Войдя в школу, он подошел к доске с расписанием уроков и быстро нашел фамилию Зои. Судя по расписанию, до окончания урока оставалось еще минут двадцать. Дойдя до класса, из которого были слышны гаммы, он слегка приоткрыл дверь. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что немцы ему не врали, описывая внешность этой женщины. Она действительно была стройной и очень красивой, с шикарными светлыми волосами, уложенными в сложную прическу, которая так шла ей. Алые пухлые губы, небольшой аккуратный носик и большие василькового цвета глаза, словно два горных озера, мгновенно очаровали его.

«Какая красивая женщина, – невольно подумал он. – Ей бы в кино сниматься, а не учить детишек гаммам. Интересно, как они ее завербовали? Не исключено, что ее привела к ним любовь. Таких интересных женщин, как правило, и ловят на этом».

Он закрыл дверь и вышел на улицу. Там было солнечно и тепло. Выбрав чистую скамейку, Иван присел на нее и стал ждать Зою.

Она вышла из здания школы и медленным шагом направилась вдоль улицы. Проценко снова невольно залюбовался статной походкой этой женщины. Догнав у перекрестка, он осторожно взял ее под локоть. Женщина вырвала локоть и с испугом посмотрела на него.

– Мужчина! Что вы пристаете к порядочной женщине? – произнесла она громко, стараясь привлечь внимание проходящих мимо людей. – Как вам не стыдно? А с виду – приличный мужчина!

– Извините, женщина. Произошла небольшая ошибка. Я вас перепутал со своей старой знакомой. Еще раз, извините, – произнес он и направился в противоположную сторону.

Проводив его взглядом, Зоя продолжила свой путь. Зайдя по дороге в продуктовый магазин, она снова увидела Проценко. Он пристально смотрел на нее, чем вызвал у нее приступ страха. Он подошел к ней, словно старый знакомый, и снова взял ее за локоть.

– Вы даете частные уроки музыки? – произнес он условный пароль для связи. – Только не дергайтесь и не пытайтесь поднять скандал. Я – Пион, вы должны знать обо мне.

Она, похоже, была в шоке от услышанного пароля. Оглянувшись по сторонам, Зоя еле выдавила из себя:

– Иногда, при наличии свободного времени.

– Вот и хорошо. Значит, договоримся, – произнес он. – Я жду вас сегодня через два часа на железнодорожном вокзале.

– Хорошо, – как-то обреченно произнесла она и направилась к кассе, чтобы выбить чек за продукты.

***

Местность вокруг моста оцепили милиционеры. Рабочие, выходящие после смены с завода, останавливались и с интересом наблюдали за работой военных. Саперы вместе с чекистами разминировали мост, связывающий два берега Казанки. Погрузив в машину ящики с взрывчаткой, военные уехали, оставив около моста одного человека из охраны завода. Виноградов подошел к стоявшему недалеко Тарасову и крепко пожал ему руку.

– Тарасов! От лица руководства республиканского НКВД позволь выразить тебе огромную благодарность. Глядя на такой объем заложенной врагами нашего государства взрывчатки, невольно вспомнишь слова товарища Сталина. Как он сказал? – произнес майор и посмотрел на Александра. – Правильно, враг не дремлет и готов в любую минуту ударить ножом в спину нашему рабоче-крестьянскому государству. Ты сделал большое государственное дело, и мы этого никогда не забудем.

Лицо Тарасова залила краска.

– Спасибо, товарищ нарком третьего класса. Я всегда готов помочь нашему государству в борьбе с врагами народа. Извините меня, товарищ нарком, но я сейчас вспомнил то, о чем я вам не успел рассказать.

– Так о чем вы не успели рассказать? – спросил он Александра.

Тарасов смутился. Ему было неприятно об этом говорить сейчас, потому что тогда, в кабинете майора НКВД, он посчитал этот эпизод сущим пустяком и поэтому промолчал.

– Я не сказал вам о том, как один из диверсантов, ну тот, что был с удочками, остановил около магазина местного уличного мальчишку и попросил его отнести кому-то записку. Я видел, что мальчишка побежал в Дудоровский садик, а вот куда конкретно, кому ее передал и от кого принес ответ, сказать не могу.

