ЛЮСЬКА. А Гигабайт – это кто?

СОЛОХИНА. Гигабайт – демон мощный; не приведи бог с ним встретиться. Есть пророчество в тайных книгах, что от Гигабайта родится Терабайт, а назовется Терентием, и будет он демон самый сильный, и будет над всеми царь Терентий.

ЛЮСЬКА. И где такие книги берут? Сколько читала, а про царя Терентия не попалось.

СОЛОХИНА. Не всем те книги даются. И вот что, девонька, тебе скажу: я у тебя в долгу.

ЛЮСЬКА. Это за что же?

СОЛОХИНА. А за то, что ты, бездомная, чаем горячим меня напоила – меня, имеющую жилплощадь в центре Нижнезапойска.

ЛЮСЬКА. Ну это уж вы оставьте, будет вам…

СОЛОХИНА. Нет, Люся, это долг ведьминский, нерушимый, не то силу потеряю. Три желания не смогу: ведьма я средней руки, да и дочка с дитем на мне, едва управляюсь…

ЛЮСЬКА(растерянно). Так вы что – правда?..

СОЛОХИНА. А-а! Зятек-то мой с тобой, вижу, переведался уже! Нажаловался на меня? Ведьма я, ведьма. Через дымоход, правда, не летаю, да и метлой как транспортом не пользуюсь – прошли времена; но кое-что ведаю и даже умею. В общем, одно желание – твое законное. Только вот что: желание должно быть духовное. Твердых физических объектов я не создаю: ни квартиры, ни машины, ни даже бутылки с водкой не сотворю.

ЛЮСЬКА. А… пара́ми можно?

СОЛОХИНА. Как?!

ЛЮСЬКА. Ну, в смысле, пары́… Вы ж говорите, твердое нельзя, жидкое, так понимаю, тоже, а если, допустим, в газообразном состоянии?.. Ну, чтоб подышать хотя бы?

СОЛОХИНА. Чем же ты хочешь подышать, Люся?

ЛЮСЬКА. Алена Дмитриевна, вы меня извините, я не в курсе, насколько вы близки к науке… В общем, дело в том, что в Космосе встречаются спиртовые облака, не слыхали?

СОЛОХИНА. Что-то слыхала. Только зачем тебе, Люся, облако спирта в пятьсот миллиардов километров? Оно же разреженное.

ЛЮСЬКА. Так, может, сгустить как-то – чарами там, заклинаниями? Или не духовно?

СОЛОХИНА(со вздохом). Девонька, милая, да если даже и духовно, зачем же космический-то спирт сгущать, когда Нижнезапойск и так всегда в облаке? Дыши себе!

ЛЮСЬКА. Ну, тогда не знаю… Помыться бы хорошо, да постираться.

СОЛОХИНА. Это я тебе и так организую, как Ляльки дома не будет, это не в счет.

ЛЮСЬКА. Вот и спасибо, и ничего мне не надо… с духовностью у меня вроде порядок.

СОЛОХИНА. Тогда так сделаем. Я пойду, а ты подумай крепко, и, как в согласие придешь со своим желанием, так оно и исполнится. А от меня другой подарочек прими.

ЛЮСЬКА. Какой подарочек?

СОЛОХИНА(достает из сумочки втулку от рулона туалетной бумаги, отдает ей). Даю тебе, Люся, оберег от нечисти. Сильный он: это сердце оборотня, сама вырвала.

ЛЮСЬКА. Так это ж – …от туалетной бумаги трубочка!

СОЛОХИНА. Верно говоришь. Только знай: бывает, что в мотке бумаги туалетной живет бес, а название ему – шуршырь. Бесы эти в Тухлой Речке завелись, еще когда бумажную фабрику там поставили, и рыба дохнуть стала.

ЛЮСЬКА. Так я ж диссертацию про то и писала!

СОЛОХИНА. Про шуршырей?

ЛЮСЬКА. Не, я написала, как бумагу варить, чтоб рыба не дохла. Только не читал никто.

СОЛОХИНА. Короче, слушай: пока сердце шуршыря с тобой, ни один бес тебя не тронет: за свою примет. Три дня его у себя подержи и брось в Тухлую Речку, а не то зачарует.

ЛЮСЬКА. Да на кой он мне вообще-то?

СОЛОХИНА. Опасно, Люся, без оберега: много нечисти в городе развелось, только про то в газетах не печатают. Не слыхала, что в туалетах на Бульваре бывает?

ЛЮСЬКА. Это в голубых кабинках, что ль? Чего там только не бывает!

СОЛОХИНА. Боюсь, не все ты знаешь про голубые кабинки. Ну, то, что замочки на них копеечные – заколкой открываются – это, думаю, тебе известно.

ЛЮСЬКА. А то!

