождества Христова до Крещения?.. Ну, ладно, сын, пора… Иди на смотрины невесты…
Когда жениха и невесту показали друг друга впервые, Иван влюбился в Елену с первого взгляда… В предпоследний год «последнего времени» семи тысяч лет от сотворения мира, когда и пасхальные таблицы, используемые на Руси, исчерпались, Елена признается Ивану, что и она влюбилась в него с первого взгляда…
Молдавская невеста, ослепившая Ивана Младого бесподобной красотой и девичьей статью, выходила во время смотрин в разных драгоценных нарядах и уборах – «казала сряду».
У Ивана бешено билось сердце. Когда влюбленными глазами глядел он прекрасную незнакомку из далёких южных земель господаря Стефана, малыми средствами творящего великое под носом литовского короля и турецкого султана. Но кроме уважительного чувства к древнему роду отца невесты возникало нечто иное радостное и тревожное чувство влюбленности, свойственное только бесшабашному молодому сердцу. Зрелости и тем более старости неведомы эти сводящие с ума порывы молодого сердца, бросающие то в жар, то в холод. С робким юношеским удивлением Иван Младой ловил пугливо-любопытные взгляды высокой стройной девушки с блестящими живыми глазами. В них светились недюжинный ум и благородство трепетной и тонкой души.
Она его притягивала сильнее миллионов магнитов… Почему-то Иван тут же вспомнил о своей матушке Марии, которая тоже притянула отца магнитом любви, а отец уже после рождения его, Ивана, воспротивился от этого притяжения – и всё это якобы во имя высших государственных целей и устремлений…
Вот и сейчас те же государственные цели и устремления Руси Ивана Великого призвали к этому брачному союзу жениха и невесты, к семейственному политическому союзу государя и господаря. Иван Младой предавался мыслям об этом союзе, не дающем покоя голове – мотивами покаяния, очищения и жертвенности, навеянными ханским и иудейским подарком золотого дискоса и потира… А ещё смотринами в промежутке от Рождества Христова до Крещения, венчанием на великий христианский праздник Крещения…
При таких тревожных, мятежных и искупительных мыслях жених излишне равнодушно осмотрел приданое невесты: драгоценные сосуды и украшения, дорогие меха, бархаты, паволоки, какие-то старинные церковные книги и древние тайные писания…
«Потом после Крещения разберёмся в древней священной тайнописи, вместе с женой кареглазой, может, там что и полезное есть для любви влюблённого мужа…» – подумал про себя Иван Младой и неожиданно улыбнулся невесте раскованной, немного даже озорной, белозубой улыбкой, чем немало смутил молодую, опустившую долу очи и голову в драгоценном уборе…
Иван Младой мучительно размышлял о венчании на Крещенье в новом Успенском соборе, отстроенном по плану государя Ивана венецианцем Аристотелем – за четыре года – как раз за год до «стояния на Угре», и освещенном 12 августа 1479 года митрополитом Геронтием с епископами…
На глазах пекшегося о главном московском соборе Геронтия, когда тот уже сменил в Москве первосвятителя Филиппа, и рухнул старый Успенский храм, сложенный уже до сводов. Аристотелем, нашедшим новую глину за Андроньевым монастырем, выкопавшим новые рвы, заложившим новый храм Успения, был выстроен, наконец, чудесный собор. Он поражал воображение Ивана Младого от основания до куполов, чудесным месторасположением, редкостной гармоничностью и соразмерностью форм, а также величием архитектурного плана, его воплощения.
В этом новом грандиозном величественном Успенском соборе, главном храме Руси святой, Ивану Младому первым из Великих князей предстояло венчаться браком в праздник Крещения. И мысли об этом венчании не давали покоя Ивану. Всё тут перемешалось. И рухнувший старый храм, и возрождение его, и четырёхлетнее строительство, и даже скандальное освящение собора, когда был дан повод для конфликта между духовной и государственной властью во время крестного хода; а тут ещё ханский подарок, с подтекстом покаяния перед Господом-отцом и Господом-сыном, смотрины между Рождеством и Крещением, венчание на Крещение.
