Глава третья
Туман

Много гроз отшумело за минувшие тринадцать лет над Киевской Русью, много воды утекло в Днепре с той поры, как в половецкой кибитке появилась на свет озаренная улыбкой княжна Евпраксия. По воле судьбы ее отец Всеволод еще шесть лет княжил в Переяславле. А после смерти брата, князя Святослава, получил в удел некогда принадлежавшее ему Черниговское княжество и мирно правил там на благо черниговцев два года. И вся жизнь на Руси протекала мирно, пока не вошел в силу и не ощутил себя обездоленным и обкраденным своими дядьями князь Олег, старший сын Святослава. Собрав в Тмутаракани сильную дружину, позвав в союзники половцев, князь Олег поднял мятеж против великого князя Изяслава и князя Всеволода, который якобы получил в удел Черниговское княжество вопреки Божьей воле и его, Олегову, желанию, и отправился освобождать Чернигов. Коварное нападение Олега застало Всеволода врасплох. Он сумел собрать лишь малую дружину и выступил вместе с сыном Владимиром Мономахом против Олега и половцев. Но был наголову разбит в сече на реке Сожице. Всеволод бежал с семьей в Киев и пришел на поклон к старшему брату, великому князю Изяславу.

– Пособи, батюшка, избавиться от дерзкого Олега и половцев.

Изяслав, зная коварство Олега, испугался, что с ним придут на Русь многие беды, и согласился выступить против братенича, наказать его за дерзость и непочтение старших.

И братья Ярославичи двинулись с сильной ратью к Чернигову, встретились с воинами Олега и с половцами на Нежатной ниве близ Сожицы. В упорном сражении они одолели рать Олега и орду половцев, прогнали их с черниговской земли. Но в этой жестокой сече пал от вражеской руки великий князь Изяслав. О славном и добром князе печалилась вся Русь. Престол переходил к старшему сыну Изяслава Ярополку. Но благородный молодой князь отказался от великого княжения в пользу своего дяди князя Всеволода.

С тяжелым сердцем вступил на престол князь Всеволод. Его одолевала мучительная страсть. Он хотел, чтобы державу не терзали междоусобные брани. И Всеволод добился своего добротою помыслов и дел. Русь, как и при его батюшке Ярославе Мудром, не знала потрясений и процветала. Всеволод по примеру отца много занимался державным устройствам, а все военные заботы по отражению иноземных врагов поручил своему способному и отважному воеводе – сыну Владимиру Мономаху, коему в эту пору миновало двадцать пять лет.

В эти мирные годы и подрастала княжна Евпраксия. Сказывали, что Всевышний подарил Евпраксии достойное ее имени занятие – благоделание. И она тянулась к этому прилежно и с радостью. Она любила движение и, подрастая, не знала покоя, обо всех заботилась. Лишь только кто заболеет в княжеских палатах, Евпраксия уже тут как тут. То мазями кого-то растирает, то настоями из трав поит, какие матушка приготовила по заветам иранки Осаны. Перед самым появлением послов из Германии князь Всеволод простыл на пути из Чернигова в Киев, в пояснице разогнуться не мог. Так Анна вместе с доченькой взялись его лечить. Их чуткие руки нашли замершие от холода позвонки и оживили их, дали им новую жизнь. Да и ко времени.

Примчали гонцы с западных порубежных земель с вестью о том, что в Киев идет германское посольство, а цели его гонцы не проведали. Великий князь два дня голову ломал: какая нужда у германцев возникла, чтобы на Русь послов отправлять? Да прежде всего подумал, что вдовствующая княгиня Ода надумала вернуться в Киев, за милостью послов гонит. Этой бойкой вдовице, считал Всеволод, что на ум взбредет, то она и исполнит. Но, в мелочах осуждая Оду, он относился к ней доброжелательно, любил с нею поговорить на ее родном языке. Он же, образованный собеседник, всегда Оде был любезен.

