«С семилетнего возраста, – вспоминал впоследствии Давыдов, – я жил под солдатской палаткой. Забавы детства моего состояли в метании ружьем и в маршировке, а верх блаженства – в езде на казачьей лошади...»

Иной раз после жаркой схватки в овраге с другом и постоянным соперником Андрейкой, разгоряченный, перемазанный с ног до головы глиной Денис шумно вбегал в гостиную и кидался отцу на шею. Василий Денисович горячо любил своего первенца и поощрял его «воинские склонности».

Елена Евдокимовна в ужасе вздыхала, а Шарль Фремон безнадежно и печально разводил руками:

– О, этот мсье Ешофф! Он-таки уморит ребенка!

– Помилуйте, да какой он ребенок – ведь ему уже семь лет! Это треть мужчины! – возражал Фремону казак.

– Треть мужчины? Что такое треть мужчины? Да это же еще дитя, мсье Ешофф! А оно уже гарцует на лошади и прыгает на ней через... как это по-русски... ров... через забор!

– Просто резвый мальчик учится преодолевать преграды, коих немало он повстречает в жизни. Ведь Дениса, когда он подрастет, зачислят в состав кавалерийского полка, которым командует Василий Денисович. Он примет участие в учениях.

– Зачем полк?! Какие учения?! Мальчик очень может, как говорят у вас, в России, ломать собственный шея... если он будет и дальше слушать мсье Ешофф...

– Вы же знаете, такова воля Василия Денисовича! – сказала мать.

– Полковник желает, чтобы из Дениса вышел не недоросль, а настоящий воин. Как Суворов... – поддержал Елену Евдокимовну казак.

– Суфорофф не воин, мсье Ешофф. Суфорофф – знаменитый человек! – и Шарль Фремон поднял глаза к небу.

– Но знаменитым-то он стал не сразу, – резонно возразил французу донской казак. – Все началось с детства.

Однажды ночью Денис проснулся от свиста и топота копыт. Он распахнул настежь окно и увидел скачущих во весь опор всадников, смятые, опрокинутые палатки, спешащих куда-то с криками лакеев, кучеров, повара.

Денис бросился к своему дядьке Филиппу Михайловичу:

– Что там?

– Сказывают, – степенно отвечал казак, – батюшка наш Александр Васильевич только что приехали из Херсона.

– Неужто Суворов? – Денис несказанно обрадовался и чуть не полетел с подоконника – Где он? Где? Я так хочу его видеть!

– Горяч больно! – казак поддержал мальчика за локоть. – Охолонись! Этак и разбиться немудрено. В десяти верстах от нас остановились, в Стародубском лагере.

Денис хлопнул в ладоши:

– Да здравствует Суворов! Слава Суворову! – знаменитый полководец был его кумиром.

– Цыц! – Ежов нахмурил брови и погрозил ему пальцем. – Чумовой! Евдокима подымешь!

– Ну и что? Он тоже обрадуется!

– Цыц!

– А маневры когда?

– На утро смотр кавалерийским полкам назначен!

– Так уже скоро утро!

Денис снова громко ударил в ладоши, гикнул и собрался бежать вслед за конницей. Но крепкая рука казака подбросила его вверх и водворила в постель:

– Скоро, да не совсем. Так что поспи еще малость, неслух. Вот ужо достанется тебе от отца на орехи!

Денис покорно укрылся с головой одеялом, поворочался с боку на бок, но все же не выдержал, вскочил и щелкнул спящего Евдокима по носу. Не разобрав, в чем дело, брат захныкал и спрятал лицо в подушку.

– Евдошка, ты спишь?

– Дремлю. А что?

– Наш разговор слыхал?

– Слыхал, да в разум не взял.

– Как в разум не взял? Сам Суворов будет на маневрах.

При слове «Суворов» Евдоким оживился, ему тоже страх как захотелось взглянуть на прославленного полководца:

– Ну да?

– Вот те да!

– Знаешь что? – Евдоким сел на корточки и прошептал в самое ухо Денису: – Мсье Шарль сказывал, что Суворов с большой чудиной.

– Ну?! Да этот мсье Фремон сам того – большой фантазер.

– Вот те и ну! Недаром о Суворове ходя разные слухи. Он не выносит зеркал, не кланяется знатным вельможам, кукарекает.

– Ку-ка-ре-ка-ет? – удивился Денис. – Скажешь тоже. Зачем?

– А вот послушай. – Евдоким полуприкрыл глаза и таинственно произнес. – В полночь он выбежит из своей палатки нагой. Ударит в ладоши. Прокричит петухом «Ку-ка-ре-ку!» три раза.

– К чему это? Да еще петухом?

