Это было великое и противоречивое время в истории нашей Великой державы.
На прошедшем 25–28 ноября 1934 года Пленуме ЦК ВКП(б) было принято решение отменить с 1 января следующего года карточную систему снабжения населения хлебом, мукой и крупой, расширить торговлю продовольственными товарами и ввести единые розничные цены на хлеб, муку и крупу применительно к несколькими территориальным поясам. 1 декабря в Смольном – здании Ленсовета – был убит член Политбюро, секретарь ЦК ВКП(б), первый секретарь Ленинградского обкома партии Сергей Миронович Киров. В тот же день ЦИК СССР принял постановление «О внесении изменений в действующие уголовно-процессуальные кодексы союзных республик», упрощавшее процедуру судебного разбирательства дел «о террористических организациях и террористических актах» против работников советской власти. 25 декабря на экраны страны вышла кинокомедия режиссёра Григория Александрова «Весёлые ребята», до сих пор не оставляющая зрителей равнодушными и вызывающая добрые улыбки. 29 декабря Военной коллегией Верховного Суда СССР был вынесен приговор по делу так называемого «Ленинградского центра»: убийца Кирова Леонид Николаев и тринадцать его знакомых, объявленные вдруг «контрреволюционной организацией», были расстреляны в тот же день, унеся на тот свет тайну произошедшего…
И вот в это самое время, 21 декабря 1934 года, в селе Опарине Вологодской области родился мальчик, которого нарекли Алексеем, по имени деда, – Алексей Михайлович Козлов. Понятно, что замечательное это событие заметили лишь несколько человек – ведь не наследный принц какой-нибудь появился на свет, чтобы одним фактом своего рождения войти в историю, – а между тем через какие-нибудь сорок пять лет именно этот мальчик на несколько румбов изменит движение всей нашей планеты, сделав такое, чего не смогут сделать все наследные принцы, даже вместе взятые и, в подавляющем своём большинстве, давно уже успешно позабытые…
По тем временам семья была, в общем-то, достаточно обыкновенная, хотя и не совсем из простых: отец, Михаил Алексеевич, до войны был директором МТС, мама, Лидия Васильевна, – бухгалтером в совхозе. Однако сегодня уже следует объяснить, что такое МТС. В соответствующей статье «Политического словаря» 1940 года издания сказано так:
«Машинно-тракторные станции (МТС) – государственные производственные предприятия в деревне, обслуживающие колхозы новой, передовой техникой (тракторами, прицепными машинами и орудиями, автомашинами, комбайнами и т. д.). МТС – важнейший рычаг социалистической перестройки сельского хозяйства. Массовая организация МТС начата в 1929 г. по предложению товарища Сталина. Они помогают колхозам лучше организовать труд, повысить его производительность и поднять доходность колхозов. С колхозами МТС работают на договорных началах». Можно уточнить, что в 1938 году в стране насчитывалось почти шесть с половиной тысяч МТС, «на вооружении» которых состояло 394 тысячи тракторов, более 127 тысяч комбайнов и 74 с половиной тысячи грузовиков. Прикидываете, сколько в среднем на одну станцию единиц получается? Так что сегодня это было бы воистину «золотое дно» (вдаваться в подробности не будем), а вот в те строгие времена понятия были несколько иные, так что семье Козловых явно приходилось несладко. Иначе почему годовалого Алексея передали на прокорм и воспитание дедушке и бабушке, проживавшим в Вологде? Да потому, что кроме него в семье было ещё четверо ребятишек и, как можно понять, директору МТС не так-то и просто было сводить концы с концами.
Вот, пожалуй, и всё, что мы знаем о детстве Алексея Михайловича. Закончилось оно, как и у подавляющего большинства ребят того поколения, в июне 1941-го – с началом войны.
…Люди, хорошо его знавшие, говорили, что человеком он был «закрытым», не очень к себе подпускал, а уж насчёт того, чтобы «впустить в душу», так и тем более. Так что никаких «детских воспоминаний» Козлова, личных и тёплых, нам у наших собеседников найти не удалось.
