Глава 4

Политологи, к коим причислял себя Стрижайло, походили на древних колдунов, которые предсказывали судьбу, исследуя очертания облаков. Облака постоянно меняли кромки, сталкивались, расслаивались, превращались в черно-синие, наполненные ливнями тучи, озарялись слепящими молниями. В их очертаниях чудились мифологические птицы, священные животные, царственные витязи, уродливые чародеи. Используя особые приемы магии, концентрируя волю, произнося заклинания, можно было управлять облаками. Изгонять их с неба, добиваясь солнечной лазури, что сулило ослепительный успех царю, затевавшему битву. Или сгущать небесные пары до черной тьмы, когда по небу, подгоняемая вихрями, летит ужасная каракатица, изрыгая чернила, роняя на землю непроглядную муть, посыпая головы незадачливого правителя испепеляющими молниями.

Политические события, случавшиеся тысячами каждый день внутри страны и за рубежом, меняли контуры политических образований, состоявших из центров власти, точек влияния, границ экспансии, в которую были вовлечены партии, крупные корпорации, институты государственной власти. Каждое из образований не было целостным. Расслаивалось и расщеплялось внутри себя, создавало бесчисленные противоречия, стремилось к эффективным союзам или уродливым альянсам. Использовало для своего преуспевания массированные компании в прессе, лоббировало парламентариев и министров, подкупало суды и силовиков. Пользовалось тайными приемами разведки, сокрушая экономического противника руками государства, или влияло на государство средствами экономического давления. Все это напоминало клубящиеся облака, перистые, кучевые, грозовые, застывшие высоко в поднебесье или летящие над самой землей, среди которых вдруг открывалась ослепительная лазурь, возникали загадочные светящиеся явления, трепетали небесные короны и радуги, взрывались шаровые молнии и сгустки плазмы.

Стрижайло, модный политолог, основатель Центра эффективных стратегий, зарекомендовал себя как успешный прогнозист, смелый и оригинальный игрок, мастер тайных интриг и скандальных компаний, что позволило нескольким губернаторам добиться своих постов, стоило репутации крупному самонадеянному банкиру, привело к расколу молодой националистической партии, превращало скучные семинары и симпозиумы в театрализованные увлекательные зрелища. Его известность росла. К его услугам прибегали все более крупные и влиятельные структуры, что превращало Центр эффективных стратегий в интеллектуальный штаб, фабрику креативных технологий, лабораторию новых, изобретаемых постоянно методик.

Для сбора информации Стрижайло имел разветвленную разведывательную сеть – «источники» в правительстве, Думе, силовых структурах, политических партиях, в банковской сфере, которые за плату продавали ему драгоценные, эксклюзивные факты, постоянно обновлявшие «карту политики». Знакомство с продюсерами крупнейших телевизионных каналов, с модными журналистами ведущих газет позволяло ему создавать внезапные сокрушительные «налеты» на неугодных деятелей, запускать тревожащие слухи, возбуждать интерес публики к новой политической звезде. Анализируя быстродействующие, скоротечные процессы, отслеживая рвущиеся и возникавшие связи, он пользовался методами тензорного анализа, услугами математиков и математических логиков. Прибегал к предсказаниям астрологов и рецептам психоаналитиков, составлявших гороскопы лидеров, сексуальные портреты амбициозных вождей и деятелей. Имел консультантов в кругах православной церкви, эзотерических кружках, экстрасенсорных лабораториях.

В своей работе он опирался на рациональное, тщательно проверенное знание. На интуицию, позволявшую в хаосе событий отыскать слабую, едва звучащую тенденцию, которая вдруг превращалась в громогласную доминанту. Им двигало сладостное упоение увлекательной и опасной игрой, превращавшей жизнь в нескончаемый театр с фантастическими декорациями, с талантливыми актерами, со множеством спецэффектов, на которые наталкивало его неиссякаемое воображение. В своей профессии он чувствовал себя разносторонним ученым, гениальным режиссером, могущественным колдуном и магом, наподобие древних авгуров, изучавших кромки летящих по небу туч. Эти синоптики древности витали в облаках, предсказывая судьбу царей и полководцев, урожаи и засухи, рождение долгожданного наследника или пресечение династии. Их колдовство было небезопасным для них самих. Залетая слишком высоко в фиолетовые грозовые тучи в своих остроконечных колпаках и расшитых золотом красных одеждах, они становились мишенью потревоженных и разгневанных молний, падали обугленными на землю. И тогда взлохмаченная, с кровавыми волокнами и выпученными глазами голова авгура появлялась перед дворцом царя, насаженная на копье.