– Тарасов, а ты сможешь опознать этого мальчика? Ты его хорошо запомнил?

– Зиновий Павлович! Я же вам говорил, что воевал в финскую войну в разведке. Если увижу, то сразу же узнаю. У меня на лица хорошая память.

– Вот и хорошо. Я дам тебе в помощь двух опытных оперативников. Походи с ними по дворам, может, и найдете этого мальчика.

Он повернулся к группе офицеров, стоявших в стороне, и подозвал одного из них.

– Вот познакомься, это Александр Тарасов. Завтра возьмешь одного из своих сотрудников и совместно с ним отработаете жилой массив в Адмиралтейской Слободе. Нужно будет найти там мальчика, который вчера передавал записку одного из этих диверсантов, и узнать у него адрес, куда он ее отнес. Понятно?

– Так точно, товарищ старший майор, – произнес офицер и отошел в сторону.

***

Они встретились рано утром. Сотрудники НКВД были одеты в гражданскую одежду и не вызывали ни малейшего подозрения у жителей этого небольшого рабочего микрорайона города. Тарасов и два чекиста обходили дом за домом в надежде найти мальчика. Время шло, однако нужного им мальчишку они встретить не смогли. К полудню стало жарковато. Один из сотрудников снял с головы клетчатую кепку и, достав из кармана брюк платок, начал вытирать им потные лоб и шею.

– Слушай, Саша, а вдруг мальчишка уехал из города? Может, мы зря его ищем? Ты точно запомнил, как он выглядел? – обратился к нему он. – Мы же практически все дома обошли, а его так и не увидели.

– Нет, товарищ Лыков, он не мог уехать из города. Это был мальчик школьного возраста, а значит, им еще учиться около месяца до летних каникул, – ответил Тарасов и хлопнул себя ладонью по лбу. – Слушайте, товарищ лейтенант! А может, он сейчас на занятиях в школе, а мы его во дворах ищем? Давайте заглянем в школу, чем черт не шутит, может, нам там повезет?

Они направились к школе. Школа на улице Большая размещалась в двухэтажном здании из красного кирпича. Они вошли в школьный двор, и тут же Тарасов заметил мальчишку, который в группе с другими такими же, как и он, ребятами играли в орлянку. Кто-то из мальчишек заметил их и что-то сказал остальным мальчишкам. Они перестали играть и, сбившись в стайку, стали с интересом рассматривать незнакомых мужчин.

– Товарищ лейтенант! Вот тот мальчишка, – произнес Александр и указал на мальчишку со светлыми длинными волосами. – Это точно он. Я его хорошо запомнил!

– Спасибо, Тарасов, теперь мы сами все сделаем без тебя. Спасибо за помощь, а сейчас можешь идти домой. По-моему, ты недалеко живешь отсюда?

Александр облегченно вздохнул и, пожав руки сотрудникам НКВД, направился домой. За эти два дня, что ему пришлось провести вместе с сотрудниками НКВД, он похудел, лицо его осунулось, а под глазами появились темные круги. Все это было следствием психологического напряжения. До этого случая ему никогда не приходилось сталкиваться с сотрудниками этой службы, которую боялись не только враги, но и простые люди. Теперь, когда он сам наглядно убедился в наличии шпионов и диверсантов, которые ведут секретную войну с советским народом, он взглянул на эту службу совершенно другими глазами.

Через неделю его вызвали в партком льнокомбината, где он работал электриком, и в присутствии членов райкома партии вручили ключи от новой двухкомнатной квартиры. Как озвучил секретарь райкома партии, это была награда за проявленную им бдительность и помощь службе госбезопасности в разоблачении вражеских диверсантов. Весь президиум хотел пожать ему руку, сказать какие-то ласковые и теплые слова. После собрания его отпустили с работы домой. Он был горд и рад этому, внезапно свалившемуся на его голову счастью, ведь он проживал с женой и тремя детьми в небольшой сырой квартире полуподвального типа, и весной талые воды заливали его квартиру. Через неделю они въехали в новую, светлую квартиру.

***

Несмотря на утренние часы, на улице было уже жарко. Закончилась смена, и Тарасов пошел в раздевалку. Он вымыл руки и направился к своему шкафчику, в котором находилась сменная одежда. Неожиданно до него донесся протяжный и, как ему показалось, тоскливый заводской гудок порохового завода, который извещал об окончании рабочей смены. Он посмотрел на часы, висевшие на противоположной стене.

