Студенты – люди особые. Об этом вам каждая бродячая собака скажет. Начнём с того, что у студентов и у бродячих собак много общего. Причём заметьте, я не хочу обидеть ни студентов, ни бродячих собачек. Ну скажите, где вы видели толстую бродячую собаку (беременная не в счёт)? А студента (повторюсь, не в декрете)? И студенты, и бродячие собаки едят всё, что дадут, и всё, что найдут. А также впрок. И живут и те, и другие не там, где хотели бы. Я имею в виду настоящих студентов, общежитских. Вот о них, сердешных, и пойдёт речь.
Искать что-нибудь из пропитания возле студенческой общаги театрального института и в голову не приходило. Там и кошке ничего бы не перепало. Я даже голубей с воробьями не видел в радиусе километра возле студенческой обители. Бывало, залетит какой-никакой нездешний посланник мира с благими намерениями, а через минуту уже супчик вермишелевый варится на студенческой кухне. Трое будущих сценаристов по очереди эту жижу помешивают одной ложкой, а четвёртый дверь держит от рвущихся на запах бульона будущих режиссеров. И только ветер зловеще сизые перья по мусорке носит.
Просто сегодня жара! В собачью голову ничего путного не идёт. А под скамейкой тенёк какой-никакой. Вот я и завалился под неё на часок между двумя пустыми банками из-под пива. Слабый сквознячок нехотя шевелит банки, посвистывая в дырочках, те мягко шуршат, перекатываясь, как волны утреннего прибоя, смешивая сны с реальностью. Глаза закрываются, но мозг готов без промедления объявить обеденный перерыв. Хотя бы теоретически. Но не тут-то было. Скамейка скрипнула, и две тощие студенческие задницы стукнулись берцовыми костями о дерево сидушки, осыпав меня голубыми чешуйками старой краски.
– Слышь, Славян, если мы до конца недели курсовую не сдадим, народ нас не поймёт, – сказал первый студент.
Профессорско-преподавательский состав театрального института и был тем «народом». А «народ», сплошь состоящий из «заслуженных» и «народных», искренне не понимал, за что этим двум непонятым дарованиям платить пусть мизерную, но стипендию.
– А номер для курсовика, Вован, нужен бомбовый, – замотало головой второе творческое дарование, понимая, что без «стипухи» больше не протянуть.
В щели скамейки мне было видно этих двоих «драматургов». Первый был рыжий-прерыжий. Под его длинным носом квадратно-гнездовым способом росли типа… усы. Он их нервно пощипывал и постоянно поправлял на шее несуразно большую бабочку, в большую чёрно-белую клетку. Второй был совершенно неопределённой масти. От уха до уха абсолютно не за что было уцепиться. Стриженный под «0» был студент. Лысину покрывал тёмно-синий берет с длинным хвостиком. В общем, студентов театрального института со студентами железнодорожного, строительного или, скажем, педагогического институтов спутать было категорически невозможно.
– А может, остановимся на идее «Простоквашино»? – спросил Вован, студент-троечник режиссёрского факультета.
– «Простоквашино» – идея неплохая, тем более, что Валюха псину свою обещала подогнать на роль Шарика. Дрессированную. А кота? Кто Матроскина сыграет? – засомневался Славян, будущий драматург, студент с двумя задолженностями за прошлую сессию.
– Где его взять, кота этого? Да и тупые они, говорят, дрессуре вообще не поддаются, – ответил Вован, вспомнив домашние эксперименты над бабкиным котом Барсиком.
– Ты прав, парень! С ними лучше не связываться. И тупые, и вонючки «помоешные», – захотел вступить я в актуальную дискуссию и нервно почесал за ухом. Тут-то «драматурги» меня и заприметили.
– Вован, смотри, какой собачонок! И ростом, похоже, чуть больше кошки, – оживился Славян, посмотрев на меня через рамочку, составленную из больших и указательных пальцев, – а на сцене и в кадре в идеале смотреться будет.
– Я тебя понял, коллега… А ну-ка, иди сюда, красавчик! Иди-ка сюда, будем из тебя артиста делать, – зачмокал губами Вован.
Последние слова мне понравились, конечно, но идти за просто так я не собирался. Меня чмоками не возьмёшь и не заманишь. Давайте контракт подпишем, райдер обсудим. Или что там у вас? Я на всякий случай приподнял голову, сдвинул брови и чуть приподнял правую губу, обнажив белоснежного цвета клыки, идеального прикуса. Не люблю, знаете ли, компанейщины.
– Надо ему дать что-нибудь. Для контакта. Видишь, не в духе чувачок. Славян, сгоняй в магазин, купи колбаски, – оживился Вован, нервно поджав ноги и сунув обе руки в карманы.
Славян подскочил со скамейки и побежал в сторону магазина, хлопая себя по карманам в поисках мелочи и придерживая на лысине соскальзывающий берет. А я лаял… лаял ему вслед, типа:
– «Краковской»! Славян, «Краковской»!