Полученный от коммунистов заказ на проведение предвыборной кампании был престижным и денежным, выводил его в когорту самых влиятельных политологов. Но не менее прельстительным было приглашение к сотрудничеству, которое поступило от крупнейшего нефтяного магната, главы нефтяной корпорации «Глюкос», Арнольда Маковского, который прислал приглашение Стрижайло посетить его загородный дом и «без галстуков» обсудить тонкие материи экономики и политики.

Жилище Маковского находилось среди дивных реликтовых сосняков, восхитительных лугов, нежно-зеленых холмов, в которых незамутнено и полноводно, с серебряными кругами от играющих рыб, текла Москва-река. Успенское шоссе, шелестя под колесами синим асфальтом, открывало великолепие средневековых замков и ампирных особняков, барочных дворцов и готических соборов, буддийских пагод и мавританских базилик. В них обитала знать, своими капризами и пристрастиями сочинившая в Подмосковье причудливую симфонию архитектурных стилей, где Парфенон соседствовал с Кельнским собором, а Версаль с храмом Василия Блаженного. Здесь жили министры и главы криминальных кланов, генералы милиции и звезды эстрады, чиновники таможенной службы и торговцы наркотиками, директора банков и чеченские авторитеты, иерархи церкви и держатели игорных домов. Жили дружно, одной большой семьей, любя Россию безответной любовью, что вынуждало их не подпускать слишком близко к своим усадьбам «бюджетников». Такое название, с легкой руки министра Починка, получил русский народ, загадочный и угрюмый, не способный ценить рафинированную архитектуру в стиле «Барвиха», «Горки», «Николина Гора», розово-белую, с колоннадами, золотыми крышами и мраморными основаниями, с лебедиными прудами и оленьими вольерами, – все то, чему суждено бесследно исчезнуть среди будущих революций и гражданских войн.

Так легкомысленно и мечтательно думал Стрижайло, подъезжая к жилищу Маковского. Чугунная изгородь из заостренных копий, строгая и величественная, не скрывала красневший за ней сосновый бор. Едва заметные электрические провода на фарфоровых изоляторах держали под током весь огромный заповедный участок. Неосторожно присевшая птица или не в меру разыгравшаяся белка, коснувшись проводов, превращались в трескучую вспышку, легкий опадающий пепел. Ворота, оснащенные камерами слежения, ультразвуковыми и инфракрасными датчиками, рентгеновскими лучами, открывались торжественно и медлительно, пропуская автомобиль сквозь строй охраны с рациями, пистолетами, короткоствольными автоматами. Узкий асфальт, усыпанный сосновыми шишками, струился среди смоляных стволов, которые вдруг расступались, открывая огромный солнечный луг, посреди которого стояла резиденция Маковского.

Она ничем не напоминала безвкусные дорогостоящие копии, взятые из учебников по истории архитектуры. Казалось, строение не касалось земли, оставляя под собой живую, поросшую цветами и травами землю. Парило в воздухе, словно фантастический инопланетный корабль, опираясь на тонкий, сверкающий луч. В нем чудились палубы, хрустальные иллюминаторы, обтекаемые поверхности крыльев и стабилизаторов, создававших подъемную силу, управлявших воздушными потоками. Не ощущалась тяжесть, не присутствовала гравитация, побеждался закон тяготения. Казалось, раздастся тончайший свист, затрепещет исходящий из днища луч, и вся громадная конструкция, сверкая сплавами, переливаясь радугами, воспарит над лугом, повиснет на мгновение среди сосновых вершин, а потом умчится в синеву, не оставив после себя помятых цветов и сожженной травы, не распугав перелетающих бабочек и шмелей.

– Вас ждут, – с усилием стараясь выглядеть любезным, встретил Стрижайло служитель, великаньего роста, с могучим торсом, косноязычный, – по-видимому, один из членов экипажа инопланетного корабля, еще не вполне владеющий земным языком.

Холл был спроектирован так, что создавал иллюзию многомерного пространства, которое удалялось, распахивалось, винтообразно скручивалось, рассекалось параболами. Являло собой часть сферы, цилиндра, усеченной пирамиды. Влекло, обманывало, сладко кружило голову. Казалось, попадая сюда, ты теряешь вес, тебя подхватывает, перевертывает, раскачивает в невесомости. Мягко кувыркаясь, ты плывешь из одного объема в другой, подымаешься вверх по стене, шагаешь по потолку вниз головой. Это напоминало опьянение, когда теряются оси симметрии, мир искривляется, и хочется расставить ноги, как на палубе во время морской качки. Стрижайло отметил это удивительное свойство архитектуры, созданной на основе какой-то неземной, неевклидовой геометрии, согласно которой две параллельные прямые в бесконечности сплетаются, образуя скрипичный ключ.