Дальше Оды мысли Всеволода не продвинулись. А о том, что из Германии могли нагрянуть сваты, у него и на уме не было, потому как старшие дочери давно определили свою судьбу, а младшая, Евпраксия, еще не невестилась. В это покойное для великого князя время он часто вспоминал завещание батюшки, который наказывал сыновьям перед кончиной, чтобы пеклись о своих чадах так, как пекся он. И Всеволод усердно выполнял завет Ярослава Мудрого. Он дал образование старшему сыну Владимиру. Оно хорошо помогало ему во многих военных делах, он преуспевал в победах и подвигах. Природный ум и дарование вкупе с науками позволили Мономаху в будущем создать мудрое и достойное великого человека «Поучение», написанное для своих сыновей, но полезное для всех россиян. Дочери Всеволода Анна-Янка и Ефросинья тоже были обучены им достойно. Теперь и младшие дети Всеволода успешно посягали грамоту и науки. Тут и княгиня Анна оказывала князю помощь. Вторая жена Всеволода, по мнению тех, кто не знал ее, была проста и бесталанна. Но все они ошибались, как и летописцы той поры, утверждая, что она была половчанка или куманка. Князь Всеволод был достаточно искушен, чтобы по достоинству выбрать и оценить женщину, кою надумал взять в супруги. Как бы она ни была красива, сие не завлекло бы соединить свою судьбу с полудикой степнячкой. И утверждение о расчете Всеволода породниться с половцами ради мира не имело под собой почвы. Он знал, что никакое родство-кумовство не остановит половцев от набегов на Русь. Их коварство было безгранично. Даже женщины страдали этим. Слово «честь» им было незнакомо. Чего никак нельзя было сказать об Анне. Она дорожила честью, выше всяких похвал. Двадцать три года, прожитые Всеволодом с Анной, показали, что рядом с ним стояла женщина, достойная величия. Киевляне знали ее как добрую и заботливую государыню, их беды были всегда близки ей. Она не держала втуне тайны иранского врачевания и щедро помогала больным и страждущим. А чисто русская, не броская, но нежная красота Анны дополняла ее душевный мир. За все это Всеволод и любил свою «полонянку». И детей, нажитых с Анной, Всеволод любил сильнее, чем Янку и Ефросинью, которые пошли характером в матушку и отличались высокомерием и холодностью. Всем они давали знать, что есть внучки императора Византии Константина Мономаха.

Размышляя о близких, великий князь и в помыслах не мог увидеть какой-либо повод о скором изменении судьбы своей младшей дочери Евпраксии. И в тот час, когда в Киев прибыли германские посланники, Всеволод с дочерью и сыном Ростиславом были в книгохранилище храма Святой Софии. Появление там князя Вартеслава было для Всеволода полной неожиданностью. За прошедшие годы со дня отъезда из Киева Вартеслав возмужал, и было трудно узнать в молодом воине худенького подростка.

– Дядюшка Всеволод, я так спешил увидеть тебя, что не дождался в теремах! – горячо произнес Вартеслав, появившись в дверях.

– Братенич! Экая радость! Да какой ветер тебя занес? – удивился Всеволод. – Я знаю, что к нам идет германское посольство, но о тебе гонцы не передавали.

– Это я не велел им того говорить. А теперь вот удивил тебя, дядюшка. – И Вартеслав низко поклонился великому князю.

Всеволод шагнул к нему и обнял, по спине похлопал.

– Вижу, добрым молодцем поднялся. Теперь подивись на моих молодых. Евпраксия скоро заневестится. И Ростислав крепким молодцем растет.

Вартеслав погладил по плечу Евпраксию, а на большее не отважился. Она улыбнулась, сказала ласково:

– Ах, братец, я ведь не киса. Сколько не виделись. Мог бы и… – Да сама и поцеловала Вартеслава в щеку. – Ты нам любезен.

Когда Вартеслав потискал за плечи одиннадцатилетнего Ростислава, великий князь спросил его:

– С чем пожаловал, братенич? Кто послов привел?

– Так по воле матушки я и привел. А какая справа у них, то особый разговор, князь-батюшка.

Всеволод вспомнил: когда брат Святослав три года стоял великим князем и Ода была при нем, послы из Римско-Германской империи часто наведывались к ним. И даже помощь от имени императора предлагали, ежели против Польши нужно будет идти. И вот уже пять лет они и носу не показывали на Русь. А и появились, так не от имени государя, а по воле княгини Оды. Оказия! И Всеволод понял, что ежели намерен что-то узнать от братенича, то должен поговорить с ним с глазу на глаз. Он подумал, что прочие гости подождут, коль главный посланник здесь. Отправив Евпраксию и Ростислава в храм, где шла служба, он сказал Вартеславу:

– Теперь, братенич, поди скажешь, с чем пожаловал. – Всеволод усадил племянника к столу, на котором лежали раскрытые рукописные книги, сам сел напротив.

– Скажу, князь-батюшка, токмо пусть сказанное не будет для тебя громом среди ясного неба.

– Ничего, к грозам привычны. Уж не с матушкой ли твоей что случилось?

– Нет, дядюшка, матушка здравствует и бойка, как молодица.

– Вот и слава богу. Тогда выкладывай.

– Начну издалека. Есть у матушки сродники в германских землях Саксонии. И старшего из них, маркграфа Удона Штаденского, государем величали. Да так и было. Дядюшка Удон стоял вторым вельможей близ императора. Однако нонче весной преставился, и вся полнота власти перешла к старшему сыну Генриху Штаденскому, коему минуло шестнадцать лет. На домашнем совете моя матушка и его, графиня Гедвига, сошлись во мнении, что Генриху пора искать невесту, и матушка посоветовала отправить послов к тебе, дядюшка, и просить, чтобы отдал Генриху дочь свою Евпраксу. Вот и весь сказ.