– Как к чему? Сигнал! Трубачи затрубят генерал-марш. Войско примется седлать коней. Начнутся маневры!

– Врет он все, твой Шарль, – прервал его Денис. – Отец сказывал, что Суворов не терпит лености. Он встает с первыми петухами.

– С первыми петухами? – усомнился Евдоким. – Давай поспорим!

– Давай! Только на что?

– На сладкое за обедом.

– Давай, – согласился Денис. – По рукам!

– По рукам!

Братья порешили не смыкать глаз, ждать рассвета, но вскорости не выдержали и незаметно для себя один за другим крепко уснули.

Спору этому так и не суждено было окончиться, потому что Суворов нередко чудил, шутковал, однако подобного никогда не проделывал. Очевидно, то была одна из выдумок его многочисленных завистников и недоброжелателей из придворного круга. Слава Суворова не давала им покоя. На такую вот «удочку» и клюнул легковерный француз.

Поутру дядька Ежов с трудом разбудил братьев:

– Па-а-адъем! Аники-воины!

– А который час? – спросил Денис.

– Девять утра.

– Неужели маневры начались?

– Давно начались. Проспали Суворова! Он в шесть утра прискакал.

– Вот те на! Да как же теперь?

– Надобно с вечера ложиться спать, – усмехнулся Евдоким.

– Дело говоришь, милок, – поддержал его казак. – А то шушукались-шушукались допоздна, вот рассвет-то и проворонили. Впредь неповадно будет! А впрочем, пожалуй, еще можете поспеть.

Меж тем кавалерийский полк Давыдова до рассвета выступил из лагеря. Наскоро перекусив, Денис и Евдоким вместе с матерью, которой тоже не терпелось посмотреть на знаменитого полководца, сели в коляску и пустились вслед за войском к Стародубскому лагерю, где проходили маневры. Но шутка ли поспеть за конницей, ведомой самим Суворовым. Издали, из-за широких покатых холмов, то и дело доносились свист и грохот. В облаках густой пыли бешено неслись эскадроны – попробуй здесь кого-либо разглядеть! Лишь порой в толпе любопытных, когда меж эскадронами, в гуле, свисте и топоте копыт скакал всадник в белой рубашке, раздавались крики: «Вот он! Вот он! Наш батюшка, граф Александр Васильевич!»

Однако братья так и не увидели своего кумира. Огорченные, попросив разрешения у матери, они пошли назад, к своему дому-театру.

Меж тем солнце уже поднялось высоко и палило нестерпимо. День выдался знойный. Мальчики обогнули густо поросшее рогозом озеро, спустились на дно оврага испить студеной воды из ключа и, наслаждаясь прохладой, забрели в лесок. Под ногами шелестит густая трава, на тугих стволах сосен шелушится в лучах солнца тонкая, румяная кожица, а над головами порхают и мелодично посвистывают, словно считают капель, пеночки.

В тенистом овраге без умолку кукует кукушка, мешает Денису сосредоточиться и выбрать укрытие для предстоящего сражения. Он остановился возле небольшой ямы у расщепленного молнией старого дуба, призадумался и вспомнил картинку, недавно виденную в военном журнале отца: на редут похоже.

– Глянь-ка, Евдоким! Здесь можно пушку ставить! – Денис прыгнул в яму, залег под дерево и приложил к плечу суковатую палку. – И видимость хороша, и укрытие есть!

– Где укрытие?

– Да вот же, яма глубокая.

– А пушка?

– Разве не видишь?

– Не-е-ет.

– Эх ты, Евдошка-картошка! Да вот же она, пушка, – разбитая телега. Оглобли – стволы. Колеса – лафеты.

– Куда ж ее ставить?

– Как куда? В укрытие, в яму.

– Пойдем-ка домой, Дениска.

– Зачем?

– Жарко больно. Уморился я.

– Разнюнился! «Жарко, уморился». А Суворову каково?

– Так я ж не Суворов.

– Знамо дело, что не Суворов. Но Суворов никогда бы не посмел унывать! Хочешь быть на него похожим?

– Зачем мне. Жаль только, что я из-за Суворова сладкое у тебя не выспорил!

– Да что там сладкое. Сладкое я тебе и так отдам. Только, чур, игра еще не окончена. Защищай-ка редут! Я нападаю!

– Эй, Дениска! Глянь-ка, всадники!

По опушке вилась одинокая тропа. И вдруг впереди, словно сквозь туман, Денис увидел всадников на конях. Вскорости казак пробежал, крича: «Скачет! Скачет!»

Сердце Дениса забилось часто, казалось, оно готово было выпрыгнуть из груди.