– Прошу сюда. – Служитель указал на дверцу лифта, в которой мягко горел индикатор. Они вошли в хрустальную капсулу, и, пока подымались, в кристаллических гранях переливался луг с пышным фонтаном, матовые вершины сосен, голубая река с солнечной полосой от плывущей лодки.

Они оказались в гостиной, объем и форма которой определялись общей конструкцией здания. Несколько сложных поверхностей пересекались, создавая причудливые, плавные линии тригонометрической теоремы. Однако отделка комнаты должна была сгладить конструктивистский максимализм, создать на космическом корабле образ земного жилища. Теплое золотистое дерево стен. Мраморный камин с живым огнем. Книжная полка с небольшим количеством отобранных для длительного путешествия томов, – Библия, «Война и мир», «Цветы зла», «Сказки народов Севера» – вот некоторые названия, прочитанные Стрижайло на корешках. Тут же стояли застекленные простые шкафы, где на полках лежали предметы, которые в длительном межпланетном полете должны были напоминать о земной цивилизации и истории. Золотой скифский кубок со звериным орнаментом. Медная кираса лейб-гвардейского полка. Скрипка Страдивари. Немецкий фаустпатрон. Парчовый корсет елизаветинской фрейлины. Телефонный аппарат со слуховой трубкой, из тех, что стояли в кабинетах Временного правительства. На стенах висело несколько фотографий, несомненные шедевры мастеров двадцатого века. Ленин, расслабленный, накрытый пледом, в кресле-качалке. Эйнштейн, высунувший свой знаменитый мокрый язык. Фрагмент киноленты Лени Рифеншталь «Триумф воли», где фюрер, вытянув руку, напутствует несметные колонны арийских воинов. Юрий Гагарин в домашнем палисаднике сажает цветок, привезенный им из Вселенной.

Все в этой комнате имело глубокий смысл, протягивало бесконечные нервущиеся нити, соединяющие звездолет с голубой каплей Земли.

Арнольд Маковский вышел из-за портьеры, домашний, приветливый, протягивая Стрижайло теплую большую ладонь. Он был в легком джемпере, в рубашке апаш, удобных джинсах, гостеприимно указывая Стрижайло на глубокое кресло, лицом к камину. Сам же, с милой, чуть застенчивой улыбкой, устроился напротив, созерцая гостя с таким видом, словно оригинал самым счастливым образом соответствовал воображаемому идеалу.

– Спасибо, что откликнулись на мое приглашение, – произнес Маковский. Статный, с крепким спортивным телом, с широколобой, коротко стриженной головой, он имел сильный, чуть загнутый нос, волевой подбородок и слегка негроидные губы, перешедшие к нему через многие поколения пращуров, обитавших в Месопотамии и Галилее, совершавших переход через Черное море, останавливавших взглядом солнце в Нубийской пустыне, пригоршнями поедавших «манну небесную». Лишь много позже, перенеся бесчисленные невзгоды истории, распяв Христа, они создали в России революционную Красную армию, а в Америке, в рамках проекта «Манхэттен», построили атомную бомбу.

– У вас удивительное жилище, – комплиментарно, но не лукавя, сказал Стрижайло, зная, что этим замечанием сделает хозяину приятное. – Тот, кто его проектировал, чувствует мелодию пространств. Такое чувство, что в каждой линии, в каждом объеме звучит своя космическая гармоника, уловленная «музыка сфер».

– Вы очень близки к истине. Этот дом проектировал архитектор, который в советское время работал в закрытой лаборатории над созданием космических поселений. Создавал эстетику, свободную от гравитации. Геометрию космических лучей и радуг. Этим проектам не суждено было воплотиться, но я приблизил его к себе, и сейчас он работает в наших северных нефтяных городах. Создает в вечной мерзлоте, среди полярной тьмы, ослепительные «города счастья».

– О ваших северных «городах счастья» ходят легенды, возрождающие миф о Беловодье, сказочной заполярной стране, где люди обретают долгожданный рай. Тысячи и тысячи русских людей стремятся в вашу северную страну, спасаясь от напастей бытия, и там наконец обретают вечное блаженство. Говорят, что если в ясный морозный день подняться на вершину Останкинской башни и посмотреть на север, то благодаря рефракции воздуха можно увидеть отблеск этих волшебных поселений, их прозрачное зарево под Полярной звездой.

Они смотрели один на другого дружелюбно, нравились друг другу все больше и больше. Стрижайло ощущал приятное освобождение, ублажающую легкость в теле, какая появляется в теплой морской воде, где можно вольно лежать на спине среди успокоительных колыханий и плесков.

