3. История шута
(короткий и внезапный рассказ о нашем первом выступлении и истории появления символа «Шут с руками»)
История – это то, что происходит с вами, здесь и сейчас.
Хроники Анкервилля
Вот и я вам расскажу несколько историй.
Анкервиль-старший
Балу: Расскажи, откуда и как появился рисунок «Шут с руками», ставший практически нашим символом.
Князь: Раз уж мы заговорили о нашем первом выступлении…
Балу: А мы заговорили?
Князь: Уже да!
Балу: Тогда расскажи, что ты помнишь о нашем самом первом выступлении.
Князь: Ну, мне кажется, тогда целесообразно вспомнить самое начало. В Школе ритма Игоря Голубева было первое выступление.
Балу: Не совсем так.
Князь (вспоминает): Мне вспомнилось еще одно мероприятие, которое, по всей видимости, было раньше. Выступление в клубе «Петроградец», на Петроградке, куда группа (я даже не помню, может, это даже и не «Король Шутов», а «Контора» была) пришла выступать в первый раз.
Балу: На сцене был ты, Горшок, я и Вася…
Князь: Это еще «Контора» была, и мы выступали с совершенно идиотской песней.
Балу: Спокойней, почему идиотской? Хорошая песня про Покойника…
Князь: «Покойник»?
Балу (напеваю):
Моросит осенний дождь,
Отвратительная сырость…
Ох ты, бешеная туча,
Убирайся, сделай милость.
Как ты всем осточертела,
Аж душа ползет из тела,
И приходится опять
Нам на бога уповать.
Где-то музыка играет,
Как мелодия печальна.
Уж не марш ли похоронный
Мне послышался случайно?
К сожаленью, не ошибся,
Там покойника несут,
И старуха утирает
С щек ползущую слезу…
Князь. История Шута
Князь: Точно, была такая песня.
Балу: Там еще третий куплет был, финал. Заканчивалось все тем, что покойнику все это надоело и «подхватил весь этот вой и унес его с собой». И все это в Am, F, E, Am и проигрыш F, G, Am или что-то типа того.
Князь: Точно помню другую песню. Если мы пели две, то, может быть, тогда и эта была.
Балу: Мы чуть ли не три играли или четыре.
Князь: А там была очень, ну скажем так, достаточно дурацкая песня, которая в конечном итоге не только не попала ни в один альбом «Короля и Шута», но ее даже нет в архивах.
Балу: Которая «та-та-та-та-тан-тан-тан»?
Князь: Да.
Я иду по улице, как всегда.
Стены зданий и машины. Красота.
Приятно, превосходно выглядят прохожие.
Их сегодня очень много, они имеют общее лицо народа.
Это ведь твоя песня была?
Балу: Ты знаешь, не совсем моя, половину стиха Горшок придумал. Тогда он еще не был Горшком, тогда нам было по 14 лет.
Князь: А стиль Горшка, он выделялся всегда.
Кооперативы там и тут
Что-то покупают, что-то продают.
Рожи ненавистные с гниющими мозгами
Шныряют там и тут. Друг друга загрызают.
Балу: Да, это он, ха-ха. А дальше ты придумал чуть-чуть.
В этой жуткой суете…
Князь: Да, я тоже внес свои пять копеек в эту тему.
В этой жуткой суете я не слышу голос свой…
Там да там, там Я обосран сатаной.
Балу: Нет, было так: «дьявол, сытый суетой»…
Князь: Это в первой версии. Была вторая версия, что хотели сделать. Мы на тот период вообще еще ничего не умели делать и вообще даже не понимали, что мы хотим.
Балу: У нас была одна идея на всех.
Князь: Да.
Балу: Этого было достаточно.
Князь: В этой песне хотелось показать, что мы панки. А как написать панковский текст, никто не знал.
Балу: Мы не были панками. Мы были просто крутанами.
Князь: Нет, уже тогда тяга появилась к панк-року…
Балу: Все равно в «Петроградце» – только технически первое выступление, фактически первый раз мы выступили в красном уголке Ленинградского рок-клуба, как раз на экзамене Школы ритма Игоря Голубева, о которой ты начал говорить.