Уж что-что, а централизация и усиление власти его отца-государя, укрепление государства перед избавлением от татарского ига, успеха Москвы во внутренних делах и внешних сношениях с иноземными странами должны были неизбежно сказаться на взаимоотношениях государя с православной церковью и её первосвятителем митрополитом. И Иван Младой оказался свидетелем столкновения светской власти государя и духовной власти митрополита. Это зрело подспудно, тлело без дыма и тем более пожара конфликтного, но когда-нибудь это должно прорваться. И прорвалось при освящении Успенского собора, где дано было служить Алексею-«Аврааму», новгородскому источнику государя, вызванному им в Москву сразу после падения града Святой Софии…
Иван Младой вспомнил, как при обряде крестного хода в освящении новой и главной русской святыни – Успенского собора отец позволил себе сделать резкое недвусмысленное замечание митрополиту Геронтию. По мнению государя, заносчивый Геронтий совершил трудно объяснимую ошибку, поведши крестный ход против солнца. Недовольство вслух государя было даже кем-то из бояр и духовных поддержано, мол, уже раз обрушивался собор, потом свыше четырёх лет строился, и вот, считай, что снова обрушил своды нерадивый первосвятитель, не в ту сторону поведший крестный ход.
Когда митрополит отказался подчиниться возмущенному государю, уверенному в своей правоте, отец в неописуемом гневе запретил Геронтию освящать вновь построенные церкви в русских землях. На лицо отца тогда страшно было смотреть, – Иван Младой живо вспомнил всё в мельчайших подробностях. Возмущенный публичным вмешательством светского государя в сугубо церковные дела, после того, как их конфликт при освящении собора приобрел широкую огласку, митрополит удалился в монастырь.
В начавшемся богословском споре по поводу правильности или ошибочности обряда крестного хода государя поддержали его духовник, ростовский архиепископ Вассиан Рыло и, совершенно неожиданно, архимандрит кремлевского Чудова монастыря Геннадий Гонзов. К удивлению Ивана Младого мудрый духовник, преподобный Вассиан не мог привести никаких письменных свидетельств в пользу своей правоты и ссылался лишь на древний обычай. Ещё страннее высказался Геннадий: «Пусть митрополит докажет, что древний обычай неверен, а не наоборот, нам нужно доказывать верность этого обычая…» Уже тогда Ивана Младого поразила плохо скрываемая ненависть Геннадия к митрополиту и желание приблизиться к государю, влиять на него.
Наконец, митрополит, подумав, отказался критиковать старинный русский обычай, куда его хитроумно подталкивал Геннадий, и сделал упор на следование греческому образцу обряда крестного хода. «А чем же отличается этот греческий образец, если русский обычай того же обряда просто скопирован с него?» – взвился Геннадий и заслужил многочисленные одобрительные голоса духовных и бояр.
Тогда митрополит, как спрятанную в рукаве крупный, всех побивающий козырь, выдвинул на авансцену богословского диспута своего сторонника, игумена, только что совершившего паломничество в Грецию на святую гору Афон. Инок презрительно посмотрел в глаза Геннадия и сказал: «На Святой горе Афона своими глазами видел, что так же, как митрополит Геронтий освящали церковь, и со кресты против солнца ходили…». Геннадий возмутился: «Может, ты всё перепутал в Греции…» Инок брезгливо бросил через плечо: «Поезжай в Афон, на святую гору – сам убедишься…» Конечно, чтобы разрешить раз и навсегда возникший конфликт, Геннадию надо бы крикнуть: «Поеду – чтобы лично убедиться!», но он промолчал, признавая, если не своё поражение, то свою упущенную победу…
Иван Молодой вспомнил в мельчайших подробностях многое другое, последовавшее за богословским диспутом. Когда Геронтий удалился в монастырь, отец советовался со своим духовником Вассианом: «Как быть? Ты же говорил, что митрополит не прав… Чего же ты не встрял, когда тот инок выполз со своим Святым Афоном? И Геннадий тоже оплошал, не накинул вовремя платок на чужой роток». Преподобный Вассиан смутился: «Так ведь в Грецию нужно было подаваться… Может, наши предки, может, их всё перепутали… Теперь уж и не разберёшь…»
В конце концов он посоветовал государю отправиться в монастырь на поклон к митрополиту. «Я лучше тебя на митрополичий престол поставлю» – артачился государь. Вассиан тихо препирался: «Стар я уже, государь великий, чтоб подсаживать меня, грешного, на престол, песок посыплется…»
О проекте
О подписке