В нескольких саженях от него скакал худощавый и стройный всадник на гнедом калмыцком коне. Из-под копыт легким дымком вздымалась пыль.

Белая, с расстегнутым воротом рубаха, солдатская каска, шпага, блестящая на солнце, светло-голубые глаза – все это показалось Денису знакомым.

Сухое, обветренное, запыленное лицо было мужественно и вдохновенно. Денис не заметил на полководце ни ленты, ни крестов, ни других знаков отличия. А когда взмыленный калмыцкий конь поравнялся с мальчиками и чуть было не проскакал мимо, держа путь к командирской палатке, тут адъютант и бессменный ординарец Суворова Тищенко, человек весьма сметливый и зоркий, ехавший следом, крикнул:

– Граф! Больно лихо вы скачете! Посмотрите вот дети полкового командира Василия Денисовича Давыдова!

Александр Васильевич резко осадил коня и повернулся к мальчикам:

– Хороши молодцы!

Тем временем полководца окружили приотставшие офицеры и адъютанты.

Суворов приветливо кивнул мальчикам и спросил хрипловатым голосом:

– А нуте-ка, братцы, покажите, как бравый солдат честь отдает!

Евдоким съежился от испуга, опустил глаза и застыл на месте.

Коренастый, подтянутый Денис смело шагнул навстречу Суворову, вытянулся во фрунт, руки по швам, грудь колесом, подбородок приподнят, глаза сверкают. На миг замер, приложив ладонь к черным вьющимся волосам.

А. В. Суворов благословляет 9-летнего Дениса Давыдова на военное поприще. Рисунок А. Коцебу.

Александр Васильевич улыбнулся, вскинув тонкие брови.

– Хвалю за отвагу. Как же тебя зовут?

– Денис Давыдов.

– Ого! Слыхали? – Полководец многозначительно обвел свиту глазами. – Денис Давыдов! Только раз и навсегда запомни, Денис: к пустой голове не надлежит руку прикладывать! Ну а в остальном – все правильно. Где ж твоя шапка?

Денис покраснел, смутился:

– В бою утеряна.

– О, видно, жаркая баталия была! А ты, друг мой, любишь солдат?

– Я люблю графа Суворова! – не помня себя от счастья, одним духом выпалил Денис. – В нем все: и солдаты, и победа, и слава!

– О, помилуй Бог, какой удалой! – Суворов легко спрыгнул с коня. – Весь в отца! – И, как бы продолжая свою мысль, добавил: – Этот будет истинно военный человек. Помяните слово, я, чай, еще не умру, а Денис, глядишь, три сражения выиграет! А это кто? – Суворов указал на толстяка.

– Мой брат, Евдоким.

– Вижу, вижу. Уж больно Евдоким пухлый да розовощекий, прямо кровь с молоком. Что ж ты такой робкий, Евдоким? Бери пример с Дениса. Слыхал пословицу «Без смелости сила попадает на вилы»?

– Я другую знаю, – стесняясь, ответил Евдоким.

– Нуте-ка, какую же? Сказывай!

– Сам не дерусь, а семерых не боюсь.

– Ого, брат, да ты, как погляжу, за словом в карман не лезешь! – усмехнулся Суворов. – По гражданской службе, считай, далеко пойдешь.

– Ваше сиятельство, а по утрам вы, по утрам, – Евдоким немного приободрился. – Как по утрам вы поднимаете войска?

– Как поднимаю? Да обыкновенно.

– Кукарекаете?

– Ну зачем мне кукарекать? – рассмеялся Суворов. – Я ведь не петух! Кстати, Евдоким, коль ты такой острый на язычок, скажи-ка, почему петух, когда поет, глаза закатывает?

– Н-н-не знаю...

– Да потому, что он все ноты наизусть выучил.

Свита полководца дружно рассмеялась.

– А про кукареканье-то кто тебе сказывал? – поинтересовался Александр Васильевич.

– Наш гувернер, мсье Шарль Фремон.

– И ты небось поверил французу и поспорил с Денисом, что я и вправду по утрам кукарекаю?

– Ага, поспорил. Откуда вы знаете?

– По глазам вижу. Небось на сладкое спорил...

– И это правда...

– Не горюй, получишь сладкое. В древние времена воины, уходя в дальние походы, наряду с оружием брали с собой не медовые пряники, а горький лук. Так вот я – воин. И Денис – будущий воин! Правильно я говорю?

– В точности так, ваше сиятельство.

– А что касается мсье Фремона, то я ему еще прокукарекаю!

На прощание Суворов протянул братьям руку для поцелуя, наклонился к Денису, слегка обнял его за плечи и перекрестил:

– Благословляю тебя на ратные подвиги! А теперь беги к своей матушке. Передай ей от меня