Один замечательный человек, совсем недавно, к сожалению, ушедший из жизни – его звали, насколько помнится, Юрий Иванович (не генерал Дроздов, имя которого не раз встретится на страницах нашего повествования, но, скажем так, близко), – говорил нам так: «Мы с ним оба родились в городе Вологде. Меня увезли оттуда в четырёх-пятилетнем возрасте, его – чуток попозже. Но Вологду мы никогда не вспоминали – мы знали, что мы из одного города, и всё, этого было достаточно, это создавало комфортность в отношениях».
В этом – весь Алексей Михайлович: «знали, ну и достаточно». Без лишних разговоров и каких-либо сантиментов.
А вот нам теперь приходится по крупицам, по многоразличным разговорам с хорошими людьми восстанавливать то, что восстановить ещё возможно. И всё только потому, что промысел Божий нам неведом. Ведь помнится, как познакомились мы в 2009 году, в Пресс-бюро Службы внешней разведки, – но кто бы тогда мог предполагать, что нам следовало самым подробным образом выспросить Алексея Михайловича обо всей его жизни – с самого её начала. А то и здесь – информация минимальная, пожалуй, даже меньше, чем о его службе в разведке…
Вот, мы можем только предполагать, что его отец, Михаил Алексеевич Козлов, ушёл на фронт в 41-м. Но что и как у него там было, где он воевал – сказать опять-таки не можем. Зафиксировано лишь то, что в 1943-м, во время сражения на Курской дуге, Михаил Алексеевич исполнял обязанности комиссара танкового батальона. Впрочем, хотя об этом везде пишется, но оно не совсем так, потому что в 1943 году комиссаров в армии заменили политработники, которые были уже не неким «противовесом» для командиров – традиция, сохранявшаяся со времён Гражданской войны, – но их заместителями по политической части. Хотя «комиссарами» замполитов называли ещё и в 1980-е годы.
Известно также, что он служил в 5-й гвардейской танковой армии генерала П.А. Ротмистрова[7]. Но это войсковое объединение было сформировано только в феврале 1943-го – а что было до этого? И танковых батальонов в этой армии было гораздо более полусотни. И где там конкретно искать майора (а точно его звания мы не знаем) Козлова? 5-я танковая участвовала в Курской битве и, в частности, в крупнейшем в истории танковом сражении под Прохоровкой, произошедшем 12 июля 1943-го.
С фронта Михаил Алексеевич возвратился без ноги, которой лишился в результате ранения (где и когда – это опять-таки вопрос), однако службу продолжил: был назначен заместителем по политчасти начальника лагеря военнопленных в Вологде.
Вот только напрягаться не стоит: речь идёт не о «воспетой» Солженицыным системе ГУЛАГа – Главного управления лагерей, а о системе ГУПВИ – Главного управления по делам военнопленных и интернированных. И то, и другое главные управления относились к системе НКВД, но в лагеря по линии ГУЛАГа из числа военнопленных отправляли только военных преступников, а лагеря ГУПВИ существовали именно для военнопленных. И тут, очевидно, была достаточно большая разница даже по отношению к заключённым.
Тому в подтверждение – очень интересный эпизод, рассказанный нам генерал-майором Сергеем Сергеевичем Яковлевым, сотрудником Службы внешней разведки, прекрасно знавшим А. М. Козлова. На страницах нашей книги он не раз будет говорить о своём коллеге и старшем товарище, а в данный момент Яковлев рассказывает про свою срочную службу, ведь в далёкие советские времена в Высшую школу КГБ СССР, которую он оканчивал, обычно принимали ребят, прошедших армию. То есть молодых людей вполне уже зрелых и соображающих, получивших соответствующую закалку и к тому же не «папенькиных сынков», потому как таковые «срочку» обыкновенно избегали.
Вот и будущий генерал поступил в «Вышку» в звании старшего сержанта, с должности заместителя командира взвода в танковом полку.