Князь: Просто надо было вспомнить про «Петроградец» для более точного повествования. Но тот первый концерт, конечно, в расчет брать не стоит. Потому что это мы учились в Школе ритма Игоря Голубева и непосредственно там сыграли первый концерт, то есть просто у нас была возможность выйти на сцену и сыграть на людях.
Балу: Да еще в таком месте. Тем более что, смешно вспомнить, рок-клуб еще функционировал.
Князь: Кстати, помнишь? Было очень смешно, у Горшка вот этот микрофон поехал вниз. А Горшок, как истинный начинающий профессионал, не прервался, а потянулся за микрофоном вниз, поскольку руки у него были заняты гитарой. И это очень смешно смотрелось. По крайней мере, бывшая там публика не слишком любила стиль, к которому мы хотели себя относить. На тот момент у нас и стиля-то никакого не было, но тем не менее этим он развеселил толпу, и она сразу стала к нам расположена. И нам всем полегче стало. У меня перестала трястись нога.
Балу: Да ты что!
Князь: Я нервничал, у меня тряслась нога. Я очень боялся, что это увидят в зале. Поэтому я постоянно с ноги на ногу переступал.
Балу: Прикольно.
Князь: Ну, я еще не так хорошо играл на гитаре, соответственно у меня еще была скованность в руках. Но ладно, это не суть. Это по тем подростковым внутренним ощущениям. Это же такой стресс, запоминаются такие ситуации.
Балу: А как появился рисунок «Шут с руками», ставший впоследствии… Тебе не запомнилось, случайно?
Князь в клубе «Не Бей Копытом». Москва, 1998 год. Фото Е. Евсюковой
Князь: Сейчас вспомню и расскажу. Мы, значит, играли концерты в TaMtAm-е, играли… Народу на нас приходило все больше и больше, и тут ты придумал самим делать афиши на наши концерты. Уж и не знаю, где ты их делал.
Балу: Да, была такая инновация. Сидел тогда я дома и думал: «Ну как же так, я же знаю, что все группы – это группы, но у нас-то реально крутая банда! Может, мы играть тогда еще не умели, и песни не так хорошо аранжированы. Но в глубине-то души мы крутые. И крутая музыка. Надо это донести людям, чтобы и они тоже это поняли». И я придумал: «А давайте печатать афиши!» Тогда не было такой возможности – взять и напечатать. И я из кусочков что-то набирал, где шрифт, где фотку.
Афиша «Король и Шут» в клубе TaMtAm, 1993 год
А ксерокса на каждом углу не было, и нужно было искать через друзей, у кого из родителей он есть на работе. Потом, через год, Поручик вернулся из очередной «бизнес-идеи», и они с Ухопланом (это еще один наш одноклассник) тоже немножко помогли. Потом мы сами ходили их клеить по улицам… Ну, тут уже все участники группы участвовали – и Рябчик, и Петя Васильев, да и ты с Горшком. Чего-то я развоспоминался, ха-ха-ха.
Князь: Прекрасно помню тот случай, когда мы поперлись с Горшком в Купчино в подземный переход клеить афиши, и нас там менты забрали. Мол, нечего тут всякую фигню расклеивать.
Балу: А, помню! Это уже была большая афиша, чуть ли не на «Юбилейный».
Князь: Да нет, мы тогда маленькие афишки клеили.
Балу: Или на «Ватрушку», что ли… Не суть, так и рисунок этот появился…
Князь: Помню, что я сам начал эти афиши разрабатывать, ну то есть оформление афиш. Причем они опубликованы. Их можно найти. Первая афиша, там написано.
Балу: Точно, ты прав. Сначала афиши были просто с названием, потом я вставил фотку, а потом появились разные рисунки. Так ты для афиш нашего «Шута…» нарисовал?
Князь: Не совсем. С Шутом была история довольно специфическая. Я вообще не помню, с какой целью его нарисовал. Совершенно точно, что я не рисовал никакого логотипа группы. Я просто взял и нарисовал этого Шута абсолютно стихийным образом. С руками. За всю историю нашего существования этих шутов было три. Один был молодой, смешной. Потом я решил его сделать круче и нарисовал его с подковкой, с усиками. И этот Шут стал более популярным. Если сейчас вы где-либо увидите афиши «Короля и Шута», на них вы найдете именно этого Шута. Но первый был на протяжении долгих лет, пока я его не перерисовал. Новый тоже сильно закрепился и стал культовым, даже переплюнул предыдущего.