«Что такое? Они что там, время перепутали, что ли? – невольно подумал он. – Ведь смена на заводе заканчивается лишь через полчаса».

Не найдя ответа на свой вопрос, он быстро оделся и направился к выходу. Было воскресенье, и Александр собирался всей семьей отдохнуть в «Дубках» на берегу Волги. Около проходной его остановил сменный мастер Никифоров Иван Лукич, мужчина преклонного возраста.

– Тарасов! Ты куда это собрался? Давай, возвращайся в цех, на митинг!

– На какой такой митинг, Иван Лукич! Сегодня же воскресенье, а вы какие-то митинги придумали? Меня дома ждет семья, я им обещал, что сегодня свожу в «Дубки».

– Ты что, Саша, не слышал, что началась война! Немцы на нас напали!

– Да брось ты, Иван Лукич! Какая война? А как же пакт о ненападении? Я сам его лично читал!

– Да, что я с тобой буду спорить! Я сказал идти на митинг, значит, надо выполнять указание мастера. Вот там все и услышишь!

Он повернулся спиной к Александру и стремительной походкой направился к месту проведения митинга. Слова о войне на какой-то миг шокировали Тарасова. Ему до сих пор не верилось, что Германия напала на СССР. Первое, о чем он подумал, это – жена и его малолетние дети. В том, что его призовут на войну, он ничуть не сомневался, поэтому его больше волновала семья, чем свое личное благополучие. Он, молча, направился вслед за мастером. На небольшой площадке около главного корпуса фабрики собрались около ста человек. Основную массу собравшихся рабочих составляли женщины. Александр стоял в толпе заводчан и слушал выступление директора фабрики. Его речь прервал голос из динамика.

– Братья и сестры, – звучал в динамике глуховатый голос Молотова. – Сегодня, в четыре часа утра, без объявления каких либо претензий… Наши пограничники в тяжелых боях отбивают атаки фашистских захватчиков…

Тарасов посмотрел по сторонам, стараясь отыскать в этой застывшей толпе парторга цеха. Он почему-то вдруг захотел посмотреть ему в лицо, ведь именно он уверял всех рабочих их цеха, что немцы наши друзья и никогда не нападут на нашу родину. Однако сколько он не всматривался в лица людей, парторга он так и не увидел.

«Интересно, где он? – подумал Александр. – Почему его не видно. Пусть он сейчас выступит перед рабочими и признается в том, что был неправ. Ведь это он сообщил, наверное, в НКВД о Харитонове, который вступил с ним в спор, доказывая, что нацисты рано или поздно развяжут войну с СССР».

Вдруг в толпе рабочих, словно волна, стало расти возбуждение, послышались выкрики, что необходимо встать на защиту Родины. Александр, расталкивая собравшихся локтями, попытался выбраться из толпы, однако люди стояли так плотно, что ему этого сделать не удалось. Оставив эти попытки, он повернулся лицом к трибуне. На нее медленно поднялся первый секретарь райкома партии. Он говорил долго и страстно, помогая себе жестикуляцией рук. О чем он говорил, Тарасов слышал плохо, так как его речь часто тонула в воинствующих криках людей. Настроение у всех собравшихся на митинг в какой-то момент резко изменилось. Чувства страха и растерянности, изначально охватившие людей, исчезли. Многие из стоявших рядом с ним мужчин и женщин были убеждены, что война продлится недолго, да и бои будут вестись только на территории врага, а иначе и быть не должно, так об этом всегда говорил товарищ Сталин. Снова заговорил молчавший динамик. Стало тихо, лишь иногда раздавались женские причитания и всхлипы. Немецкие самолеты бомбили Минск и Смоленск, а там у некоторых жили родственники.

– Тарасов! Может, скажешь пару слов. Ты у нас человек уважаемый, участник финской компании, – неожиданно обратился к нему секретарь парткома фабрики. – Скажи, подбодри людей, ведь им сейчас так нужны добрые слова.