«Служил я в Венгрии, в Дебрецене, – вспоминает Сергей Сергеевич, – и был у нас КПП с выходом на улицу города. Дежурил я как-то, и вдруг подходит ко мне пожилой мадьяр, заговаривает со мной по-русски. “Я воевал против вас, – рассказывает он, – меня в плен взяли, а потом направили в Вологодскую область, лес валить. Я думал, мне там будет совсем плохо!” Но оказалось, что всё не так-то и страшно. Кормили достаточно сытно, одевали тепло – телогрейка, ватные штаны, рукавицы, валенки, шапка тёплая… Мадьяр сказал, что он благодарен Советскому Союзу, ведь сначала, когда его взяли в плен с оружием в руках, он думал, что его просто расстреляют, но нет – в конце концов, его отпустили домой, он возвратился к своим близким».
Очень даже возможно, что этот нечаянный собеседник тогдашнего старшего сержанта Яковлева содержался именно в том лагере, где замполитом был Михаил Алексеевич. Мир ведь тесен! А русские люди, прошедшие фронт, с военнопленными потом не воевали: искупил ты свою вину добросовестным трудом, ну и отправляйся восвояси в родные края, врагом тебя больше никто не считает. Это к «врагам народа» было иное отношение…
Основная масса лагерей для военнопленных прекратила своё существование к началу 1950 года, когда территорию СССР покинули практически все не осуждённые военнопленные. Так что где-то в то время Михаил Алексеевич стал начальником стройуправления на строительстве Волго-Балтийского канала, потом – начальником транспортного отдела стройки металлургического комбината «Северсталь» в Череповце, затем был директором нефтебазы в Шексне…
«В своё время у нас с Алексеем Михайловичем наладилось очень такое хорошее общение, – рассказывает Сергей Сергеевич. – Мы тогда вместе в одном кабинете находились – ну и выяснилось, что я служил в танковых войсках, а его отец его во время войны был танкистом… Алексей Михайлович, естественно, относился к нему с большим уважением, тем более что, как я понимаю, отец и там, на месте, пользовался уважением – и в силу своего служебного положения, и, определённо, как человек… Да тут ещё вспомнилось, что я в студенческом стройотряде работал на строительстве Шекснинской птицефабрики, и отец его в той самой Шексне работал, всё это та же Вологодская область… Кстати, я тогда мог имитировать вологодской говорок – там ведь в магазин зайдёшь, и ничего не понятно, о чём люди говорят. В общем, мы с Алексеем как-то легко познакомились и общались легко – и в жизни, и по работе так складывалось. Но это был последний период его работы…»
Сергей Сергеевич Яковлев, так уж получилось, оказался одним из очень немногих людей, к Козлову достаточно близких.
Ну а нам, как сказано ранее, просто довелось с Алексеем Михайловичем общаться. И первый наш разговор, как помнится, начался с воспоминаний про «школьные годы чудесные» – так некогда пелось в популярной песне, – которые у нашего героя как начались в 1943 году, так и прошли в течение десяти последующих лет в стенах Вологодской мужской школы № 1.
«Хоть у меня пятерки и были, – рассказывал Козлов, – я ненавидел все такие предметы, как физика, математика… Зато очень любил немецкий язык. У меня был очень хороший преподаватель – польский еврей, который в 1939 году, когда в Польшу пришли немцы, переплыл через Буг на нашу сторону. В конце концов он оказался в Вологде и обучал немецкому языку детишек. Он страшно любил немецкий язык, был буквально влюблён в него, цитировал Шиллера, Гёте, Лессинга – и требовал, чтобы мы их в подлиннике читали. От меня, во всяком случае, требовал и называл меня “Бэздэльник!”. Он жив и сейчас, ему около 90 лет – живёт в Вологде, в очень хорошей квартире… Его родственники были уничтожены гитлеровцами, но брат сумел бежать на запад, живет в Канаде – миллионер»[8].