Балу: Вспомнил. У меня была целая куча твоих рисунков, и я старался сделать всегда разные афиши, уж и не помню почему. Там были дед с палкой и прочее всякое… Заяц какой-то еще был… И Шут тоже был. Постепенно он как бы сам по себе прижился. А потом ни у кого и вопросов не возникло, когда мы делали первую «официальную» афишу, то есть в типографии.
Рисунок М. Горшенева
4. Больница, молодость, любовь
Как со звездами легко и просто, как с людьми тяжело…
Строчка из еще не написанной песни
Балу «Подожди»
Лежал я как-то в больнице, не так давно дело было, хотя и не недавно. И пришлось мне объяснять друзьям и близким, что в больницу надо носить не цветы, а домашнюю еду. И вдруг вспомнилось…
Дело было давно, совсем давно. Загремел как-то Горшок в больницу. Что-то в животе у него не заработало как надо. И вот он там лежит, а мне звонит его жена Анфиса: «Шурочка, там Миша лежит, все хорошо, операция прошла успешно, но он отказывается есть. Уже два дня ничего не ел почти, а я ничего не могу поделать».
Ну, что делать. Поехал к нему. А надо вам сказать, что на улице стояла зима, и причем довольно холодная. Дело даже не в этом, а в том, что у меня не было зимней обуви. Точнее, были старые разбитые высокие шнурованные военные ботинки, но их мне отдал как раз Горшок. А отдал он их мне, поскольку подошва у них треснула. У обоих. «На, говорит, Шура, может, починишь, и будет у тебя обувь на зиму, а то ты ходишь, как…» Но в мастерской надо мной просто посмеялись, и делать было нечего. Впрочем, в них можно было спокойно и с относительным комфортом дойти до метро, пока снег не набивался в трещину и не начинал таять. Не суть, одним словом, взял я ноги в руки и поехал к Горшку в больницу.
Приехал. Пропустили к нему. Причем врач на меня посмотрел, как на какого-то бомжа-оборванца, а не на стильно прикинутого панка. Впрочем, в этом сезоне и у тех, и у других линии модной одежды были очень похожи. Так что простим ему его необразованность и невзыскательность в вопросах моды. Захожу к Горшку. А он сидит такой весь бледный, в каких-то дурацких трениках и еще более дурацкой, явно солдатской, майке.
Горшок на фестивале «Нашествие», 2001 год. Фото Е. Евсюковой
– Шура, а ты пожрать ничего не принес?
А надо вам сказать, что времена у нас были голодные, и возможности достать нормальную еду у меня не было. Денег тоже не было, и все, что я мог ему принести, – это дружеское участие.
– Да нет, не принес. А что, тебя тут не кормят, что ли? – делаю я удивленное лицо.
– Да тут таким г*вном кормят! – пожаловался он на судьбу.
– Правда?
– Даже если захочешь есть – не сможешь. – добавил он с грустью.
– Ну, давай попросим и посмотрим. Может, и не такое уж г*вно?
Я сам был не то чтобы сытый и думал, что нет такого больничного г*вна, которое нельзя съесть.
– Да что просить-то, вон тарелка на тумбочке.
На тумбочке, накрытой серым полотенцем, действительно стояла тарелка с чем-то неаппетитным. Не, «неаппетитным» – фигня, с чем-то откровенно (даже издалека видно) несъедобным. Какая-то не то каша, не то переваренные макароны, не поймешь. Найдя ложку, я не без труда отделил кусочек этой массы, понюхал с наслаждением и сказал:
– Да нет. Не куропатка с ананасом, конечно, но вполне съедобно!
Причем сказал это так честно, что Горшок даже заинтересовался, не подменил ли я тарелку. Он-то уже это блюдо видел. Посмотрел и сказал с обидой:
– Да ты что?! Не буду я есть это г*вно, оно же не просто гэ, а несъедобное гэ. Ты шутишь, что ли?!