Толпа расступилась, и Тарасов, слегка покраснев от волнения, направился к трибуне. Он быстро вбежал по ступенькам и оказался над головами, стоявших у трибуны рабочих. Он слегка откашлялся и посмотрел на людей. Многие из них, по всей вероятности, ждали от него, простого рабочего их фабрики, слов, которые помогли бы снять напряженность, что буквально висела над их головами.

– Товарищи! Друзья! Вот и пришло время, чтобы каждый из нас смог доказать не на словах, а на деле, как нам дорога наша Родина. Враги считают, что мы слабы, что мы не сможем оказать им достойного отпора, а иначе они не рискнули бы развязать эту войну.

Александр сделал небольшую паузу, чтобы перевести дух. Люди, молча, слушали его. Ни одной реплики, ни одного слова из толпы.

– Вы все, стоящие здесь, хорошо знаете меня. Я в девять лет пришел на фабрику. Кем я только здесь не работал, один Бог знает. Только благодаря Советской власти я окончил школу и выучился на электрика. Так неужели я, товарищи, брошу свою Родину, отдам ее на растерзание врагам?! Мы обязательно победим! Победа будет за нами!

– Ура, ура! – закричала возбужденная его речью толпа.

К Тарасову подошел секретарь райкома партии и пожал руку. Александр отошел в сторону, освобождая место другому выступающему рабочему. Начальник районного военного комиссариата громко сообщил, что уже формируются отряды добровольцев, и предложил записываться. Все происходящее здесь на площади казалось Тарасову каким-то страшным сном, который вот-вот должен был закончиться. И снова наступит нормальный день, и он отправится к себе домой, где его ждут жена и трое малолетних детей. Однако сон почему-то не заканчивался. Со всех сторон доносились выкрики возбужденных людей, сыпались проклятия на головы фашистов. Впервые за последние два года он услышал из уст первого секретаря райкома партии слова «фашизм, нацизм», которые после пресловутого «Пакта о ненападении и дружбе» между СССР и Германией были вычеркнуты из лексикона и публикаций в прессе.

После окончания митинга Тарасов направился домой. Улицы Адмиралтейской Слободы, несмотря на воскресный день, были пусты. Многие продуктовые магазины оказались закрытыми, а в других – стояли огромные очереди, сметающие абсолютно все с прилавков. Бросив недокуренную папиросу, он вошел в подъезд своего дома. Немного помедлив, он открыл входную дверь и вошел в прихожую. Первое, что ему бросилось в глаза, было лицо жены, которая сидела за столом в окружении детей. Глаза ее были красными от слез. На столе лежал небольшой листочек бумаги. Александр сразу все понял, это была повестка из военкомата.

***

25 июня 1941 года. Казань. Первые Горки. Военный лагерь. Несмотря на близость к городу, приказом начальника сборного пункта, было категорически запрещено покидать его пределы, за нарушение приказа – военный трибунал. Все были на жестком казарменном положении. Вечером перед отправкой на вокзал состоялся митинг. Секретарь Кировского райкома партии, который выступал на фабрике, снова с большим подъемом говорил о вероломстве фашистов. Солдаты стояли под жарким солнцем, вслушиваясь в его слова. Он говорил долго, и Тарасову показалось, что этот человек, одетый в белую рубашку, просто наслаждался своей речью. Гимнастерки на спинах красноармейцев постепенно темнели от пота.

Неожиданно для всех из строя вышел офицер и, словно не замечая выступающего секретаря райкома партии, пересек плац, на котором, застыв в строю, стояли шеренги красноармейцев. Не обращая внимания на крики начальника сборного пункта, он скрылся в одной из палаток. Строй, словно окаменел от неожиданности, выступающий замолчал и посмотрел на начальника сборного пункта.

– В чем дело, подполковник? Почему ваш подчиненный самовольно оставил строй. Разберитесь с ним. Об этом поступке я обязательно доложу командованию, – произнес секретарь райкома и сошел с трибуны.

Послышалась команда разойтись, и бойцы, утомленные солнцем и речью, радостно побежали к своим палаткам. Поступок офицера многие посчитали бестактностью, за которую он должен был получить дисциплинарное взыскание. Однако все офицеры и солдаты отлично понимали, что страшнее отправки на фронт взыскания нет. Его поступок объяснили тем, что ему стало плохо. Как потом стало известно Тарасову, это был, как и он, участник советско-финской войны. Он, наверное, был единственным из офицеров, кто хорошо знал, что быстрой и легкой победы не будет, что из всех стоявших в этот момент в строю солдат мало кто доживет до победы.

