Только кто-то пугливо отворачивался, кто-то наоборот нагло улыбался – не было ни одной пары глаз, в которых светилось бы сочувствие… «Может, только бояре Морозовы меня поддержат с владыкой Макарием? – мелькало в мыслях у Ивана. – Да где же они?..»

А Андрей Шуйский напирал на недовольных бояр, с гневом взирающих на выскочку Федора:

– Чего ждете-то?.. Не знаете, что ли, что делают в таких случаях… Пока такой фаворит воду мутит, добра не жди… Скоро он нас всех именем государя друг с дружкой, как собак бешеных, стравит… Вы этого, ждете, бояре?.. Сегодня же надо с ним посчитаться, завтра будет поздно… Завтра нас всех по одному – к ногтю… Только завтра этого не будет… Мы тебя, нынче – к ногтю… Раздавим Федора Воронцова, как козявку, как букашку вонючую…

От слов таких подстрекательских – тем более в присутствии опешивших митрополита и отрока-государя – кружились боярские головы, кровью и мстительной злобой наливались глаза… Вот еще один фаворит выискался, так мы тебя к ногтю, как Шуйские призывают… Потому что завтра ты, Федор Воронцов, нас всех сам можешь – к ногтю… Нет, лучше мы уж будем первыми… Умри ты, выскочка, первым сегодня, а мы уж, грешные, следом за тобой, но все же завтра… Словно морок какой прошел по государевой палате – запахло кровью…

Прежним насилиям, о которых какое-то время даже подзабыли в Кремле, дано былло продолжиться и восторжествовать… Сторонники Шуйских скопом набросились в государевых хоромах на несчастного жалкого Федора Воронцова, и, опьянев от ярости, били его по лицу, сверху по голове… Оборвали все его платье, сбили с ног, пинали ногами…

Иван, потрясенный унижением и избиением друга поднял голос в его защиту:

– Оставьте Федора!..

Ивана никто не слушал. Тогда он попытался пробиться сквозь лес рук и ног к куче-мале, к валявшемуся на полу избитому и окровавленному другу. Но его остановил сильной решительной рукой князь Андрей Шуйский.

– Тебе, что – больше всех надо? – прорычал боярин с налитыми бешенной яростью глазами.

– Нельзя же так… – сглотнув соленый ком, пролепетал Иван. – …Человека живого бить…

– Вот именно живого можно… – рявкнул Шуйский. – …Чтобы поучить уму-разуму… Чтобы не высовывался… Не лез в фавориты… Мертвого уже не бьют – бить не интересно… Чему мертвого можно научить-то?..

– Я прошу… – Иван пытался найти нужные слова и не находил их. – …Я повелеваю оставить его…

– Так что же ты просишь или приказываешь своему рабу, опекуну твоему?.. – ерничал Шуйский под одобрительные взгляды и усмешки своих сторонников, оставивших на время избиение боярина Федора.

– Ты мне не опекун… – сказал твердо Иван, и у него потемнело в глазах от сказанного.

– Ах, вот как? – куражился князь Андрей. – А зря… Я уж чуть-чуть – и выполнил бы твою просьбу… Выполнил бы – назови ты меня опекуном… Конечно опекунам не приказывают, просят их… Вот незадача какая… Попросил бы – и никто бы не бил боярина до смерти… А теперь, глядишь, ненароком и умертвить могут твоего бывшего друга…

Срывающимся высоким голосом Иван крикнул:

– Бояре, не бейте Федора… Оставьте его в покое…

Возвысил голос и владыка Макарий:

– Креста на вас нет, православные… Убьете же его на месте… Оставьте его, Христа ради…

Но князь Андрей Шуйский, перебивая митрополита, взял всех на силу хриплого голоса:

– Вытолкните во двор его… Гоните с позором прочь… Всыпьте ему, выскочке, чтобы понял как поперек Шуйских становиться…

Заворчала, зашумела нестройно толпа. Заколыхались возбужденно головы боярские. Воспользовавшись удобной минутой, митрополит Макарий и два боярина Морозовых уговорили не добивать несчастного Федора… И правда, не убили на глазах государя-отрока и Макария-митрополита боярина, повели его окровавленного с дворцовых сеней с позором, толкая взашей, пиная с боков и сзади…