СОЛОХИНА. Ну вот, вечером как-то – кабинки без присмотра уже стояли – решил один студентик попользоваться удобствами задарма. Замочек заколкой ковырнул, вошел, телефончиком посветил, видит: на унитазе – крышка, а на крышке – моток бумаги туалетной! Удивился он такому чуду, и, только взялся за моток, тот как завопит: «Ты зачем ко мне в кабинку вперся, извращенец?!» И тут ему тесно стало, и видит: придавил его дядька при галстуке и в костюме дорогом. Кое-как вывернулся студентик и – дёру. Поняла?

ЛЮСЬКА. Не, не поняла.

СОЛОХИНА. Еще слушай. Дворник один, таким же манером, зашел в кабинку с утра, только сам уже не вышел. Пришла бабка с ключиками да со стульчиком складным – деньги с граждан собирать, кому невмоготу. Глядит: дверка в кабинку открыта, а за ней дворник сидит, весь в клочьях туалетной бумаги, и ерунду бормочет. Ну, за ним психовозка приехала, а бабку спрашивают, не видала ли кого. Она и говорит: видела мужчину при галстуке, а костюм на нем – в клочья изодранный. В машину сел и уехал. Теперь поняла?

ЛЮСЬКА. Не-а.

СОЛОХИНА(тихо). Оборотни это, Люся, оборотни – шуршыри те самые. Когда этот бес в бумажном мотке заведется, то такой моток в человека оборачивается.

ЛЮСЬКА. Точно знаете?

СОЛОХИНА. Да я ж та бабка и есть… Все, пошла я, хоть часок посплю. Пока!

Солохина уходит.

ЛЮСЬКА. Пока… Ё-моё! От туалетной бумаги трубочка – оберег!..

Входит Кеша с саксофоном.

КЕША. Ведьма ушла?

ЛЮСЬКА. Прячешься?.. Тещу бояться – в ЗАГС не ходить. Жизни не знаешь: предложение руки и сердца женщине делают после похорон ее матери.

КЕША. Сразу после?

ЛЮСЬКА. Лучше – во вре́мя: перехватить могут.

КЕША(приставляет к губам саксофон). Спасибо, я буду искать жену по кладбищам.

ЛЮСЬКА. А вот что́, скажи, тебе приспичило на этом месте играть, а? Здесь что – бабы лучше ловятся? Бабий клев тут, что ль, какой особенный?

КЕША. Сюда утром придет Лялька. Буду ждать ее. (Играет.)

ЛЮСЬКА. Эх, дурак ты, дурак. Даже жалко тебя. Вроде и парень-то неплохой. (Обращается к памятнику.) Ну вот почему, я спрашиваю: как хороший – так никчемный? А как кчемный… (Пожимает плечами.) Почему так, а? Молчишь, каменная голова? Ты все слышишь, я знаю, все видишь, да сказать не можешь… Все уже сказал…

Справа вбегают трусцой Полнокреслов и Гиацинт; продолжают бег на месте. Кеша прерывает игру.

ПОЛНОКРЕСЛОВ(говорит через блютуз-гарнитуру телефона). Алло, алло, слышу хорошо… Ни в коем случае!.. Нет, я люблю классику: сукно для покера может быть только зеленым. Нет, в моем казино красное неуместно… Что с того, что на острове? Стиль, дорогуша, он и на острове – стиль. Да, даже на Хуана́хуа!..

Кеша опять играет.

Одну минуту, мне мешают. (Показывает Гиацинту на Кешу.)

ГИАЦИНТ(Кеше). Заткнись, парень.

Кеша продолжает играть. Гиацинт отбирает у него саксофон и засовывает в урну; Кеша тянется к урне.

Парень, еще движение, и я туда же засуну твою голову!

ЛЮСЬКА(бросается между Гиацинтом и Кешей). А ну не трожь ребенка, нечисть!

Свет мигает. Гиацинт замахивается на Люську, но застывает в ужасе, заметив, что статуя шевелится.

ПОЛНОКРЕСЛОВ. Алло, да, теперь слышно. Я говорю, даже на Хуана́хуа у нас все должно быть безупречно, то есть – уместно. Я бы сказал, особенно – на Хуана́хуа.

ГИАЦИНТ(лепечет). Хозяин, у нас график, вам через два часа в аэропорт…

ПОЛНОКРЕСЛОВ(убегая). Остальное при встрече. Завтра буду на Хуана́хуа.

Полнокреслов и Гиацинт убегают влево.

ЛЮСЬКА. Ох-х! Думала, уже пришибет, а он испугался… Я что, такая страшная?

КЕША. Я потрясен: вы меня защитили.

ЛЮСЬКА. Может, хоть за это поспать мне дашь?