А я не шутил.
– Вот, смотри, – говорю спокойно, как будто ребенку что-то объясняя, – ты должен его есть, потому что не зря же я к тебе сюда ехал в 40-градусный мороз в разваливающихся гадах!
И протянул ему ложку. Он взял ее недоверчиво, оглядел:
– Да это же не каша, а резина! – И смотрит на меня так жалостливо.
– Вот, – говорю, – хорошо! Вот и ешь ее, как резину, а не кашу! Представь, что это жевачка. Не новая. Ешь давай, а то сдохнешь у меня тут, и все. Что я делать буду?! Ешь давай, достал уже!
И он ел. С совершенно несчастной мордочкой, но ел. Так и повелось. «Жру, – говорит, – эту гадость и представляю, что это не еда, а гадость, так значительно легче».
А потом он вышел из больницы. А потом мы сделали еще пару песен. А потом я устроился в ларек торговать фруктами, натырил там винограда, принес целый большой полиэтиленовый мешок Горшку с Анфисой, мы обожрались его, и у нас было расстройство желудка. Было очень смешно…
И я рад, что записал эту историю. Хотя это было и непросто – снова пережить ее, но теперь я могу ее спокойно отпустить и забыть.
5. Игра «Хармс»
Барнаульский гуру Б: «Любые оскорбления не должны идти от сердца, иначе они запачкают тебя. И прежде чем сказать их, примерь сначала эти слова на себя и пойми, что ты ничем не лучше. И потом с чистым сердцем и открытой душой оскорбляй, кого хочешь. А люди действительно низкие и мерзкие недостойны оскорбления. Понял?» – «Ага», – сказал Горшок. И добавил, кивнув с улыбкой: «Пошел ты на хер».
Все мы любим игры. Но не все умеем их придумывать. Мы с Горшком умели и всегда с удовольствием это делали, а когда к нашей компании присоединился Князь, то стало вообще незабываемо. Ту игру, о которой я собираюсь тебе рассказать, придумал Горшок, я лишь только немного ее развил и четко обрисовал правила, чтобы не забыть.
Балу рассказывает об игре «Хармс»
Придумана она была на станции метро «Маяковская». Мы стояли с Горшком, ждали кого-то и читали книжку Хармса (у меня как раз было карманное издание). Одну на двоих. Иногда указывая пальцами на особенно понравившиеся места, а иногда вырывая ее друг у друга и зачитывая особо выдающиеся сценки в лицах.
Итак, диспозиция. Играть в эту игру нужно в дружеской компании, вроде нашей. Требуется два-три или больше парней со своими девушками. Это принципиально важно. Нужны именно пары, поскольку игра направлена на то, чтобы парни перестали изображать то, чем они не являются, а девчонки перестали ждать этого от своих парней. Поэтому, хотя непосредственно в игре принимают участие только парни, наличие девчонок необходимо. Да, забыл добавить, играть нужно в людном общественном месте. Например, на эскалаторе в метро.
Начинается игра внезапно. Кто-то один (парень) наклоняется к уху другого и говорит что-то смешное, не очень приличное по отношению к себе (это принципиально!) и в стиле Хармса. Ну, например, «Я – влагалище!» Уже смешно, не правда ли?
Следующий должен сказать то же самое, но уже чуть громче. Дальше рассказывать, или сам догадаешься? Ты прав, дружище! Третий должен сказать еще громче, и так по кругу, пока очередь снова не дойдет до первого. И он должен будет сказать это уже довольно громко. И ты думаешь, это конец? Да?! Конь на! Все только начинается. Просто громкость продолжает увеличиваться. Если честно, то у нас ни разу не было ничьих или еще каких-либо неправильных результатов. Всегда кто-то проигрывал и проставлялся (это правило такое), но ни разу ни я, ни Горшок. Потому что компанию для этой игры нужно выбирать с умом.
Замечу тебе еще напоследок, что если я говорю тебе: «нужно играть», это не значит, что в такие игры тебе именно НУЖНО играть. Это значит, что мы в них играли. А что делать тебе, зависит от твоего воспитания и внутренней свободы.
О проекте
О подписке