Иван от такого унижения друга надолго остолбенел… Сидел беззвучно в слезах, не в силах пошевелить даже пальцем…

И вдруг, словно пелена с глаз спала. Пока он здесь сидит и ничего не предпринимает, чтобы спасти друга, того снова бьют злые, как черти бояре, грозившиеся еще при нем, государе, умертвить Федора Воронцова. Это ли не унижение государя – что почище унижения ободранного и окровавленного друга! «Даже государь не способен защитить от бояр злобных и корыстных друга! – вертелось у Ивана в мыслях. – Тогда грош цена такому государю! Зачем дальше жить – и государить дальше?..»

– Убьют ведь, убьют Федора… – Иван подбежал к Макарию и упал в слезах на его грудь. – Что делать, владыка?.. Ведь убьют, загрызут собаки боярские моего друга Федора…

– Ну, что ты, что ты, государь Иван, – басил митрополит. – Бог милостив… Не оставит твоего друга. – Он положил руку на голову отрока и пытался хоть как-то успокоить Ивана. – Бог милостив…

– Надо выручать Федора, владыка… Спасать надо друга… Ведь загрызут, как агнца загрызут… Бежать надо – отбивать его от бояр… Спаси, Федора, владыка… Только на твой разум уповаю…

– Ну, ладно… Делать нечего, государь… – Макрий нахмурил лоб и, как можно спокойнее, предложил. – Пошли к Федору бояр Морозовых! А я вслед за ними…

Иван кивнул и тут же обратился к Морозовым:

– Слышали?.. Ступайте… Выручайте, бояре… Владыка Макарий пойдет сразу же за вами следом… А потом уж я за владыкой…

Кто-то из Морозовых сердито засопел носом:

– Ты уж, государь, в такое дело лихое не скуйся…

– Не ровен час, государь…

– Как бы лиха не вышло, государь…

Макарий пожевал губами, что-то обдумывая, наконец, тоном наставника произнес со значением:

– …Бояре в чем-то правы… Нельзя тебе, Иван, сейчас под горячую руку им попадаться… Озверели они – кровь жертвы почуяли… Ни перед чем не остановятся, если им перечить, обидные слова бросать в лицо… Оставайся здесь до поры, до времени… Твое дело государево – верить, что все обойдется… – Макарий показал глазами наверх. – …Да господу молиться…

– Не выдержу я здесь долго… – взмолился Иван.

– Хорошо… – сказал Макарий. – …Приходи, но не сразу… Не спеши… Пусть с них пыл сойдет, дерзость и высокомерие улетучатся…

Иван покорно кивнул головой, зная, что усидит на месте совсем немного… Но сорвется и побежит за любимым владыкой спасать друга… Хватит, хватит унижений – сначала друга Федора, потом его, государя, – не хватало еще унижений митрополита Макария на его Ивановых глазах…

Иван послал митрополита и бояр Морозовых к Шуйским сказать им, гордецам и интриганам, что если Федору Воронцову и сыну его нельзя уже – по боярскому разумению – оставаться в Москве, то пусть пошлют хоть на службу в Коломну… А Иван остался у себя ждать в тревожных мыслях – «Наверняка, Шуйским и Коломна для Федора может показаться близкой к столице и весьма опасной… Если оставят живым и невредимым Федора, наверняка запсотят его куда-нибудь в «Тмутаракань», в Кострому, а то и поближе к Казани враждебной…»

Бояр Морозовых у Шуйских никто даже слушать не стал, когда те стали говорить в защиту Воронцова – оттеснили в сторону, затолкали, запихали. Тогда те пригрозили митрополитом, что идет за ними следом по государевому наущению.

– Идет, идет!.. Сам владыка Макарий идет! – закричали громко в окружении Шуйских.

Вонзая в пол острие митрополичьего посоха, с гордо поднятой головой и живыми блестящими глазами вошел владыка Макарий. Увидев на полу распростертое тело Федора Воронцова в окружении многих бояр и детей боярских – ярых сторонников партии Шуйских, митрополит вскинул вверх сильную сухую руку и пригрозил мучителям Федора, как бы обращаясь за заступничеством к Господу.