– Я не напрасно выбрал вас. Не напрасно остановился на вашем Центре эффективных стратегий. Эффективность ваших стратегий – в эстетизации политики. Вы превращаете тривиальный политологический доклад в «Божественную комедию». Предвыборную кампанию заурядного губернатора – в «Вестсайдскую историю». Вы учитываете архетипы русского народа, поэтому вам удается опоэтизировать бандюгу, делая из него Кудеяра-разбойника. Оправдать слюнявого олигофрена и заику, выдавая его за блаженного. И наоборот, провалить на выборах интеллигентного человека, проводя аналогию между ним и Троцким…

Стрижайло вкушал комплименты, принимая их на блюде, где они лежали, словно отекающий сотовый мед. И, странное дело, в воздухе стал разливаться запах нектара, сладких цветов, какой возникает возле зацветающей ивы, где качаются на ветру тысячи золотых горящих свечей.

– Мне хотелось поближе познакомиться с вами, изложить ряд соображений, которые, если вы согласитесь, могли бы стать содержанием нашего совместного проекта. – Маковский был приветлив, чуть застенчив. Желал, чтобы гость не чувствовал разницу их социальных статусов, несопоставимость финансовых возможностей, степени влияний на жизнь государства и общества.

Стрижайло был ему благодарен. Перед ним сидел человек его интеллекта, способный оценить виртуозную мысль и изысканный образ. Электронная память выбрасывала на дисплей досье Маковского, где была прочерчена ослепительная траектория его восхождения.

– Мне кажется, настал момент, когда необходимо создавать положительный образ тех, кого стараниями политологов принято называть олигархами. Крупный бизнес в России демонизирован. Сатанизация олигархов принесла богатство и славу целым политологическим сообществам и одновременно затрудняет положение бизнеса в России. Дает повод недобросовестным популистам жонглировать общественным мнением. Делает олигархов громоотводом общественного недовольства, которое часто есть результат дурной или преступной политики. Согласен, олигархи нередко сами дают веский резон для ненависти. Оргии в Куршевеле, которые транслируются по телевидению. Роскошные приобретения и покупки, которыми кичатся на всю страну представители высшего класса. Они не учитывают бедственного положения населения. Не считаются с пуританской этикой русского народа. Оскорбляют в нем чувство справедливости…

Стрижайло предвкушал выгодный и увлекательный заказ, который подвинет его в иерархии политологов, поставит вровень с теми немногими, кто свил «политологические гнезда» за Кремлевской стеной. Сотрудничество с Маковским сулило огромные деньги, простор возможностей, неограниченную фантазию и изобретательность. Стрижайло чувствовал, как трепещут его ноздри, вдыхая новые упоительные запахи, – на этот раз утонченных духов, словно мимо прошла невидимая, чудная женщина.

– Вы понимаете мою мысль?..

Стрижайло понимал глубину олигархической мысли, опережая интуицией услышанное. Электронная летописная строчка бежала, бесшумно пересказывая «повесть временных лет», когда комсомольский вожак Маковский участвовал в молодежном международном движении. Посещал закрытые профилактории Крыма, где, под бдительным оком КГБ, среди симпозиумов, спортивных состязаний и оргий, завязывались связи разведки, финансировались фестивали и презентации. Там же возник ослепительный замысел по созданию кооператива «Глюкос» – странное имя аргентинской девушки, дарившей свое смуглое тело группе неутомимых комсомольцев. Первые деньги, заработанные на торговле компьютерами, были той узенькой Волгой, что течет ручейком в валдайских болотах, лишь позднее, выходя на равнину, превращается в великую русскую реку.

– Наша корпорация – прямая наследница СССР. Мы пришли на нефтяные поля Сибири к моменту, когда они были превращены в залежи ржавых труб, поваленных буровых, в озера разлившейся нефти. В городах исчезли тепло и свет, и они выглядели как бетонные морги. Недавние передовики производства, почетные нефтяники, Герои Соцтруда превратились в заросших шерстью неандертальцев, добывающих огонь трением и пожирающих бездомных собак и кошек. Мы явились в Сибирь, как «Весна священная». Тундра озарилась алмазными огнями буровых. Трущобные поселения стали «Городами счастья». Мы спасли от разорения драгоценное наследие СССР, ставшее залогом великого русского будущего. Такие корпорации, как наша, объединившись, положат начало новой полноценной России, вернувшей себе утраченные территории и утраченное величие…

Эти патетические слова сопровождались чудесным запахом сладкого дыма, как если бы невидимый священник пронес через комнату курящее кадило с красным угольком и тлеющей капелькой ладана. Стрижайло догадался, что запахи поступают в комнату вместе с воздухом кондиционера, создавая восхитительные галлюцинации, столь желанные для звездоплавателей.

Глюки – вот что таилось в глубине аргентинского имени «Глюкос», волшебно переселилось в название нефтяной корпорации и теперь витало в душистом воздухе комнаты.