За это время миллион раз можно было себя прикончить.
И, возможно, я умертвил себя на сто десять или восемьсот двадцать процентов.
А вся остальная животина, которая во мне осталась, – мнимости в геометрии и бодяга.
Ахматова однажды заметила, что даже Льву Толстому надо было постоянно говорить, что он гений, а то совсем захандрил бы.
А вот мне никаких комплиментов не надо.
Я и так знаю: я – недоносок.