Педагог, о котором рассказывал Алексей Михайлович, – Зельман Шмульевич Щерцовский, «Железный Зельман», как прозвали его ученики. Что характерно, все, кто хоть чуточку знакомился с биографией Козлова, накрепко запомнили это имя.
«Алексей Михайлович его почему-то “Шмулéвичем” называл, – уточняет Яковлев. – Он говорил: “Зельман Шмулевич”. Так этот Зельман его здорово научил немецкому языку! Если преподаватель видит, что ученик тянется к его предмету, то и внимания больше ему уделяет…»
«Зельман Шмульевич научил его “Hochdeutsch” – отличному немецкому языку», – уточняет нам другой сотрудник, для которого немецкий – второй родной. «Хохдойч», говоря по-русски, – это «высокий», в общем, классический, литературный немецкий язык. Откуда у Щерцовского, выходца из Польши, оказался прекрасный хохдойч, остаётся только гадать: возможно, сказалось его знание идиша, эти языки достаточно близки. К тому же в Лодзи он учился в очень хорошей гимназии, не случайно, видимо, носившей имя Юзефа Пилсудского – первого маршала Польши и «начальника государства», как его официально величали.
Что интересно, обычно советским нелегальным разведчикам приходилось изучать в качестве «родного» совсем не тот иностранный язык, которым они увлеклись и занимались в школе, потому как вместе с познаниями в рамках школьной программы они приобретали и неистребимый русский акцент. Известно к тому же, что знание иностранных языков было у большинства из нас примерно, как в том анекдоте: «Я уже полгода изучаю английский!» – «Здорово! Теперь ты можешь разговаривать с настоящим англичанином?» – «Нет! Но я могу поговорить с тем, кто также полгода занимался на курсах!»
Относительно языковой подготовки в неязыковых вузах картина примерно такая же.
«Я знаю по опыту, что тот язык, который выучен в советском вузе, если он выучен неправильно, уже не переделать, потому что формируется голосовой аппарат соответствующим образом», – уточнил генерал Яковлев.
А ведь разведчикам нужно было разговаривать с подлинными носителями языка, да ещё и на их уровне, ничуть не хуже. И вот, благодаря Зельману Шмульевичу, немецкий язык стал для Алексея Михайловича «родным». Точнее – станет, и это ещё будет в далёком будущем.
Но, прежде всего, кто же это такой, Зельман Щерцовский? Независимая ежемесячная газета «Еврейская панорама» от 10 октября 2019 года в очерке, так и названном «Зельман Щерцовский», предлагает следующий вариант:
«По поводу прежней жизни Щерцовского ходили разные слухи. Наиболее правдоподобной считалась версия, согласно которой он в 1939 г. бежал из Польши в СССР, спасаясь от немцев. Сам Зельман Шмульевич предпочитал не распространяться о пережитом, а коллеги и не расспрашивали его, дабы не бередить раны.
Ему на самом деле больно было вспоминать о родителях, брате и сестрах, оставшихся в родной Лодзи, когда её заняли немцы. Сам Зельман вынужден был покинуть город и страну, чтобы не попасть в плен. После безуспешных попыток противостоять силам вермахта польские войска предпочли отойти в Венгрию, Румынию и СССР. Подпоручик Зельман Щерцовский ненадолго заскочил домой, в Лодзь. Родители не имели сведений о нём с первых дней войны, когда Зельман вступил добровольцем в ряды Польской армии. Он считал своим долгом повидаться с ними, прежде чем покинет Польшу. Оставаться в стране он не мог: в округе все хорошо знали, что он воевал, а ранее активно участвовал в движении еврейских бойскаутов»[9].
Примерно так – но не совсем. И в этом очерке, и также в одном из документальных фильмов про Алексея Михайловича звучит совершенно фантастическое утверждение, что Щерцовский был офицером Польской армии. Звучит оно, конечно, красиво, но никак не соответствует истине.
Вот, например, будущий Герой Российской Федерации А.Н. Ботян[10]
О проекте
О подписке