Поскольку митрополит не произнес ни слова, а глаза его были полны тихого сострадания к жертве, то его грозящего пальца над их головами мучители испугались – моментально разбежались в стороны. Этого было достаточно, чтобы подняться с колен Федору и кинуться навстречу митрополиту. Лицо его в ссадинах и подтеках было черно-синим от побоев. Уцепившись ледяными руками за руку владыки и целуя ее пепельными губами, избитый Федор лепетал:

– Спаси, спаси меня от смерти, владыка…

Андрей Шуйский презрительно бросил:

– Сейчас жалкий вид имеет… Зато каким гордецом ходил промеж нас, дружок государев… Видали мы таких фаворитов…

Макарий метнул в Шуйского гневные расширенные зрачки и, чеканя каждое слово, выдал князю:

– А если бы тебя так, как его… Тоже, небось, жалкий вид имел бы…

Шуйский усмехнулся:

– Нашел, кого жалеть, владыка… Не боишься заступником выступать фаворита низкого?

– Он не фаворит… – Макарий, овладевший собой и похожий на икону древнерусского письма, говорил спокойно и без всякого трепета и страха. – Он друг государя-Ивана… Я выполняю просьбу государя защитить его друга от посягательств на его жизнь…

– Бояре прогневались на государева друга… Знать есть за что… – крикнул срывающимся голосом клеврет Шуйских, Фома Головин. – Ты бы, святой отец, был бы помягче с боярами Шуйскими… Как бы не осерчали они на тебя…

Макарий опустил указующий и грозящий перст и сделал шаг навстречу Андрею Шуйскому. Кивнув на озлобленного Головина, приблизившегося к нему, спросил спокойно Шуйского:

– Так кто же серчает на меня – ты, князь Андрей или этот?.. За что серчать, когда пастырь за жизнь человеческую вступился?..

– А зря ты, владыка, вступился…

Шуйский не успел ответить, в дверях своей палаты он увидел государя Ивана и остановился в замешательстве… Все обернулись разом на вошедшего Ивана – и Федор, и Макарий, и Фома…

– …В народе уже кричат, будто боярина Федора убивают… – тихо промолвил, бледный, как полотно Иван-отрок.

– Еще не убили… – зло хмыкнул Андрей Шуйский. – А надо бы… За дело бы вышло… Народ все понял бы…

– Посули блага и милости народу, так – того и гляди – он ворвался бы во дворец нам на подмогу… – вякнул Фома Головин. – …Бить государевого друга Федора… Не любит народ горделивых…

– Не клевещи на народ, Фома… – возвысил на Головина голос владыка Макарий. – И ты не гневи Бога, князь Андрей.

– Не время сводить счеты, … – тихо молвил Иван. – А друга своего Федора в обиду не дам…

Иван подошел к митрополиту и встал вместе с ним стеной на пути бояр к Федору Воронцову, оказавшемуся за их спинами.

– Вот как… – ухмыльнулся Андрей Шуйский, угрожающе засопел и подмигнул своим клевретам.

Самый шустрый из клевретов Шуйских, Фома Головин схватил своей огромной рукой за ворот мантии Макария и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока в ней чего-то не треснуло. Иван закрыл глаза, чувствуя, что от бессилия что-либо предпринять теряет сознание. Если бы не Федор, подставивший ему плечо, отрок упал бы на пол. Но Иван удержался и открыл глаза, полные бессильных беззвучных слез. Озверевший Фома Головин под одобрительные взгляды Шуйский дошел до того, что, наступив на мантию митрополита, сдернул ее, треснувшую во многих местах, и изодрал ее…

Макарий стоял, как голый, в подряснике, сжав до хруста пальцы в кулаках. Он не проронил ни слова. Иван беззвучно плакал. Макарий положил свою ладонь на голову отрока, погладил ее и сказал:

– Не надо, Иван… Не плачь… Ты спас друга – это главное…

На следующий день Федора Воронцова Шуйские сослали в Кострому…