Видно, Славян меня так и не понял. Наверное, громче надо было лаять. Он вернулся минут через десять, весело размахивая пакетом, в котором угадывалась гирлянда сосисок.
– «Детских» взял, – отчитался Славян, – на 143 рубля. На все!
Вован оторвал одну сосиску в целлофане и робко сунул её под скамейку.
– Ага! Щаз! Чисть давай! – сказал я про себя, нервно сглотнув слюну.
– Чё-то не жрёт! – удивился Вован, разглядывая продукт на свет. – Срок годности смотрел? Они, говорят, разбираются…
– Да, ладно, – расстроился Славян, подозрительно нюхая съедобное, – может, почистить надо?
Вован надкусил сосиску и снял целлофан. Вторая попытка оказалась триумфальной. Пальцы из-под скамейки вернулись целыми и без сосиски. Контакт налаживался.
– А ничего пёсик, сообразительный!
– И глаза такие умные и морда интеллигентная! – обрадованно загалдели пацаны.
Последние слова окончательно разрушили преграды. И я вышел, под хруст раздавленной пивной банки.
– А хвост? – спросил Славян, засовывая в меня очередную сосиску, предательски откусив половину.
– Хвост практически кольцом. У котов таких не бывает. Грузик привяжем, – гоготнул Вован, найдя, как ему показалось, гениальный режиссёрский ход.
– А вот этого не надо, – икнул я, особо не настаивая, так как сам к этому моменту уже имел выход из создавшегося творческого тупика.
– И потом, Вован, – почему-то шепотом сказал драматург Славян, – нам бы его перекрасить надо. Или хотя бы полоски разметить от ушей до хвоста для полноты образа.
– В общагу его надо. У Валентины плакатная гуашь есть. Она стойкая и сохнет быстро, – как-то уж очень ласково сказал Вован, размахивая передо мной сосиской, как гипнотическим амулетом, стараясь усыпить бдительность голодной собачки.
Судя по брошенному в мусорку пустому пакету, в руках у молодого таланта оставалась последняя сосиска, которая на подвиги уже не звала и своим видом не соблазняла. Да и как гонорар за предлагаемую роль актёру моего уровня рассматривать её было просто смешно. А авансовые вложения в меня в расчёт не шли. К тому же мой организм раздулся, тяжело дышал и пробовал найти равновесие. Теперь попить бы!
– Пацаны, а где у вас тут водопой?
– Вован, ты его поближе подмани и зафиксируй, а я его в рюкзак упакую по-быстрому, – процедил Славян, выкладывая из своего рюкзака учебники по «Истории театрального искусства» и «Технике речи», – по-любому в общагу с ним не пустят.
– Вот глупые какие! Это до сосисок у меня шанс был… в рюкзак. А теперь… А теперь я и по стойке смирно в нём стоять не смогу. Лапы, извиняюсь, не сходятся. Пошёл я, парни! Кстати, а ценник на сосисках перебит. Просрочка это. Мой нюх не обманешь! Вы уж поаккуратней.
– Стоять, собака! – взвизгнул Вован, рванув с шеи бабочку, и от возбуждения откусил последнюю сосиску вместе с целлофаном.
– Вован, его нельзя отпускать! Я в него все наши деньги вложил… – в отчаянии рванул было за мной Славян, еле поймав соскользнувший с головы берет.
– Ручки убрал, «станиславский»… укушу ведь, – миролюбиво сказал я, интеллигентно подняв правую заднюю ногу на целлофановый пакет из-под сосисек.
Решение было принято. Стараясь сохранять равновесие, я решил уйти из искусства. Обернувшись, я увидел, как Славян, театрально заломив руки, взвыл:
– Вернись, животное! Тебя ждёт сцена и слава легендарного Мухтара!
В животе агукали, бурлили и просились на газон сосиски «Детские»… Говорил же – просрочка! Пора было искать место в тенёчке. Подальше от искусства и творческих личностей без стипендии.
Да и нужна мне ваша сцена…
Как собаке пятая нога!