КЕША. Все, ухожу!

Кеша вынимает саксофон из урны и уходит. Люська допивает свою бутылку до дна.

ЛЮСЬКА(пьяная вдрызг, ощупывает себя). Цела вроде… Мускулов-то, мускулов – палатка арбузная в пиджаке. И чего бы это он струхнул так, сволочь потная, гад протухлый? А ведь такая мерзость – в рожу плюнуть, и то противно… Нечисть – одно слово… (Замечает у себя в руке картонную втулку.) А-а! Трубочка! Трубочка от нечисти! Сработала трубочка-то! Ай да тещенька у мальчика Кеши! Ай да Алена Дмитриевна! От лютой смерти оберегла! (Прижав втулку к груди, возводит глаза к небу и замечает, что с памятником творится неладное.) Ой!.. (Памятнику.) Ты что ж там делаешь-то, милый? Смотри-ка, разметался как! На волю рвешься, да? А камень проклятый не пускает! Как же мне помочь тебе, горемыке? От стула каменного не оторвать мне тебя, нет. Ты успокойся, передохни и – с новой силой, может, и оторвешься, чем черт… А я с тобой поговорю пока. Как зовут-то тебя?.. А, ну да, что это я, сдурела? Николай Василич, а Николай Василич!.. А может, ты имя свое позабыл, целыми днями на нас глядючи: зрелище-то – так себе, могло и память отшибить… Нет, не может такого быть, чтоб человек позабыл, как его мамочка звала. Как тебя мамочка звала? Василичем-то вряд ли могла… Коля? Николенька? Никоша?.. Вставай со стульчика, Никоша, голубчик, вставай!

Статуя (Никоша) встает с каменного кресла, слезает с пьедестала и чуть не падает в объятия Люськи.

Вот и умничек, Никоша, вот и умничек!.. (Про себя.) Вот так исполнилось… желаньице!

НИКОША(с прикрытыми веками, говорит, как во сне). Это все моя летаргия… Сон ли, смерть – не постичь… Услышал я голос матушки: звала она меня, точно в детстве…

ЛЮСЬКА. Никоша, пойдем отсюда, а?

НИКОША. Куда идти? Не ведаю, где я. Веки мои тяжелы, не поднять. Летаргия… круго́м.

ЛЮСЬКА. А пусть и летаргия, Никоша, ничего. Веки мы потом подымем, я помогу. Нам бы уйти отсюда, пока тебя не хватились и на стульчик опять не посадили. Ты же не хочешь опять на свой стульчик, Никоша?

НИКОША. Нет, нет… Нет, уведите меня отсюда!

ЛЮСЬКА. Не волнуйся, мы сейчас с тобой пойдем, ножки разомнем, засиделся Никоша.

Люська под руку уводит Никошу. Не спеша прохаживаясь, входит Участковый.

УЧАСТКОВЫЙ(один, осматривает кучу тряпья на скамейке). Что это? Люська свое барахло бросила? Ну все, допилась баба… (Почти уходит и вдруг оборачивается на пьедестал с пустым креслом.) Господи!.. Господи!.. Это как же так?.. (Бегает вокруг пьедестала, смотрит, нюхает, залезает на него, ощупывает и т. п.) Да как же так-то?.. Так не положено… Не дело это… (В изнеможении садится на скамейку, отирает пот со лба.) С участкового снимут, это ясно, но ведь могут и в звании понизить… Так, спокойно, лейтенант, спокойно! Может, его книжки уже запретили, и памятник на снос идет, а ты тут ерзаешь зазря?.. Минуточку! Это ж совсем не так было бы, если б на снос… Совсем не так: тут же – гладко все, как языком слизали!.. Минуточку! Как это участковому не знать, что у него на участке памятник сносят?.. Беда! (Достает мобильный телефон, набирает номер.) Здравия желаю, товарищ майор, извините, что разбудил, но тут такое… Да я это, я, товарищ майор… Докладываю: с моего участка пропала скульптура писателя Гоголя… Нет, стул, слава богу, остался… Виноват, товарищ майор, сам не знаю, что говорю… Товарищ майор, мнение разрешите сказать… Я так думаю, не нашего ведомства это дело, вот. Здесь, я считаю, компетентные органы должны разбираться: ведь ничего же не торчит, нигде ни обломочка не обломилось, ни отпилочка не отпилилось! Тут вообще никаким инструментом не работали, товарищ майор!.. Что?.. Да нет, и арматуры никакой в помине: стул гладкий стоит, будто встала скульптура и ушла. Чертовщина получается, товарищ майор, пусть уж компетентные там себе ломают, на то у них головы… Рапорт, ясное дело, составлю… Так точно! Спокойной ночи, товарищ майор… (Убирает телефон, чешет в затылке.)