Вечером их всех построили на плацу. Последовала команда, и строй солдат ровными колоннами направился на железнодорожный вокзал. Здание и площадь перед вокзалом были забиты народом. Где-то звучала гармошка, и нестройные голоса тянули песню «По долинам и по взгорьям». Однако песня неожиданно прекратилась. Через минуту-другую, словно по команде, площадь утонула в криках женщин и детей.

Командир роты не разрешил мужчинам покидать строй, и поэтому каждый боец искал глазами: кто – мать, кто – жену, кто – невесту и, найдя их среди сотен лиц, старался каким-то образом привлечь к себе внимание. Тарасову удалось довольно быстро отыскать глазами жену.

– Надя! Надя! – закричал он и стал размахивать рукой, в которой была зажата пилотка.

Услышав его голос, она прорвалась сквозь строй солдат и работников милиции, которые живой цепью отделяли марширующие роты бойцов от столпившейся людской массы, и бросилась ему на шею.

– Саша! Милый мой! Береги себя! – кричала она, стараясь перекричать гул сотен голосов.

Тарасов обнял ее и поцеловал в губы.

– Надя! Ты тоже береги себя и детей. Не переживай, я обязательно вернусь. Ты слышишь, я обязательно вернусь, ты только жди.

К ней подбежали два солдата и силой оттащили от него.

– По вагонам! – прозвучала команда, и все бросились в вагоны занимать места. Минут через десять паровоз пронзительно свистнул, лязгнул стальными буферами и, выпустив струю белого пара, тронулся. Перед глазами Тарасова медленно поплыл перрон железнодорожного вокзала. Увидев тонкую, словно фарфоровую в лучах заходящего солнца фигуру жены, он невольно вздрогнул. Он закричал ей, однако голос утонул в пронзительном свистке паровоза. Этот свист был таким тоскливым, словно он сам уходил на войну. Через минуту здание вокзала исчезло в клубах черного паровозного дыма.

***

Эшелон шел на запад. Александр сидел в вагоне, свесив ноги с полки. Мимо медленно проплывали до боли знакомые станции: Пороховая, Васильево, Зеленый Дол. На душе было по-прежнему тревожно за оставленных дома жену и детей. Он спрыгнул с полки и направился к открытой двери вагона. Неожиданно кто-то тронул его за плечо. Он резко обернулся и увидел перед собой молодого парня.

– Ну что, братишка, знакомиться будем? – произнес он и протянул большую и сильную руку. – Меня зовут Павлом, фамилия – Романов, я – из Игумнова.

– Тарасов Александр, – коротко представился он. – Я – из Адмиралтейской Слободы. Выходит, мы с тобой почти соседи.

– Слушай, Саня! Я смотрю у тебя треугольники в петлицах? Значит, ты до призыва в армии служил?

– Да, служил. Полтора года, как вернулся с финской войны. А я смотрю, у тебя вся рука синяя от наколок. Я служил, а ты сидел? Почему ты меня об этом спрашиваешь?

– Ты прав, братишка. Я действительно сидел. Так, по малолетке, стащил на вокзале чемодан, думал, что там приличное барахло, а оказалось – мужик из Сибири какие-то камни в Москву вез. Как потом мне сказали на суде, «терпила» оказался геологом. Вот за эти камни и отсидел семь лет. Я, в отличие от тебя, только два раза держал винтовку в руках, и то только два дня назад в лагерях. Дважды стрелял из винтовки по три выстрела, вот и вся моя военная наука.

Тарасов невольно усмехнулся, глядя на лихо заломленную пилотку Павла.

«Как же мы сможем победить немцев, если вот из таких необученных и необстрелянных бойцов был практически полностью сформирован весь их батальон».

– Саня? Можно я буду держаться рядом с тобой? Ты знаешь, мне с тобой спокойнее. Ты – человек опытный, всегда подскажешь, что делать.

Александр снова чуть заметно улыбнулся. Романов, наверное, еще не знал, что Тарасов, приказом командира батальона, назначен командиром отделения, в состав которого входил и он.