Нескончаемая очередь толстой сарделькой из чемоданов тянулась к стойке регистрации. Жарко, душно и всё время куда-то хочется. То попить, то пописать. Турция не отпускала. Пока проходили пограничный контроль, сделали объявление. На турецком языке. Не поняли… Нам? Не нам? Наконец, продублировали на английском, и «это в корне меняло дело». Его мы тоже не поняли. А вы слышали, как турки в аэропортах говорят по-английски? Во-во! Ну вот скажите, почему в турецком аэропорту Анталии, где русскоговорящих больше, чем турок, не делают объявления на русском языке? Я вспомнил, как в детстве занимался спортивным ориентированием, и мы просто пошли по стрелочкам, нарисованным на полу, и пришли в «Зал ожидания». Жена усадила меня на скамеечку, бросила в ноги сумку и стремительно убежала, отобрав у меня последние турецкие лиры. Куда убежала? А куда убегают жёны после таможенного и пограничного контроля из «Зала ожидания»? Ну вот…
Сидящие у окон пассажиры организованно повернули головы в сторону взлётной полосы, там, набирая скорость и преодолевая земное притяжение, уходил в небо красавчик-лайнер неизвестной компании. Красота! Я встал и подошёл к панорамному окну, прилипнув к нему лбом. Неожиданно что-то вбежало мне между ног, едва не задев то, что задевать просто так не стоит. Это «что-то» было маленьким мальчиком, с абсолютно лысой головкой, весь в прыщах, вымазанных какой-то разноцветной болтушкой. На вид мужичку было чуть больше года. Он стоял, покачиваясь у меня между ног, крепко вцепившись маленькими пальчиками в обе мои джинсовые штанины. Хватка была по-мужски железной. А! Чуть не забыл. Он орал! Орал так, что закладывало буквально всё, громко подвывая и клокоча соплями. А снизу у него что-то журчало и булькало. Парень непрерывно заполнял памперс.
Подбежала женщина, по виду и возрасту явно не мама и вся в чёрном. «Бабушка», – догадался я. «А ей чёрный цвет к лицу с таким внучком…» – весело подумалось мне при наблюдении за происходящим. Женщина в чёрном, неожиданно для меня, встала передо мной и мальчиком на колени, протянула к нему руки и нежно позвала:
– Боря, Боря, Боренька…
Мальчик по-прежнему орал, вытирая о мои штаны сопли и слёзы. Он орал самозабвенно, с закрытыми глазами, и увидеть или услышать свою бабушку не имел никакой возможности. Его бабушка, стоя перед нами на коленях, «борькала». А я молча стоял с поднятыми вверх от неожиданности руками, как бы показывая окружающим – «я не при чём, товарищи!» Боковым зрением увидел, мягко говоря, удивлённый взгляд своей жены. А как тут не удивиться жене, матери моих детей? В профиль это выглядело так: стоит мужик с поднятыми вверх руками, а перед ним на коленях, вся в чёрном, – монашка или вдова, которая что-то жалобно говорит, глядя в район моей ширинки. И тут совсем непонятно. То ли она молитву читает, то ли заклинания какие, а может и вообще интервью берёт.
Выручила худенькая, совершенно обессиленного вида девочка лет 17–18, видно, молодая мамаша Бори-Бореньки. Она подбежала к нам, быстро достала что-то из сумки и, протянув малышу, сказала:
– Боря, на!
Я не знаю, что это было? Код? Шифр? Пароль? Логин? Но сработало молниеносно. Пацан, напоследок чихнув мне в коленку, оторвался от штанин, заткнулся и, раскачиваясь, как юнга после шторма, рванул за сюрпризом. Девочка быстро подхватила мальца и, сунув что-то ему в руки, скрылась за дверью женского туалета. Женщина в чёрном встала с колен, грустно посмотрела мне в глаза и пошла в сторону бара, где наливали. Моя мудрая жена, улучив момент, бросилась ко мне, взяла меня в одну руку, сумку в другую и увела в соседний зал ожидания.
Но через 2–3 минуты Боря заголосил снова. Он тоже перевёл семью в соседний зал. То ли то, что ему предложили, не оправдало мальчуковых надежд и рано закончилось, то ли чесались и зудели прыщики, которые он вёз на Родину из субтропиков, а может, просто характер у парня был ни к чёрту. От Бори доставалось всем. И не потому, что он уж так громко орал, а потому, что он не стоял на месте. Борис ходил по залу ожидания, печально заглядывал пассажирам в глаза и, размазывая по красной прыщавой мордахе коктейль из слёзосоплей, тиранил наши уши акустической атакой. За ним, согнувшись, неотступной чёрной тенью семенила бабушка и «борькала», а следом катила коляску-раскладушку мама молодая… Сделав круг по залу, Боря приблизился к нам с женой. Замолчал вдруг, видимо, узнав мои джинсы, и потянулся к ним, как к чему-то родному, опять начав надрывать голосовые связки. И тут…
– Боря, на! – чётко прозвучала команда мамочки.
Жена небольно царапнула меня маникюром:
– Посмотри на людей! – громко прошептала она.
Я чуть позже в буклете «Аэрофлота» прочитал, что наш самолёт берёт на борт 158 пассажиров. Так вот, 156 пар испуганных глаз неотрывно следили за маленьким прыщавым демоном и одновременно думали об одном и том же… – «… только не рядом с нами…».
– Лена, может, другим рейсом? – нервно засмеявшись в ладошку, спросил мужичок, вытирая холодный пот с лысины. Шутку никто не поддержал…
О проекте
О подписке