Громом среди ясного неба исповедь Вартеслава не прозвучала для Всеволода. И все-таки он был удивлен тому, что услышал. Больше того, Вартеслав его озадачил. Было известно ему, что отношения между православной и католической церквями в последнее время стали враждебными. И глава русской церкви митрополит Иоанн не раз с амвона Софийского собора читал поучения – «Церковные правила», в каких он «ревностно осуждал обыкновение Князей Российских выдавать дочерей за Государей Латинской веры». Не хотелось мягкосердому и благочестивому князю идти встречь митрополиту Всея Руси. И потому он не знал, что ответить на услышанное от Вартеслава. Но чтобы не уронить великокняжеского достоинства и не посеять в душе юного посла смятения, сказал:

– То, любезный братенич, присказка к сватовству, а само оно впереди и суть его проявится, как жениха увидим.

– Так я привел его на Русь, дядюшка, – поспешно заявил Вартеслав. – Ждут и жених, и посланцы твоей милости на княжьем дворе.

И вновь Всеволод был озадачен. Коль жених здесь, то предстоит ему и решения принимать однозначные: или с митрополитом остаться в ладу, или послов не лишить надежды. А третьего и не дано. «Ах, Ода, Ода, как ловко все придумала, как бойко все в движение привела», – посетовал Владислав и встал из-за стола.

– Коль так, братенич, иди в терема. Токмо прошу тебя: никому из моих ни слова о том, зачем прибыл на Русь. Ни слова!

– Но почему, дядюшка? – спросил Вартеслав.

– Пока не скажу. И не торопи. А теперь иди, я же в храм зайду. – И князь ушел.

Конец апреля был жарким, солнечным. Все в природе уже пробудилось к новой жизни. Киев утопал в зелени и цветении садов. Германские посланцы в ожидании великого князя сбились в кучку близ гридницы. Их конные воины и возницы с дормезами были отправлены на хозяйственный двор. Маркграф Генрих созерцал великокняжеские палаты. Тут было на что посмотреть. Ярослав Мудрый в последние годы жизни перестроил все подворье. И теперь на месте деревянных теремов возвышался каменный дворец, украшенный многими диковинными для чужеземца башенками, рустами, маркизами, наличниками из византийских изразцов и мрамора. Маркграф Генрих ценил красоту и, несмотря на юный возраст, понимал в ней толк. Ему нужно было с кем-то поделиться своими впечатлениями, и он заговорил с «прилипшим» к нему от самого Штадена епископом Фриче:

– Ваше преосвященство, посмотрите, как все легко, изящно и весело. Поистине искусные мастера творили сие чудо.

Епископ Фриче не разделил восторга беспечного маркграфа. Он что-то недовольно буркнул и отвернулся от Генриха. Сухое лицо Фриче, его холодные глаза, сжатые в ниточку губы – все выражало крайнее неудовольствие, а в его душе бушевало пламя гнева. Изначально он был недоволен затеей княгини Оды, которая втягивала маркграфа в водоворот страстей и грехопадения, за гранью которых – ересь. Фриче был сторонником папы римского Григория VII, который считал православие кладезью пороков. И согласие сопровождать маркграфа на Русь он дал по одной лишь причине, которая составляла тайну папского двора. Часть своей задачи Фриче уже выполнил. Никто из сторонников антипапы Климента в посольство Генриха не попал, потому как Фриче настоял на том перед матерью его, графиней Гедвигой. Знал он, что антипапа и император ищут дружбы с могущественным восточным соседом. Они даже рассчитывают получить поддержку и помощь в борьбе против престола Римско-католической церкви. И теперь ему надлежало разрубить все пути к этой дружбе. И первым делом он должен был расстроить сговор о помолвке. Как он это сделает, Фриче пока не знал, но уповал на Бога. Однако, не зная тайных замыслов императора, епископ Фриче невольно становился его пособником. Ведь император тоже хотел, чтобы брак маркграфа и княжны не состоялся.

Той порой на княжеском дворе шла большая суета. Важно куда-то спешили бояре, туда-сюда мелькали служилые люди, бегали челядинцы, холопы. Со двора в город укатила колесница, запряженная четверкой серых, в яблоках, лошадей. Чужеземные посланцы чувствовали себя на дворе как-то неуютно, словно о них забыли. К тому же и князь Вартеслав будто сквозь землю провалился. Той порой на дворе появились многие горожане, откровенно глазели на чужеземцев. Самые бойкие из них показывали на маркграфа пальцами и смеялись. Генрих смутился, спросил Фриче: